Глава IX Философия в XIV веке

480

Платона. Таким образом, «человечность» Сократа не есть общая природа — она

на полном основании индивидуальна.

Этот вывод неизбежно господствует в дискуссии по проблеме универсалий.

Аристотель учил («О душе», I, 1), что понятие «животное» есть либо ничто,

либо выводится из индивидов, из которых извлекается посредством

интеллекта. Аверроэс заключил отсюда, что дефиниции родов и видов являются

дефинициями не реальных вещей вне души, а индивидов, и что именно

интеллект порождает на их основании универсальность. Дуне Скот, в свою

очередь, допустил это заключение, но отнес к природам, а следовательно, к

видам (но не родам) если не универсальность, то по крайней мере ту

общность (communitas), о которой мы говорили выше и которая безразлично

относится и к всеобщности, и к единичности. Понимаемые таким образом

природы являются не вещами (res), а реальностями (realitates); не сущими

(entia), а целокупно-сущими (entitates) — настолько реальными, чтобы стало

возможно их формальное различение в мышлении. Стремясь вернуться к

подлинной позиции Аристотеля, Генрих, напротив, утверждает, что та же

самая вещь, единичная, если рассматривать ее под одним углом зрения, есть

универсалия при ином отношении. Взятая сама по себе, всякая реальная вещь

вне души есть тем самым единичное, но эта же единичная вещь естественно

способна воздействать на интеллект столь разными способами, что он

воспринимает ее то смутно, то ясно. Расплывчатый концепт — это концепт,

посредством которого интеллект не отличает один индивид от другого. Так,

Сократ побуждал интеллект представить себе «человека» — восприятие,

посредством которого интеллект не может узнать Сократа как лицо, отличное

от Платона. В этом смысле всякое восприятие, более общее, чем «Сократ», —

например «человек» или «животное», — обозначает только Сократа, но

понимаемого весьма расплывчато. Так Генрих из Харклея спонтанно возвраща-

ется к старой позиции Абеляра; и как раз поэтому Оккам будет еще считать

его реалистом. Воспринимаемый ясно, Сократ есть просто-напросто Сократ;

воспринимаемый смутно, Сократ есть тоже просто-напросто человек; так по

сути дела (in rei veritate) Сократ есть человек, животное, тело, и все это

реально едино (ista omnia sunt unum realiter), и в этом нет ничего более

или менее общего, кроме наших различных способов рассмотрения. Для Оккама

это никогда не будет окончательным решением проблемы. «Все те, кого я

знал, — скажет он, — в согласии друг с другом говорят, что природа,

некоторым образом универсальная, пусть лишь в потенции и не во всей

полноте реально присутствует в индивиде; хотя одни говорят, что она в них

различается реально, другие—что формально, и наконец, третьи — что в

действительности она в них никоим образом не различается, разве только на

основе точки зрения интеллекта». В критике Оккама явным образом

подчеркивается, что позиция Генриха сохраняла еще черты реализма: «Ложно,

будто вещь единична при одном восприятии и универсальна — при другом, ибо

вещь, единичная сама по себе, не является универсальной никоим образом и

ни при каком восприятии». Короче говоря, общее, или универсальное, Генриха

из Харклея остается «figmentum cui correspondet aliquid consimile in rerum

natura»*. Это то, чего Оккам не желает допустить ни за что на свете: для

него ни одна универсалия не существует вне мысли и ни в каком смысле не

относится к «чтойности», или сущности, какой-либо субстанции. Таким

образом, Генрих из Харклея, как и Ауреоли, остался за линией, которая, по

Оккаму, отделяет реализм от подлинного терминизма. Причину этого мы,

возможно, поймем лучше, если познакомимся с его еще не изданным текстом

«Вопросов», касающихся идей. Уильям из Олнуика упрекает его за различение

идей в Боге и идей Бога, которое проводится таким образом, что делает из

последних творения. Доктрина Генриха из Харклея — одна из тех,

481

2. От Якоба из Меца до Гвидо Террени

внутреннее устройство которых ускользает от нас и в которых многое еще

остается необнаруженным.

