Глава 4. Культурная рецепция
Стена, по которой пролетает тет>
S
спяш^й АяЖег
V-i»
82. «Схема экрана». Прорись по рис. А, Белого.
«Сон поклонника сырных гренок», «The dream of a rarebit fiend»; 1905; шел в России в 1908 г. под названием «Сон кутилы», см. [278, с. 5]), Белый умел распорядиться киноязыком этого периода довольно неординарно.
С другой стороны, перевод романа «Петербург» на язык трюкового кинематографа заставляет острее ощутить кинематографические источники некоторых сцен в самом романе.
Напомним «пятно горящего фосфора», луну, глядящую сквозь «облака клочковатые руки» в главке «Бегство», цитату из которой мы приводили выше. В сценарии соответствующий эпизод решен более емко. Главка «Бегство» в романе складывается из двух параллельных тем: это — блуждания Дуд-кина по ночному Петербургу и авторское отступление, патетический монолог о монгольской опасности, обращенный сначала к Медному всаднику, а затем — к Солнцу;
«Да не будет! .. <.. .>
Бросятся с мест своих в эти дни все народы земные; брань великая будет, — брань, небывалая в мире: желтые полчища азиатов, тронувшись с насиженных мест, обагрят поля европейские океанами крови; будет, будет — Цусима! Будет — новая Калка!
Куликово поле, я жду тебя!
234
Часть П Межтекстовые связи
83. «Сон поклонника сырных гренок» Портера.
Воссияет в тот день и последнее солнце над моею родною землей. Если, Солнце, ты не взойдешь, то, о Солнце, под монгольской тяжелой пятой опустятся европейские берега, и над этими берегами закурчавится пена; земнородные существа вновь опустятся к дну океанов — в прародимые, в давно забытые хаосы ...
Встань, о Солнце!» [49, с. 99].
Не желая отказываться от монгольской темы, но, видимо, сознавая «некинематографичность» литературного отступления, Белый умело переориентировал мотив нашествия, отдав тему Луне. Роль этого светила возросла от состояния «горящего пятна» до состояния маски. Сверх того, Белый предусмотрел и шумовую партитуру — конский топот (шумовые механизмы русских кинотеатров без труда воспроизводили этот эффект; кроме него в сценарии Белого иногда возникает бой часов и тикание «сардинницы ужасного содержания», которая, надо добавить, в киноверсии снабжена секундной стрелкой). Топот передает приближение «желтых полчищ азиатов», но сами полчища на экране появиться не успевают — Белый перебивает смутное акустическое предощущение титром-заклинанием.
235
Глава 4. Культурная рецепция
«Мутные хаотические пространства: облака бегут, как
смутные очертания, протягивая точно клочкастые руки свои; сквозь них, как пятно, проступает ужасное монгольское лицо; оно вперяется взглядом, полным ненависти, в зрителей; толстые губы начинают кривиться улыбкой; голова слегка
кивает.
Во время этой картины слышен глухой нарастающий гул;
будто гул скачущих галопом всадников.
{Картина обрывается.)
На экране вспыхивают слова:
«Этого да не будет!»» [л. 71 об.]
Монгольская маска Луны — не сценарный окказионализм; сцены, отдаленно напоминающие приведенную, встречаются и в некинематографических текстах Белого. Тем не менее кинематографическое происхождение образа вызывает мало сомнений. Для любого, кто знает фильмы Мельеса, начиная с «Луны в метре от нас» («La Lime a un metre»; 1898) и кончая «Галлюцинациями барона Мюнхгаузена» («Les Hallucinations du baron de Mimchhausen»; 1911), или, как минимум, помнит хрестоматийный мельесовский трюк — надвигающийся на зрителя гримасничающий лик луны из «Путеше-
84. «Луна в метре от нас» Мельеса,.
236