Глава VIII. Философия в XIII веке

324

ский исходит из понятия бытия, но поскольку он стремится избежать

греческого нецес-ситаризма*, которым вдохновлялся Авиценна, то сперва он

преломляет онтологию арабского философа в христианском смысле. Вместо того

чтобы делить бытие на необходимое и возможное, он таким же образом

разделяет его (с целью избежать смешения Бога и конечных вещей) на «нечто,

что есть само бытие», и «то, что есть нечто, чему подобает бытие или может

быть естественным образом ему присуще». Первое — это не-тварное бытие,

второе включает все тварное. Исходя из этих двух понятий, он строит свою

метафизику.

Философия, которая исходит из понимания Бога как «aliquod quod est

ipsumesse»**, не может основывать доказательства его существования на

чувственно воспринимаемом. Как после него Дуне Скот, Генрих Гентский

уточняет, что можно, если угодно, доказать существование Бога исходя из

чувственно воспринимаемого (оба при этом вспоминают св. Павла — Рим 1:20),

но это гораздо легче и лучше сделать исходя из идеи бытия, поскольку тогда

достаточно констатировать, что благодаря одному из двух своих аспектов

бытие предстает как нечто, чья сущность тождественна существованию. Бытие,

которое есть только бытие, но при этом все бытие целиком, может называться

— безразлично — Благом или Истиной, но оно полностью таково лишь потому,

что оно есть то, чья сущность является такой, какова она есть на полном

основании.

Под бытием, которое представляет собой «нечто, чему бытие подобает или

может естественным образом подобать», понимается все, что входит или может

входить в состав категорий. Таким образом, оно сразу же отделяется от

божественного бытия. Здесь следует заметить, с какой осторожностью Генрих

Гентский обходит доктрину однозначности бытия, которую выдвинул Авиценна и

которую примет Дуне Скот. Термин «esse» может равным образом применяться в

обоих философских направлениях, но его

не нужно понимать как обозначающее в них одно и то же: он может обозначать

либо то, либо другое. Самое большее, в чем Генрих уступает Авиценне, это

признание, что понятие (intellectus) бытия предшествует понятию Бога или

твари, ибо мы воспринимаем и то и другое как бытие, однако это понятие не

является общим для обоих и не предшествует им. Генрих отходит от Авиценны

раньше, чем это сделает Дуне Скот.

Это как раз то, чего Дуне Скот ему не простит, ибо, не приняв в начале

своих изысканий понятия бытия, однозначного для Бога и творений, Генрих

Гентский был вынужден — чтобы не исходить из двусмысленного термина —

ввести понятие бытия самого по себе как первичное; вследствие этого он

сделал из него «primum cognitum» и «ratio cognoscendi»*** всего остального

для человеческого разума. Дуне Скот в своем «Оксфордском труде» («Opus

oxoniense») не станет особенно сурово критиковать этот тезис только

потому, что он был единственной возможной альтернативой его собственной

позиции, дабы, исходя из Авиценны, избежать авиценновского нецесситаризма.

Чтобы обеспечить желаемый разрыв между бытием самим по себе и возможным

бытием, христианский философ располагает понятием творения, но если он

идет к проблеме от понятия бытия, то между Творцом и тварью сразу же

встречается с божественными идеями. Так как это — идеи Бога, их нельзя

считать обладающими собственной субсистенцией: они не обладают иной

реальностью, кроме бытия Бога. Однако, поскольку идея представляет собой

возможное творение, необходимо, чтобы в качестве объекта познания она

отличалась от Бога. Тогда можно сказать, что Бог вначале познаёт свою

собственную сущность в ней самой; затем в акте, посредством которого Он ее

познаёт, Он познаёт все творение, могущее быть сотворенным согласно бытию,

которое оно имеет в Боге; наконец, Он познаёт бытие, которым обладает

могущее быть сотворенным творение, в нем самом, ибо это бытие иное,

325

1. От Гилъома Овернъского до Генриха Гентского

нежели бытие Бога. Это собственное бытие тварного есть его сущность — с

собственным содержанием, которое ее определяет; а сущность творения,

рассматриваемая как возможная имитация божественной сущности, — это идея.

Как таковая идеальная сущность обладает своим собственным бытием, которое

не прибавляется к бытию Бога, но отличается от него как объект познания;

оно есть бытие сущности в качестве сущности, esse essentiae. Это —

знаменитая доктрина, против которой будет аргументированно выступать Дуне

Скот, но воздействия которой отчасти не избежит и он сам. С одной стороны,

оба теолога хотели обойти подводный камень Эриугены — учение о сотворении

божественных идей, учение, неоднократно осужденное, однако в XIV столетии

вновь нашедшее приверженцев; ни тот ни другой не желали его принимать. С

другой стороны, поскольку они отождествляли бытие с сущностью, они не

могли избежать дублирования всякого различия в порядке сущности и в

порядке бытия. Генрих Гентский смирился с этой обязанностью, приписав идее

esse essentiae, которая вследствие этого становится, как говорил он сам,

«идеатом» («ideatum»). Дуне Скот откажется от такого решения, но только

ради того, чтобы приписать божественной идее esse intelligibile*,

связанное с бытием божественного разума, простое esse diminutum**,

которое, впрочем, повергнет в отчаяние комментаторов его школы, так что

некоторые ее представители, например Уильям из Олнуика (William of

Alnwick), решительно выбросят последнее за борт, не видя возможности

отличить его от esse essentiae Генриха Гентского. Вот тут и появились

призраки дионисиевского понимания идей как теофаний; неудивительно, что

здесь соединились все виды платонизма: у обоих теологов они присутствуют

на вполне законном основании.

Теолог интересуется идеями главным образом как «отношениями имитируемости

в божественной сущности»; для философа они прежде всего являются

«сущностями

вещей в божественном знании». Об этом превосходно говорил Авиценна в своей

«Метафизике», но Генрих не мог принять способ, каким он объяснял переход к

существованию возможных вещей, содержащихся в божественном разуме.

Арабский философ полагает, что воля Бога не может не допустить

умопостигаемых порождений, эманирую-щих из его ума. С точки зрения Генриха

Гентского, воля Бога свободно допускает и вознаграждает существование

определенных возможных вещей; это допущение как раз и есть то, что

именуется творением. Он идет дальше и утверждает, что, поскольку

существование вещей зависит прежде всего от воли Бога, божественный разум

познаёт их лишь посредством этого акта божественной воли. Здесь Генрих

Гентский предвосхищает выводы Дунса Скота, и поэтому можно, если угодно,

говорить в данном случае о некотором волюнтаризме, однако при условии, что

мы не будем забывать о том, что акт творения отличается от самого

божественного бытия только в нашей мысли. Лишь в твари акт творения

допускает отличную от Бога реальность — отношение конечного результата к

божественной причине, от которой он зависит. Каким бы образом ни

представлять себе процесс творения, но так как сущность творимого, того,

что может быть сотворено, предстает перед божественным разумом лишь

благодаря допущению его существования волей Бога, невозможно предполагать,

что существование реально отличается от сущности. По этому поводу Генрих

Гентский вел длительную полемику с Эгидием Римским. А Дуне Скот, часто

оппонировавший ему и в философии, и в теологии, отбросит реальное различие

сущности и существования как лишенное всякого значения. Тварь от Творца

решительно отличает то, что Бог неотделим от своего существования, тогда

как фактическое существование твари зависит от свободной воли Творца.

Конечные существа суть существующие сущности, и поэтому они индивидуальны.

Всякая сотворенная форма является таковой в субъекте