Глава V. Философия в XII веке

226

вал свое учение на личном опыте экстаза и дал полностью разработанное

истолкование этого опыта. В длинной серии проповедей о Песне Песней св.

Бернард ясно показал, что экстатическое соединение души с Богом было

испытано им самим. Он, разумеется, добавил, что это невыразимо. Не

испытавший его не может узнать, что это такое, а испытавший не способен

его описать. Впрочем, даже если бы и был способен, мы все равно бы далеко

не продвинулись, ибо экстаз сугубо индивидуален и опыт одного не научит

ничему, что может быть полезным для опыта другого. Наоборот, причины и

условия, делающие экстаз возможным, могут стать предметом богословских

спекуляций.

Актом чистой любви, ибо это — любовь, Бог сотворил человека по своему

образу и подобию. Этот образ заключен прежде всего в воле, то есть в

свободном решении. Созданная актом Божественной любви, воля человека есть

в сущности милостивая любовь Бога. Следовательно, можно сказать, что,

поскольку Бог по природе любит Самого Себя, человеческая воля по природе

любит Бога. То, что человек любит самого себя, не является препятствием

для этого. В том, что человек любит самого себя и его любит Бог,

наличествует совершенное согласие его воли с Божьей волей; посему между

Богом и человеком существует совершенное подобие. Это то, что св. Бернард

называет единением с Богом. Речь идет не об общей сущности, которая

объединяла бы человеческое существо с Божественным, но об общности по

модусу подобия, которая основана на совершенном согласии двух воль. Любить

Бога ради Него Самого, любить так, как Бог любит Себя, — значит

согласовывать нашу волю с Его волей, то есть, оставаясь самими собой,

составить единство с Богом.

По своей сущности грех заключается в действии, в котором человек желает

самого себя ради себя или желает для себя других Божьих созданий, вместо

того чтобы желать для Бога и себя самого и все остальное. Это «хотение для

себя» нарушило подобие чело-

века Богу, но действие благодати Искупления восстановило человека в

подобии Богу, которое он прежде утратил. Поэтому христианская жизнь

образует единое целое с жизнью мистической, а последняя в свою очередь

может рассматриваться как перевоспитание любовью. Любить Бога ради Него

Самого — значит любить Его бескорыстной любовью, то есть, как разъясняет

св. Бернард в своей книге «О необходимости любить Бога» («De diligendo

Deo»), такой любовью, которая находит воздаяние в себе самой. Конечно, Бог

вознаградит любовь, но поскольку она исключает всякую мысль о награде, то

сочетание любви к Богу в предвкушении воздаяния и любви к Нему без

воздаяния рождает противоречие. Но обретшая однажды чистоту намерений

любовь, которую человек по природе испытывает к самому себе, не

противостоит больше любви к Богу ради Бога, ибо сам человек стал образом

Божьим. Став любовью к Богу лишь ради Него Самого, любовь, которую человек

питает к себе, смыкается с любовью, которой его любит Бог, и совпадает с

ней намерениями. И тогда, если Бог того пожелает, Он может соединить с

Собою душу человека, возлюбить Себя в этом своем образе, как Он любит Себя

в Себе Самом. Экстаз — это не что иное, как предельная точка единения воль

и соединения любви человеческой с любовью Божьей.

Гильом из Сен-Тьерри (ум. в 1148) остается в тени славы св. Бернарда,

однако история начинает воздавать ему должное. Друг св. Бернарда, он

заслуживает этого. Они были современниками, и их учения весьма сходны, но

смешивать последние нельзя. Его главное произведение — «Послание братьям с

горы Господней» («Epistola ad Fratres de Monte Dei»), часто называемое

«Золотым посланием» («Epistola aurea»), но к нему следует добавить по

крайней мере два других трактата — «О созерцании Бога» («De contemplando

Dei») и «О природе и достоинстве любви» («De natura et dignitate amoris»).

