Глава VIII. Философия в XIII веке

366

реснее, чем Фишекра, прежде всего потому, что это — ум более высокого

класса, а также потому, что он явно принадлежит к тому же поколению, что и

Фома Аквинский, то есть к эпохе, когда еще можно было отвергать учение

Аристотеля, но уже нельзя было считать его практически тождественным

учению св. Августина. Килвордби был автором целой серии комментариев — к

сочинениям Порфирия, к «Органону» Аристотеля, а также к следующим

трактатам: «Физика», «О небе и мире» («De caelo et mundo»), «О

возникновении и уничтожении» («De generatione et corruptione»), «Метеоры»,

«О душе» («De anima») и «Метафизика». Эти произведения, как и «Комментарий

к Сентенциям» еще не изданы и недостаточно изучены. Хотелось бы знать,

сопровождалось ли возвращение Килвордби в Оксфорд возвратом к августинизму

или он до конца жизни следовал принципам, сформировавшимся во время его

пребывания в Париже. Второе предположение более правдоподобно, так как он

вернулся в Англию незадолго до 1230 г., когда в Парижском университете был

очень высок авторитет Гильома Оверньского. Но во всяком случае очевидно,

что сколь бы хорошо Килвордби ни был знаком с учением Аристотеля и какие

бы уступки ему ни делал, он желал сохранить в Оксфорде — посредством

преподавания, а при необходимости и с помощью архиепископской власти —

традицию св. Августина.

Само название его трактата «О начале наук» («De ortu scientiarum»)

напоминает аналогичный труд Гундиссалина. Это — классификация наук,

вдохновленная классификацией Аристотеля и развитая в общее введение в

философию, где в некоторых местах угадывается личная позиция автора; эта

позиция укрепляется в «Комментарии к Сентенциям». Кроме того, недавно были

опубликованы и изучены некоторые оригинальные сочинения Килвордби: «О

духе, наделенном воображением» («De spiritu imaginativo»), «О времени»

(«De tempore»), «О единстве форм» («De unitate formarum»),

«О природе отношения» («De natura relationis»), «О совести» («De

conscientia»), «О теологии» («De theologia»). В них Килвордби говорит от

своего имени, равно как и в весьма поучительном письме Петру из Конфлета,

или Конфлана*; одно это письмо позволило бы определить место Килвордби

среди представителей главных доктриналь-ных течений его времени.

7 марта 1277 г. Этьен Тампье подверг осуждению длинный перечень положений

в надежде остановить аверроистское движение и распространение

теологических учений, которые, как и учение Фомы Аквинс-кого, были

вдохновлены методом Аристотеля. Несколько дней спустя (18 марта 1277)

Килвордби в качестве архиепископа Кентер-берийского в свою очередь осудил

гораздо более краткий перечень — 16 положений, явно выбранных с теми же

намерениями и в том же духе, хотя термин «осуждение», который обычно

применяют к этому событию, не вполне точен. Когда Петр из Конфлана,

архиепископ Коринфский**, упрекнул его в письме за этот акт, Килвордби

заметил ему, что «произведенное осуждение не было того же рода, что

осуждения, которым подвергаются явные ереси, но было лишь запретом

утверждать подобные вещи в школах, определяя [вопросы для дискуссий] или

на лекциях, или в какой-либо иной догматической форме». Тем не менее нужно

признать, что, по мнению Килвордби, христианская вера, по крайней мере

косвенно, подвергалась опасности. И действительно, он сам говорил о

заблуждениях, которые запрещал преподавать, что «иные утверждения заведомо

ложны, иные отходят от философской истины, иные связаны с нетерпимыми

ошибками, а иные явно губительны, ибо противостоят католической вере». К

этому Килвордби добавляет замечание, очень поучительное с исторической

точки зрения: «В этом запрещении я действовал не один. Напротив, как вы

сами писали, оно получило одобрение всех преподавателей Оксфорда; меня

даже обязал совет (suasio), объединивший множе-

367

3. От Гроссетеста до Пеккама: А. Оксфордские магистры

ство теологов и философов, более компетентных, нежели я».

