Глава VIII. Философия в XIII веке

374

они сравнивают самого Иисуса Христа с Магометом, погибшим из-за

преступлений, за то, впрочем, что будут делать некоторые в конце времен с

другим ложным пророком».

Теологами в узком смысле слова называются люди, объясняющие или излагающие

теософию; в широком смысле — это люди, которые рассуждают о ней и ей

обучают, причем другие люди их слушают. Собственно говоря, теологи

подразделяются на три «степени»: первая степень охватывает тех, чья

высокая ученость и святость жизни побудили Верховных понтификов включить

их в число святых (Дионисий, Афанасий, Василий, Киприан, Амвросий,

Иероним, Августин и др.); вторая степень объединяет теологов, чьи учения

столь же истинны и универсальны, но те же самые папы оценили их менее

высоким достоинством (Ориген, Иоанн Дамаскин, Алкуин, Ансельм, Бернард,

Гуго и Рихард Сен-Викторские); наконец, третья степень охватывает ряд

очень известных имен, среди которых Петр Ломбардский, Гильберт

Порретанский, Гильом Ок-серрский и многие современные автору «Суммы»

писатели; их он называет «изготовителями Сумм» («multique moderniores

scriptores, quos summarum vocant confectores»). Отсюда мы видим, что

наблюдателю XIII века представлялось совершенно новым в произведениях

Александра из Гэльса и Альберта Великого: из толпы теологов они выделялись

как философы.

Авторитет «теософов» соотносится с авторитетом философов, как знание с

мнением. В самом деле, в момент божественного вдохновения теософы

произносили непреложные истины. Когда же они говорили как люди, не

вдохновляемые Богом, то могли ошибаться подобно простым философам, — но не

тогда, когда их вдохновлял Бог. Однако в этом случае подлинный смысл их

речей нелегко понять без помощи теологов двух первых степеней. В том, что

касается души, ангелов и творений вообще, авторитет теологов более

надежен, чем философов. Действительно, сами теологи не могут не знать

философию, а кроме того, они получают большую благодать Божью, нежели

сообщество верующих. Пусть теологи ошибаются в области естественных наук и

в том, что безразлично для спасения, пусть даже они не знают всего этого —

каких-либо помех тут не возникает. Отсюда не следует делать вывод, что

даже в таких предметах они ошибаются везде, где расходятся с учением

философов. С этим следует согласиться только в случаях, когда истинность

тезисов философов доказана с помощью необходимых силлогизмов или, по

крайней мере, основывается на высокой и труднооспоримой вероятности.

Хорошо известно, что все доступное человеку философское знание в скрытом

виде содержится в Писании, которое является его корнем. Автор «Суммы

философии» движется здесь по стопам Роджера Бэкона.

Легко заметить, что речь пока идет лишь о теологах двух первых степеней.

Но теологи третьей степени решали свою задачу. Они «более точно

сопоставили философию теологов первой и второй степеней с философией мира

сего и создали сплав той и другой с учением об Откровении, когда этого

потребовал предмет или разум (Jam vero theologi tertii gradus supradicti

et ordmis, philosophiam primorum et secundorum theologorum philosophiae

mundanae certius comparaverunt et utramque, cum causa vel ratio exigeret,

theosophiae sententiae comrniscuerunt). Действительно, теософы нередко

упоминают как известные некоторые кем-то принятые позиции и некоторые

заметные свойства вещей, но им не свойственно объяснять сущность и причины

последних. Для теологов, наоборот — это отнюдь не лишняя, а совершенно

необходимая задача, если согласно правилам искусства они восполняют то,

что теософы по какой-то тайной причине опустили, дабы любой человек,

который попросит просветить его по тому или иному вопросу, мог быть

удовлетворен».

Таким образом, автор «Суммы философии» точно проанализировал работу

теологов своего времени и ясно вскрыл причины,

375

3. От Гроссетеста до Пеккама: В. «Сумма философии» XIII в.

приведшие их к синтезу Откровения, философии отцов Церкви, а также

арабской и греческой философии; этот синтез называется теперь

схоластической теологией. Католическая вера не нуждается в человеческом

разуме, но она может обращаться к нему, чтобы защитить себя от неверующих

и показать тем, кто ей плохо научен, что она не лишена разума. Нужно было

бороться против еретиков (манихеев, ариан, несториан, пелагиан, мусульман

и прочих), заблуждения которых быстро бы распространились, если бы не были

отвергнуты теософией и философией. Поэтому работу, проводимую его

современниками, автор «Суммы» считает превосходной: «Современные теологи с

пользой ставят философию на службу теософии, равно как и теологию теологов

двух первых степеней и даже тех, кого мы отнесли к третьей степени». Мы

помним, что Петр Ломбардский — теолог третьей степени; этим фактом

оправдано появление «Комментариев к Сентенциям».

Трактат II посвящен истине. Он начинается с утверждения, что истина в силу

необходимости вечна и не имеет причины. Отсюда следует, что есть поистине

вечное существо и что оно может быть только одно; его существование

необходимо, а несуществование невозможно: «Erit igitur veritas aetema

substantia increata, omnino unica, cujus esse est necesse omnino esse et

impossibile non esse»*. Затем, исходя из конечной истины, такой, какой она

формально присутствует в нашей мысли, а материально — в вещах, автор снова

утверждает, что существование изменчивой истины предполагает существование

неизменной тварной истины и, наконец, существование неизменной нетварной

истины. От этой нетварной истины с необходимостью зависит принцип

противоречия. В самом деле, наличествуют два рода истины: простая

(incomplexe), которая есть сама сущность всякой вещи и выражает ее

неотделимость от существования (indivisio entis et esse), и сложная

истина, которая есть соответствие (adequation) вещи и понятия, ут-

верждающего или отрицающего предикат некоего субъекта. Противоположностью

этим двум истинам могла бы быть не-неде-лимость (non-indivision) бытия и

его существования и несоответствия вещи и понятия. Между одним из двух

видов истины и его противоположностью наличествует абсолютное

противоречие, и, следовательно, их противостояние бесконечно. Даже

интеллект с беспредельной способностью понимания не может охватить

расстояние большее, чем расстояние между терминами, контрадиктар-но

противопоставленными друг другу. Тогда если существует первобытие, то,

очевидно, будет существовать и вечное противоречие, основанное на его

оппозиции к небытию. И с точки зрения простой истины будет вечно истинно,

что ее бытие предельно дистанцировано от небытия. С точки зрения сложной

истины будет также вечно истинным тот факт, что два контрадиктарно

противопоставленные термина никогда не могут быть одновременно истинными.

Таково вечное основание истинности философского принципа противоречия.

За истиной следует наука (трактат III). Позаимствовав у аль-Газали

формулу, которую он часто будет использовать, автор «Суммы» начинает с

установления своей «anitas»**. «Anitas» — термин, близкий термину

«quidditas»***; это ответ на вопрос, существует ли вещь (an sit), как

«чтойность», это и ответ на вопрос «что это такое?» («quid sit?»). Если

допустить, что истина существует, то с необходимостью придется принять,

что есть и наука — результат союза умопостигаемого и способности мыслить.

Когда результат получен, он становится постоянным положением (habitus),

которое позволяет интеллекту реально отличать истинное от ложного в том,

что касается вышеупомянутого умопостигаемого. Аристотель дал хорошую

классификацию наук, однако на ее вершину следует поставить теософию и,

кроме того, дополнить классификацией аль-Фараби, которой следовал

аль-Газали. Науки отличаются от искусств тем, что рассматри-