Глава V. Философия в XII веке

206

творения есть сфера изменения; следовательно, творение — это область

числа, тогда как Божественное—область единицы. Возвыситься до начала

числа, которым является единица, значит возвыситься от твари к Творцу.

Вещи существуют только посредством Бога, и в этом смысле Бог есть форма

всего сущего. Это не означает, что Бог в качестве формы заключен в материи

существ, это означает лишь, что «присутствие Божественного во всех

творениях есть их тотальное и единственное бытие, так что и сама материя

обязана своим существованием присутствию Божества». Поскольку Бог—это

единица, то утверждение, что Бог есть форма существования (forma essendi)

Его созданий, равносильно утверждению, что их forma essendi есть единица:

«unitas igitur singulis rebus forma essendi est»*. Это со всей

очевидностью проявляется в том, что единство** — условие сохранения

существ, тогда как их разложение на множество частей — признак разрушения.

Но единица — не только образующее начало бытия, она — степень его

истинности: там, где единица, там равенство; вещь истинна, то есть

является самой собою, лишь в той степени, в которой она равна своей

сущности. Таким образом, единица через равенство порождает истину.

Поскольку первая и абсолютная единица — это Бог, то совершенное

равенство—это тоже Бог. Чтобы одновременно отразить и тождество, и

равенство в Боге, теологи использовали слово «лицо»: субстанция Единицы

тождественна субстанции Равенства, которое она порождает, но порождающее

Лицо (Отец) отлично от порождаемого Лица (Слово). Со своей стороны,

философы, очень хорошо чувствовавшие смежность понятий равенства и истины,

называли это Равенство Единого то Мыслью, то Провидением, то Мудростью и

делали это с полным основанием, потому что всякая вещь истинна благодаря

Божественной истине, и, будучи множественными, вещи существуют благодаря

единичности Бога. Здесь два языка, но по существу одна доктрина. Философы

предчувствовали истину, которой обладают христиане.

Эта доктрина яснее всего свидетельствует о том, как неоплатонизм отдельных

теологов расчистил путь арабскому неоплатонизму, прежде всего

неоплатонизму Авиценны. Принцип, с помощью которого Теодо-рик объясняет

порождение единственного Слова, заключается в том, что Единица может

породить только единицу, равную Ей: «Unitas enim per se nihil aliud

gignere potest nisi ejusdem unitatis aequalitatem»***. В этой

формуле—теологически правильной — угадывается неоплатонический принцип,

который, в формулировке Авиценны, почти полностью определит в XIV веке

водораздел между философией и теологией: из одного может произойти только

одно. В то же время Теодорик Шартрский со всей ясностью выдвинул принцип

онтологии, в которой Единое выше бытия, потому что оно является его

причиной: «cum autem unitas omnium rerumprimum etunicum esse sit»****.

Здесь не больше пантеизма, чем во всех других доктринах такого рода: вещи

не являются бытием Бога, ибо Бог, будучи Единым, выше бытия. Теодорик лишь

утверждает, что существа, которые не суть Единый, являются существами

только через Единого, который не есть ни одно из этих существ. Подобное

учение способствовало усилению влияния Про-кла, которое, как мы увидим,

достигнет наибольшей интенсивности в спекулятивной мистике Экхарта и в

метафизике Дитриха Фрейбергского.

К шартрским учителям примыкает интересный писатель XII века, не связанный

сколько-нибудь определенно с их школой, но находившийся в кругу их друзей,

поскольку свое сочинение он посвятил Теодорику Шар-трскому, и оно явно

проникнуто его духом. В трактате Бернарда Сильвестра, или Бернарда

Турского*****, «О целостности мира, или Мегакосм и Микрокосм» («De mundi

universi-tate sive Megacosmus et Microcosmus») чувствуется также влияние

Макробия, «Асклепия» и особенно комментария Халкидия к «Ти-мею», которое

постоянно ощущается в Шар-трской школе. Это произведение состоит из

207

1. Шартрская школа

элегических дистихов, перемежающихся фрагментами в прозе. В первой книге

трактата («Мегакосм») Природа жалуется Божественному Провидению на

смешение, в котором пребывает первоматерия, и молит его упорядочить мир и

привнести в этот мир красоту. Провидение охотно соглашается и, отвечая на

мольбу, выделяет в недрах материи четыре элемента. Таково содержание

«Мегакосма». Во второй книге («Микрокосм») Провидение, обращаясь к

Природе, прославляет порядок, только что привнесенный им в мир, обещает

создать человека — венец всего творения — и создает его из остатков

четырех элементов. Этот сценарий полон превращений аллегорических

персонажей и всяческой мифологии, здесь действуют Фюзис, Урания и старый

демиург Пантоморф, рисующий образцы чувственно воспринимаемых существ в

соответствии с их идеями-прообразами. Некоторые места этого сочинения не

лишены изящества, но было бы чрезмерным тревожить по этому случаю, как

иногда делают, великое имя Данте и вспоминать «Божественную комедию». Те

же «шартрские синдромы» наблюдаются в учении Гильома из Конша (1080—

1154)*. Он родился в Конше в Нормандии, учился в Шартре под руководством

Бернарда и, по-видимому, прожил там всю жизнь, занимаясь преподаванием.

Это был высококультурный грамматик, склонный к платонизму философ,

противник корнифи-цианцев, короче — законченный представитель Шартрской

школы. Гильом является автором «Философии мира» («Philosophia mundi»),

философской и научной энциклопедии; «Философского драгматикона»

(«Dragmaticon Philosiphiae»), диалога о природных субстанциях; трактата

«Нравственные учения философов» («Moralium dogma philosophorum»),

комментариев к «Тимею» Платона и «Утешению философией» Боэция. Три части

«тривия» — грамматику, риторику и диалектику — Гильом считал составными

элементами красноречия, или науки выражать свои познания; а

четыре части «квадривия» — арифметику, музыку, геометрию и астрономию — он

рассматривал как основу мудрости, или «истинного знания о реальном».

Отметим, впрочем, что мудрость предполагает более широкие знания, чем дает

«квадривий»: она состоит из трех частей—теологии, математики и физики.

«Квадривий» здесь представлен математикой.

Познание реальности — дело человеческого духа, причем объектом рассудка

является телесное, а объектом ума — бестелесное. Наблюдая, что между

противоположными элементами во Вселенной царит порядок, философ приходит к

выводу о существовании Мастера, упорядочивающая мудрость которого и

породила природу. Для Гильома, как и для его учителя Бернарда, «Тимей»

является описанием способа, которым Бог сотворил мир, обязанный Ему своим

существованием. Приписывать Платону учение о со-творениии Богом материи —

значит христианизировать его космологию с целью облегчить ее последующее

использование. Благодаря св. Августину эта задача не была особенно

трудной. Достаточно было трансформировать идеи Платона в идеи

Божественного Слова и трактовать их как «формальные причины» созданий: под

этими причинами мы понимаем образцы, или прототипы, по образу которых Бог

сотворил конечные существа. Мир платоновских идей становится, таким

образом, Божьей Мудростью и самим Провидением. Как Божья Мудрость является

формальной причиной мира, так и Его благость является причиной

существования мира. Бог пожелал передать частицу Себя существам, способным

разделить его блаженство. Это тем более верно в отношении человека,

которому Бог предназначил наслаждаться Им в вечности. Здесь мы видим,

какими тесными узами христианская вера первой половины XII века была

связана с античной мыслью. Мы увидели бы это еще лучше, если бы

рассмотрели сочинения Гильома из Конша на темы морали, в которых весьма

ощутимо влияние