Возможно, Килвордби немного преувеличивает. Если рассмотреть протомистскую

реакцию некоторых оксфордских доминиканцев, как, например, Ричарда

Клепуэлла, которые не слишком придерживались этого запрета, то нельзя

избавиться от мысли, что с 1277 г. томистская теология пользовалась в

Оксфорде определенной симпатией. Но это имело место, как говорится, «у

молодых», представлявших собой настоящее, обращенное к будущему.

Преподаватели, которые обладали авторитетом и властью и представляли собой

настоящее, как бы продолжающее прошлое, не доверяли новизне. Роджер Бэкон

рассказывает, что он сам дважды слышал, как Гильом Оверньский, тогда

епископ Парижа, «congregata Universitate coram eo»*, спорил с магистрами

университета и доказывал им, что действующий интеллект — это не часть

души, а Бог. Доктрина Парижского епископа отставала тогда (между 1228 и

1249 гг.) от доктрины его университета. В 1277 г. Оксфордский архиепископ

отставал от уровня преподавания в Оксфорде, а Парижский архиепископ

публично отвергал как опасные некоторые положения будущего Учителя

вселенской Церкви св. Фомы Аквинского. Это очень по-человечески —

хранители ортодоксии порой путают последнюю со своим личным ее пониманием.

Шестнадцать положений, которые запретил Килвордби, проливают свет на его

собственную позицию. Например, третьим пунктом было запрещено преподавать

в Оксфорде, «quod nulla potentia activa est in materia» * *; подобный

запрет равнозначен навязыванию преподаванию учения о причинности,

аналогичного учению св. Августина о «семенном разуме». Это, впрочем, то же

самое, что говорил Килвордби в своем письме Петру из Конфлана и что он уже

отстаивал в своем «Комментарии к Сентенциям», где отождествлял активную

силу второй причины, которая движется, потому что движима, с тем, что

называют «ratio seminalis, quia latet in

materia»***. Аналогично запрет преподавания аристотелевского учения о

материи повлиял на всю онтологию и всю физику, а психология и антропология

целиком были затронуты двенадцатым пунктом, запрещающим учить, «quod

vegetativa, sensitiva et intellectiva sint una forma simplex»****. Если

дальше учить этому нельзя, то фактически стало обязанностью учить о

множественности форм в душе и, следовательно, в человеке. Впрочем,

Килвордби это явным образом поддерживает в письме к епископу Коринфа:

«Scio tamen quod unus homo unam habet formam quae non est una simplex, sed

ex multis composita, ordinem ad invicem habentibus naturalem»*****. В

«Комментарии к Сентенциям» Килвордби уже обобщил этот тезис: «Plures

formae sunt in una materia in constitutione unius individui, sicut in hoc

igne est forma substantiae, forma corporis et forma igneitatis»******.

«Семенного разума» и множественности форм обычно бывает достаточно, чтобы

сформулировать доктрину. Но проведенные недавно исследования его

«Комментария» к Петру Ломбардскому (Д. Э. Шарп) подтверждают диагноз:

гилеморфи-ческое строение ангелов, необходимость божественного

просветления как добавления к свету нашего интеллекта даже при познании

чувственно воспринимаемого, основанное на здравом смысле различение души и

ее способностей — столько утверждений в этом «Комментарии» исходят из

августиновс-кого комплекса. Килвордби проявил личную инициативу в

отстаивании угодных ему тезисов и особенно в тех вопросах, для освещения

которых было недостаточно патрис-тической традиции. Его решение проблемы

индивидуации заслуживает пристального изучения по причине проявляемого к

нему философского и исторического интереса. Килвордби полагает форму как

активную причину, а материю — как пассивную причину индивидуации; вместе с

тем последняя представляется ему сложным явлением, которое включает самое

индивидуальность. Тогда нужно сказать, что вначале были ма-