Глава V. Философия в XII веке

230

кое знание подразделяется на индивидуальную, домашнюю и политическую

нравственность. Механика состоит из семи наук; это — ткачество, оружейное

мастерство, навигация, сельское хозяйство, охота, медицина, театр.

Наконец, логика — четвертая часть философии —включает грамматику и

искусство рассуждения, а это последнее — теорию доказательства, риторику и

диалектику.

Из всех наук семь заслуживают особенно тщательного и глубокого изучения —

это те, которые составляют «тривий» (trivium) и «квадривий» (quadrivium).

Эти названия даны им потому, что они как бы являются путями*, ведущими и

приводящими душу к мудрости. Древние владели ими в совершенстве, и это

знание дало им такую мудрость, что они написали о столь многих предметах,

которые мы не в состоянии все прочитать. Наши схоласты, напротив, не умеют

или не хотят соблюдать меру в научении, и поэтому у нас много учащихся и

мало мудрых. Оттого и появился этот трактат о преподавании и учении;

Сен-Викторский аббат посвятил его именно им.

Таким образом, будучи мистиком, этот теолог прежде всего желает, чтобы его

ученики, как и все другие и лучше, чем другие, проходили обычный курс

светских наук. Он даже упорно настаивает на том, что семь свободных

искусств нераздельны и что человек всегда ошибается, если притязает

достичь подлинной мудрости, углубляясь в одни из них и пренебрегая

другими. Фундаментальные науки взаимосвязаны и опираются одна на другую,

так что если недостает хотя бы одной, других не хватит, чтобы стать

философом. Он не только утверждает необходимость светского знания, но и

считает, что его приобретение никак не связано с мистикой. Его теория

познания совпадает с аристотелевской теорией абстрагирования, которую он,

впрочем, толкует в чисто психологическом смысле, как это делал Абеляр и

как делают даже в наши дни в элементарных учебниках психологии.

Абстрагирование заключается для него в простом сосре-

доточении внимания на каком-нибудь элементе реальности, чтобы рассмотреть

его отдельно от других. Типичный пример абстрагирования дает математик,

который различает разумом перемешанные элементы реальности и

«рассматривает» точку, линию и поверхность как различные элементы, хотя в

действительности все они смешаны. Следует отметить любопытный факт, что

это учение, которое обычно рассматривали как производное от логики, смогли

принять и истолковать такие не похожие друг на друга мыслители, как

Абеляр, Иоанн Солсберийс-кий, Исаак Стелла и Гуго Сен-Викторский. Успех

логики Аристотеля подготовил победу, одержанную его философией, когда в

XIII веке его труды были переведены на латинский язык.

Гуго Сен-Викторский увенчал мистикой философию, которая требует для себя

лишь обычных полномочий в сфере мыслительных способностей человека. Но эта

мистика состоит не столько в передаче нам исключительного опыта или

откровений, сколько в поиске аллегорических интерпретаций природных вещей

и в приведении души к миру и внутренней радости через сосредоточение.

Подобно Ноеву ковчегу, плывущему по водам потопа, душа плывет по океану

мира; ожидая, когда пройдет тревога и прекратится потоп, нам следует

оставаться в ковчеге. Мы выйдем из него позже, когда во внешнем мире не

будет ничего обреченного на гибель, а во внутреннем человеке — ничего

порочного; тогда мы войдем в вечный мир и в Божьи обители.

Труды Гуго Сен-Викторского заслуживают внимания и с точки зрения их

содержания как такового. «De Sacramentis» — это обширная «Сумма теологии»,

объем и внутренняя структура которой сами по себе уже представляют

интерес. Там нашла отражение вся история мира. Она организована вокруг

двух великих событий, которыми отмечены ее критические моменты, — ее

сотворение и восстановление (restauration): это — акт творения,

посредством которого были

231

3. Спекулятивная мистика

созданы не существовавшие ранее вещи, то есть построение мира вместе со

всеми его элементами; и акт восстановления, посредством которого было

воссоздано и перестроено погибшее, то есть воплощение Слова и установление

таинств. Предметом Священного Писания является дело восстановления,

предметом светских наук — творение. Но и Священное Писание должно было

показать, как был сотворен мир, ибо невозможно истолковать искупление

человека, не рассказав о его падении, и невозможно рассказать о падении,

умолчав о сотворении. А поскольку мир был сотворен ради человека, нужно

объяснить сотворение мира, чтобы люди поняли суть и ход сотворения

человека. Рассказ Писания можно с пользой прояснить посредством толкований

и интерпретаций, которые производит разум. Гуго Сен-Виктор-ский в

предлагаемых им толкованиях вдохновляется главным образом св. Августином.

Он строго сводит толкования к минимуму, но то малое, что он дает, нередко

обладает особенным привкусом, так как его августи-низм привел его к

взглядам, похожим на те, которые впоследствии будет развивать Декарт. В

частности, он обращается к весьма редкой в средние века теме «cogito» св.

Августина («Soliloquia», II, 1, 1), которой позднее занимался Скот

Эриугена в трактате «О разделении природы» (I, 50). Этот отрывок

заимствовал для одной из своих глосс Эйрик (Гейрик) Оксеррский, а Гуго

Сен-Вик-торский процитировал его очень точно и ярко. Первым знанием Гуго

объявляет знание о нашем собственном существовании. Мы не можем не знать,

что мы существуем; точнее, душа не может не знать, что она существует и

что она не тело. Но мы также знаем, что существовали не всегда и имеем

начало; следовательно, был необходим создатель нашего существования,

каковым является Бог. Этой дедукцией начинается движение, аналогичное

тому, которое будет развито в «Метафизических размышлениях»*. Гуго

Сен-Викторский допускает также, как это сделает Декарт, что неверно, будто

Бог

желает вещи, потому что они праведны, но вещи праведны, потому что их

желает Бог. «Первопричина всего — это воля Творца; никакая прежде бывшая

причина не подвигла ее, потому что первопричина вечна; и никакая

последующая причина не подтвердила ее, потому что она праведна сама по

себе. В самом деле, воля Божья праведна не потому, что праведно то, чего

Он хочет, но как раз то, чего Он хочет, праведно потому, что этого хочет

Он... Если спросить, почему праведно то, что праведно, то разумный ответ

таков: потому что это согласно с волей Божьей, которая праведна. А если

спросят, почему праведна воля Божья, то следует с полным основанием

ответить, что первопричина, которая от себя самой есть то, что она есть,

не имеет причины. Все сущее произошло от нее; что касается ее самой, то

она не произошла ни от чего, будучи вечной».

Изучение произведений Рихарда Сен-Викторского (ум. в 1173), ученика и

последователя Гуго, не прибавляет ничего нового к тому, что мы знаем о

средневековой философии**. Однако Рихард — один из виднейших

представителей спекулятивной мистики. Если он и не был первым, как иногда

утверждают, из тех, кто потребовал чувственно воспринимаемого основания

для доказательств существования Бога, то он по крайней мере сильнее

подчеркивал это требование, нежели св. Ансельм в своем «Мо-нологионе».

Нелишне также отметить, что он всегда вдохновлялся духом Ансельма, как

этот последний — духом св. Августина. Все доказательства бытия Бога что-то

заимствуют из чувственно воспринимаемого; эти доказательства различаются

главным образом тем, что именно они заимствуют. Для Рихарда так же, как

для Ансельма и Августина, чувственный мир внушает мышлению понятия о

действительности, которая меняется и вследствие этого поражена

онтологической недостаточностью. В противоположность этому разум извлекает

из нее понятие неизменной и онтологически достаточной действительности

(essentia), к которой по праву