Глава VIII. Философия в XIII веке

336

что идея Бога, которой мы обладаем, предполагает Его существование.

Предполагает именно потому, что невозможность думать, что Бога нет,

непосредственно вытекает из внутренней необходимости Его существования:

«tanta est veritas divini esse, quod cum assensu non potest cogitari non

esse»*. Необходимость Бога, постоянно просвещающая наши души, делает

невозможным полагать, что Бога нет, и разделять это последнее утверждение,

не впадая в противоречия. Когда осознаёшь этот факт, то видишь, что само

понятие Бога предполагает его существование. Ибо сказать, что Он — чистое

и простое, неизменное и необходимое бытие, это то же самое, что сказать,

что Бог есть Бог, или сказать, что Бог существует: «si Deus est Deus, Deus

est»**.

Само собой разумеется, что св. Бонавен-тура не дает нам четко определенной

идеи и ясного понятия сущности Бога. Утверждение существования Бога,

неотъемлемо присущее нашему мышлению и глубоко запечатленное в нем

(«veritas Dei impressa menti humanae et inseparabilis ab ipsa»)***, ни в

коем случае не является пониманием сущности Бога. Св. Бонавентура знал о

весьма обоснованных возражениях, которые в то самое время выдвигал св.

Фома Аквинский против онтологического аргумента, но он оспаривал их

значимость. Гуго Сен-Викторский уже сказал, что Бог умерил наше знание о

Нем таким образом, что мы никогда не сможем ни узнать о том, что Он есть,

ни усомниться в его существовании. Св. Бонавентура принимал такую

формулировку, поддерживая традицию также и в этом отношении.

Мы могли бы перешагнуть через второй этап пути души к Богу и поискать

невыразимых радостей Божьего присутствия в мистике, но, выходя за пределы

выразимого, мы, вероятно, вышли бы и за пределы философии. Здесь, по

словам самого св. Бонавен-туры, не следует слишком доверять слову и перу,

а следует полностью довериться Божьему дару, то есть Святому Духу. Так что

оставим все эти высокие сферы и зададимс

вопросом о концепции человеческой души и человеческого познания, которая

вытекает из рассмотренных доказательств существования Бога.

Душа сущностно едина, но ее способности, или возможности, различаются в

зависимости от природы объектов, на которые она направлена. Впрочем, душа

может это делать, потому что одновременно является завершенной в себе,

умопостигаемой субстанцией — до такой степени, что может жить после смерти

тела, — и формой организованного тела, которое она оживляет. Оживляя тело,

душа выполняет свои сенситивные функции в органах чувств. Чувственное

познание прежде всего предполагает воздействие некоего внешнего объекта,

воспринимаемое сенсорным органом. Кроме того — и здесь Бонавентура, как

представляется, уступает Аристотелю немного пространства, которое занимал

Августин, — сама душа духовно воспринимает это воздействие, поскольку

именно она оживляет тело, но тотчас реагирует, вынося суждение

относительно воздействия, которое только что испытала, и это суждение как

раз и является чувственным познанием****. По-видимому, Бонавентура хочет

согласовать аристотелевское учение об ощущении, понимаемом как страдание

человеческого целого, с теорией Августина и Плотина, где ощущение

рассматривается как действие души.

Чувственные образы суть данные, из которых интеллект путем абстрагирования

выделяет сверхчувственное знание. Абстрагирование представляет собой

действие возможного интеллекта, который, обращаясь к этим образам,

осуществляет операции, необходимые для того, чтобы из этих частных данных

сохранить только их общий и универсальный компонент. Пожалуй, св.

Бонавентура придерживается чисто психологического взгляда на

абстрагирование и понимает его как рассмотрение, сортировку и

перегруппировку чувственных данных разумом. Возможный интеллект не

является для него чистой возможностью — это означало

337

2. От Александра Гэльского до Раймунда Лулли

бы путать его с материей; он есть активная способность интеллекта, которая

вырабатывает умопостигаемые понятия и аккумулирует их в нем. Его называют

«возможным», так как сам по себе он недостаточен для этой задачи. Каждая

человеческая душа обладает, помимо возможного интеллекта, своим

собственным действующим интеллектом, функция которого — просвещать

возможный интеллект и делать его способным осуществлять абстрагирование.

Заметим кстати, что как возможный интеллект полностью не лишен

актуальности, так и действующий интеллект не лишен некоторой

потенциальности. Если бы он был чистым актом, он был бы отдельной

действующей интеллигенцией, подобной той, о которой говорил Авиценна;

Бонавен-тура хорошо знал об этом, но он ни в коем случае не хотел

принимать это понятие. В сущности, действующий интеллект и возможный

интеллект суть две различные функции одной и той же души, предназначенные

для усвоения сверхчувственного, которое содержится в чувственно

воспринимаемом.

Впрочем, это стремление к абстрагированию не всегда необходимо: оно

неизбежно лишь в том случае, когда наша мысль обращает свое «низшее лицо»

к телам, чтобы извлечь из них знание, а не когда она обращает свое «высшее

лицо» к умопостигаемому, чтобы извлечь из него мудрость. В самом деле,

обращение к чувственному познанию необходимо интеллекту для познания всего

ему чуждого, то есть для познания всего того, что не есть он сам и Бог.

Ему чужды все произведения ремесел и все объекты природы. Познание первых

ему чуждо как внешнее, вторых — как низшее; но как для первого, так и для

второго необходима работа чувств. Все происходит иначе, когда интеллект

обращается к душе, всегда пребывающей в себе самой, и к Богу, который ему

еще более близок. Здесь Бонавентуру вдохновляет уже не Аристотель, а

Платон. Начиная с того момента, когда мы перешагиваем через чувственно

воспринимаемые предметы, чтобы возвыситься к сверхчувственным

истинам, мы призываем внутренний свет, который выражается во врожденных

началах наук и естественной истины в человеке. Сама душа, принципы

философии, которые в ней содержатся, и божественный свет, который

позволяет нам их познать, снисходят от знания высшего порядка, где нет

места чувственному восприятию. Св. Бонавентура отнюдь не смешивает два

упомянутых философских направления, о принципиальной противоположности

которых он якобы не знает: напротив, он со знанием дела пытается

осуществить синтез учений Аристотеля и Платона. Или, лучше сказать, он

верит в возможность обновления синтеза, который уже совершил гений св.

Августина. Аристотель умел говорить на языке науки и, в отличие от

Платона, хорошо понимал, что не всякое знание вырабатывается в мире идей;

Платон говорил на языке Мудрости, утверждая вечные основания и идеи;

озаренный Святым Духом, Августин умел говорить на обоих этих языках:

«uterque autem sermo, scilicet sapientiae et scientiae, per Spiritum datus

est Augustino»*.

Если св. Августин смог осуществить такой синтез, то это произошло

благодаря его учению о просветлении интеллекта идеями Бога. Св.

Бонавентура усвоил это учение и передал его ученикам. По сути оно состоит

в объяснении присутствия в человеческом мышлении необходимых истин прямым

и немедленным воздействием на наш интеллект божественных идей. У

Бонавентуры наиболее привычная формулировка проблемы заключается в

вопросе, как человеческий интеллект может достичь надежного знания

(certitudinalis cognitio)? Надежное знание обладает двумя характерными

свойствами: оно неизменно по отношению к познанному объекту и безошибочно

по отношению к познающему субъекту. Но человек не является застрахованным

от ошибок, а доступные ему объекты не являются неизменными. Если же

человеческий интеллект все-таки обладает надежным знанием, то это потому,

что сами божественные