Как и учение св. Бернарда, учение

227

3. Спекулятивная мистика

Гильома развивается исключительно в рамках монашеской жизни. Светские

школы учат о мирской любви согласно «Науке любви» Овидия; монастыри должны

стать религиозными школами, где учили бы о любви Божественной. Доктрина

Гильома тоже представляет собой науку любви, но она отличается от учения

св. Бернарда тем, что в ней более важную роль играет августинианская

трактовка памяти. Любовь к Богу вложена Им в сердце его творения.

Следовательно, человеческая любовь должна естественным образом тянуться к

Богу даже своими собственными силами, однако первородный грех отвращает ее

от Бога. Так что цель монашеской жизни — возвращение любви человека его

Творцу.

Путь к этому состоянию требует прежде всего усилия, направленного на

познание самого себя. Душа познаёт самое себя как созданную по образу

Божьему в своем уме. В самом уме имеется как бы скрытая точка, где Бог,

так сказать, оставил свой отпечаток, чтобы мы могли помнить о Нем. Вслед

за св. Августином назовем эту глубочайшую составляющую мышления памятью.

Тогда мы можем сказать, что наша тайная память порождает наш разум, а воля

происходит от обоих. Эта сотворенная троица отображает в нас творящую

Троицу: память соответствует Отцу, разум — Слову, воля — Святому Духу.

Исходящие из памяти, которая есть лишь отпечаток Бога в человеке, разум и

воля не должны были бы иметь иного объекта, кроме Бога. Действие Божьей

благодати заключается в восстановлении способностей испорченной грехом

души, дабы любовь, которой мы любим Бога, совпала с любовью, которой Он

любит Самого Себя в Самом Себе и Самого Себя в нас. Чем в большей степени

душа восстанавливает свое подобие Богу, которое принадлежало ей по праву

рождения и которое она не должна была бы терять, тем глубже, познавая

самое себя, она познаёт Бога: уподобление души Богу — это и есть познание

Бога.

После св. Бернарда и Гильома из Сен-Тьер-ри великий мистический порыв

цистерцианцев* постепенно утрачивает свою силу, и их последователи все

больше ориентируются на религиозный морализм. Однако некоторые из них

включили в свои труды элементы философии, воздействие которых оказалось

довольно продолжительным. Это, в частности, Исаак, аббат цистерцианского

монастыря Звезды с 1147 по 1169 г. (отсюда произошло его имя — Исаак

Стелла), и Алкер Клервоский. По правде говоря, их произведения являются не

столько примерами спекулятивной мистики, сколько выражением умозрения,

ориентированного на мистику.

Как и другие цистерцианцы, следовавшие примеру св. Бернарда, англичанин

Исаак оставил нам серию проповедей о Песни Песней, но он искал Бога не

столько через экстаз, сколько через метафизику. Это особенно характерно

для восьми его проповедей (XIX—XXVI), в которых Исаак направляет свою

мысль к Богу посредством строгого, но тонкого диалектического анализа

понятия субстанции. Этот прекрасный метафизический фрагмент является

совершенно типичным примером теологии, основанной на понятии Бога как

чистой сущности. В нем можно обнаружить различные влияния, например,

Дионисия и Ансельма; если угодно, к ним можно добавить влияние Боэция и

Гильберта Порретанского, но от этого оригинальность Исаака не пострадает.

Страницы его проповедей красноречиво свидетельствуют о глубоком

проникновении метафизики в духовность той эпохи. Они указывают также на

распространение в середине XII века абстрактного платонизма особого рода,

в котором диалектическое манипулирование сущностями представляло собой

типичную рациональную экспликацию реальности. Но самое известное и

авторитетное произведение Исаака — это его «Послание одному другу о душе»

(«Epistola ad quemdam familiarem suum de anima»), написанное по просьбе

Алкера Клервоского. Это послание — настоящий трактат о душе; причиной