Глава VIII. Философия в XIII веке

378

просто как воля. В «Сумме» четко различаются два плана: «Aliud est enim

idea, aliud cujus est idea causa vel ratio, et sic patet ideam originalem

[единственную Идею], quae est ex conversione seu reditione intellectus

increati super se, omnino alterius modi esse ab idea rei cujuscumque

fiendae»*. Под этими архетипами, или образами вещей, которые предстоит

создать, происходят теофании — умопостигаемые запечатления, исходящие от

высшего Блага, являющегося для них активной причиной и пассивно

воспринимаемые самыми благородными из его созданий — теми, кто наделен

интеллектом.

Разумные существа, не соединенные с телами, называются интеллигенциями, а

соединенные с телами — душами. Интеллигенции бесчисленны; они делятся на

виды и индивиды. Современные теологи, утверждающие, что у интеллигенции

каждый индивид образует вид, ошибаются. Причина их заблуждения заключается

в том, что они, как и Аристотель, не знают о существовании

сверхчувственной первома-терии, о которой говорил Платон. Они знают только

протяженную материю, на основании чего и выводят принцип индивидуа-ции, а

поскольку такую материю нельзя отнести к отдельным интеллигенциям, то они

логично заключают, что ангельские виды не умножаются в индивидах. На самом

же деле отдельные интеллигенции, как и все твар-ное сущее, состоят из «quo

est» и «quod est». Но этот состав лишь мыслится, и поэтому их должно

признать, кроме того, сочетанием первоматерии и формы, что сразу же

позволяет понять их виды как умножаемые в индивидах. Итак, интеллигенции —

это истинные индивиды и истинные личности, нумерически отличные одна от

другой. Это — формы, которые они принимают в материи, а не чистые формы

или виды, как полагали еще недавно.

Ни один мудрец античности не сомневался в «существовательности»

человеческой души, но они не пришли к согласию относительно ее дефиниции.

Метафизик видел

«существовательность» в ней самой и поэтому определял ее как

самодостаточную индивидуальную субстанцию. Натуралист видел ее в том

общем, что она имеет со всеми разумными или неразумными душами, и поэтому

определял как действие человеческого тела, полного жизненных сил. На самом

деле «существовательность» — это то и другое или, лучше сказать,

находящееся между тем и другим. Душа есть бестелесная разумная субстанция,

но соединенная со своим телом и отделяемая от него. Некоторые «современные

философствующие» («moderni philosophantes») отрицают, что она составлена

из истинной материи и формы, но отрицают всегда по той же причине, о

которой мы упоминали в связи с ангелами; в обоих случаях эта причина

приводит нас к одним и тем же следствиям. Неспособные через понятие

протяженной материи прийти к понятию абсолютной первоматерии, они

отказываются включить материю в сущность духовных сущих, таких, как ангелы

и души, и поэтому приходят к отрицанию того, что души могут быть

индивидуальными субстанциями вне тел. Довод, которым они обманываются,

состоит в том, что отделенная душа — это нечто, всегда находящееся в

действии и истинная первосубстанция, сущностно не зависимая от своего

тела, хотя и сохраняющая естественную склонность к зависимости от него,

формой которого она была. «Сумма» связывает душу с телом исключительно

через естественную склонность, которая есть склонность ее сущности, но не

сама сущность, как утверждали Альберт Великий и св. Августин. Хотя душа —

составная субстанция, она естественным образом бессмертна, потому что в

ней нет никакого внутреннего противоречия, а наоборот — совершенное

согласие между материей и формой, из которых она состоит.

Всякая духовная субстанция с подобной структурой пребывает в потенции

через свою материю, а в действии — через свою форму. То же самое имеет

место у отдель-

379

3. От Гроссетеста до Пеккама: В. «Сумма философии» XIII в.

ных интеллигенции, которым на тех же основаниях следует приписать

возможный интеллект — им они воспринимают умопостигаемое, и действующий

интеллект — им они его постигают. С большим основанием это можно отнести к

человеческой душе. Каждый человек обладает собственным возможным и

собственным действующим интеллектом. Это две совершенно разные

способности: ведь было бы противоречием допустить, что одна и та же

субстанция, в данном случае душа, может одновременно и под одним углом

зрения находиться и в возможности, и в действии по отношению ко всем

умопостигаемым вещам. Действующий интеллект подобен свету, возможный

интеллект — прозрачной, но темной среде; естественные формы подобны

краскам, которые становятся видимы на воздухе, потому что их освещает

свет. Аналогично естественные формы становятся умопостигаемыми в возможном

интеллекте при свете действующего интеллекта. Так что нет такого

интеллектуального познания, которое бы не предпо-лагалопознания

чувственного, и здесь Аристотель прав. Но и Платон не ошибся, сказав, что

познание — это смутное воспоминание, ибо, если бы интеллект не имел

никакого врожденного знания о естественных формах, как распознал бы он их

в чувственно воспринимаемом мире? Поэтому Платон уподобляет познание

беглому рабу: если бы его хозяин уже не знал его, то при встрече он бы его

не узнал. Значит, достоверное знание о природных вещах и о принципах

существует в душе с момента ее творения, и именно его наш действующий

интеллект последовательно отображает в нашем возможном интеллекте с

помощью чувственного знания и воображения.

Таковы основные положения «Суммы философии», относящиеся непосредственно к

философии. Остальные части труда (трактаты XII—XIX) посвящены психологии

(чувствующая и растительная душа), оптике (трактат XIV), астрономии

(трактат XV), свойствам природы каждого тела (трактат

XVI), четырем элементам (трактат XVII), метеорологическим явлениям

(трактат XVIII) и минералам (трактат XIX). Строгая упорядоченность и

сдержанность в изложении доктрин сохраняются до конца произведения и ничем

не обнаруживают личности автора. В связи с воздействием звезд на

человеческие судьбы он рассказывает, что однажды встретил в Германии

старого астролога, который предсказал ему по звездам, каким будет конец

императора Фридриха II и короля Людовика Святого. Через несколько строк он

говорит о своем учителе в таких выражениях, что сначала думаешь о Роджере

Бэконе, а потом — о Роберте Гроссетесте: «magister meus in naturalibus et

mathematicis peritissimus et in theologia perfectissimus vitaque et

religione sanctissimus»*. Но мы заметили, что автор «Суммы» весьма

восхищается Александром из Гэльса и Альбертом Великим, а такое чувство он

не мог унаследовать от Роджера Бэкона; и возможно, это самое сильное

возражение против мнения об английском происхождении данного труда. Но вот

Альберт Великий, кажется, составил трактаты по геометрии, оптике и

астрономии (Д. Й. Меерсеман), так что «Сумму» можно связать с обучением у

Альберта, хотя в некоторых важных пунктах она отклоняется от его идей. С

другой стороны, ссылка автора на другое его произведение под названием «О

свете» («De luce») естественно наводит на мысль о Бартоломео Болонском и

переносит нас в Париж и Италию. Но каковы бы ни были его автор и

происхождение, это сочинение замечательно точно отражает средний

философский уровень тех людей конца XIII столетия, которые были способны

усвоить новое знание, но при этом твердо держались традиции.

ЛИТЕРАТУРА

Baur L. Die philosophischen Werke des Robert Grosseteste, Bischofs von

Lincoln. Munster, 1912 (в этой книге на с. 275—643 напечатана «Summa

philosophiae»).