Отмечалось (Э. Лонгпре, И. Краус), что этой доктрине заметно близка

позиция, занятая францисканцем Гильомом Фаринье (ум. в 1361) в его

трактате «Вопросы о сущем» («Quaestiones de ente»). Здесь речи нет ни об

общей природе, ни об «этости» Дунса Скота, но о субстанциях,

непосредственно отличных одна от другой. Гильом утверждает даже, что они

«totaliter differentes»*, как, например, Платон и Сократ, но интеллект

может рассматривать их либо как индивидуальные, либо как универсальные,

либо как безразличные к единичности и универсальности. Разумеется,

необходимо установить, почему возможны эти различные аспекты одного и того

же сущего. Как и многие до него, Гильом Фаринье довольствуется здесь

старым понятием XII века — «соответствием форм» («conformitas»): между

двумя огнями есть «major imitatio ex natura rei quam inter ignem et

aquam»**. Несомненно, и в этом весь вопрос. Все эти мыслители делают

отчаянные усилия разрешить метафизическую проблему с помощью эмпирических

констатации: неудивительно, что они не преуспели в этом.

Тем не менее представляется установленным, что этот психологизм

удовлетворял многие сильные умы XIV столетия. Он обнаруживается у многих

среди первых учителей, принадлежавших к Ордену кармелитов, которые

преподавали в Парижском университете. Герард из Болоньи (ум. в 1317),

автор «Любых вопросов» («Quodlibeta»), «Вопросов для обсуждения» и «Суммы

теологии», принадлежит как раз к тому поколению теологов, которому

осуждение 1277 г. открыло глаза на подлинного Аристотеля. Он знает, что

греческий философ был политеистом, что его верховный бог не был ни

творцом, ни провидением и что интеллект не был для него формой

человеческого тела (Б. Хи-берта). Короче, Герард полагает, что в целом

Аристотель Аверроэса—это и есть подлинный Аристотель. В его собственных

по-

ложениях чувствуются следы многих испытанных им влияний, в особенности

влияния Годфруа из Фонтене, который убедил его в полной пассивности

интеллекта и воли. Но мы видим, что Герард преподает такую теорию

универсалий, которая — возможно, вследствие реакции на реализм «natura

communis» Дунса Скота — приводит к абстракции, представляющей собою просто

смутное познание единичного, а универсалия — это лишь расплывчато понятое

единичное. Такой тезис мы обнаружим и у Гвидо Террены. Заметим, что, как в

случае с Герардом из Болоньи, этот тезис нередко выдвигают одновременно с

двумя другими: отказом от различения сущности и существования и отрицанием

индивидуации через материю. Эти магистры представляют себе индивидуальную

субстанцию как единое целое, образованное в бытии благодаря его форме,

которое наше познание может схватить более или менее полно, более или

менее точно, но структуру которого оно не проанализировало так, чтобы

воспроизвести его в виде концепта.

Эта общая тенденция широко раскрылась в сочинениях каталонского кармелита

Гвидо Террени (ум. в 1342), автора комментариев к Аристотелю («Физика», «О

душе», Метафизика», «Этика», «Политика»), «Комментария к Сентенциям» и

«Вопросов для обсуждения». Опираясь на текст Иоанна Дамаскина («О

православной вере», I, 8), который, возможно, сыграл определенную роль в

этом споре, Гвидо Террени отказывает общей природе в какой бы то ни было

реальности: Платон и Сократ не только не обладают собственными

индивидуальными различиями, но даже собственной «человечностью» природы. В

этом он сходится с тезисом Генриха из Харклея, для которого «Socrates et

Plato distinguuntur per humanitatem in re sicut per socrateitatem et

platonitatem»***. Гвидо без колебаний утверждает тот же тезис относительно

родов. «Животное» — это некая одна вещь, когда вещь приписывается ослу, и

некая друга