Глава IX. Философия в XIV веке

486

несколько причин, но ни одну из них нельзя приписывать ему без

необходимости, то есть если к этому по крайней мере не принуждает опыт.

Можно узнать причину явления в том, что, если выявлена одна причина и

остальное отброшено, результат имеет место, тогда как, если причина не

выявлена, а остальное все-таки остается, результат не имеет места («hoc

tamen non est ponendum sine necessitate, puta nisi per experientiam possit

convinci, ita scilicet, quod ipso posito, alio destructo, sequitur

effectus, vel quod ipso non posito, quocumque alio posito non sequitur

effectus»). Единственное средство доказать, что одна вещь является

причиной другой — это прибегнуть к опыту и рассуждать в терминах

присутствия и отсутствия. Оккам особенно настаивает на этом положении:

«quod aliquod creatum sit determinate causa efficiens, non potest

demonstrari vel probari, sed solum per experientiam patet hoc, scilicet

quod ad ejus praesentiam sequitur effectus, et ad ejus absentiam non»*.

Помимо прочего, отсюда немедленно следуют отрицание интенцио-нальных видов

и та подозрительность, с которой Оккам относился к классическим

доказательствам существования Бога.

Рассмотрим вначале следствие подобной позиции для теории познания. В

учениях типа томистского наука имеет дело с общим, следовательно,

необходимо, чтобы концепция универсалий, с которыми связано данное учение,

признала за универсалией некоторую реальность и, кроме того, необходимо,

чтобы она снабдила человека некоторым инструментом для овладения этой

реальностью. Но точка зрения, которой придерживается Оккам, прежде всего

предполагает постижение не науки об общем, а об очевидности особенного.

Чтобы отвратить разум от приписывания абстрактному значения собственно

объекта, необходимо установить, что общее не существует в

действительности, и придать человеческому разумению способности,

необходимые и достаточные, чтобы оно было способно схватить особенное.

Прежде всего отметим, что нет ничего реального, кроме отдельного, или, как

говорил Оккам, субстанции суть только отдельные вещи и их свойства.

Универсальное существует в душе познающего субъекта — и только там. Нам

предстоит выяснить, в какой мере можно считать его существующим в мысли,

но нужно считать установленным тот факт, что вне мысли нет существования в

каком бы то ни было виде: «omnis res positiva extra animam eo ipso est

singularis»**. Именно в такой форме выдвигали этот тезис до Оккама, на

протяжении всего XII столетия. Впрочем, считалось общепринятым, что так

мыслил и Аристотель: его классическое разделение первых субстанций, или

единственно реальных индивидов, и вторых субстанций, то есть абстрактных

понятий о первых, имеет точно такой же смысл. Но позицию Оккама

характеризует то, что он, как представляется, считается первым, не

признававшим за универсальным никакого реального существования. Его,

следовательно, полагают первым, желающим не просто сделать это, а

преуспеть в своих идеях.

В самом деле, в каком бы смысле ни воспринимать универсальное,

реализованное в вещах, приходишь к одной и той же нелепости: либо это

универсальное единично, и тогда не понятно, как оно может быть расчленено

на части и размножено в вещах; либо оно приумножается вместе с отдельными

вещами, но тогда еще более непонятно, как оно может быть единичным. Оккам

гнал эту химеру реализованного универсального во всех формах, какие она

способна принять, — даже у некоторых из тех мыслителей, которых порой

считают номиналистами (например, у Генриха из Харклея), но самый большой

интерес вызывают его усилия, направленные против реализма Дунса Скота.

Этот философ приписывал универсальному некоторое единство — единство

сущности, или общей природы в духе Авиценны, достаточное для объяснения

степени единства видов и родов, но уступающее нумеричес-кому единству

отдельных вещей. По Дунсу

487

3. Уильям Оккам

Скоту, единство универсального — это единство некой группы, основанное

одновременно на сообщности и на каждом из индивидов, которые составляют

эту сообщность. Оккам решительно отвергал такой компромисс: для него

существовало только нуме-рическое единство индивида, а то, что обладает

единством, низшим по отношению к нумерическому, не могло считаться каким

бы то ни было видом единства. Не обладая подлинным единством, эти

воображаемые общие природы лишены, следовательно, реальности.

Если универсалия не имеет никакой реальности вне души, то остается, чтобы

она обладала ею в душе. Какова может быть природа этой реальности? Мы

узнаем это, если сумеем ясно определить, в чем состоит познание. Никто —

по крайней мере не сумасшедший — не станет возражать, что некоторые

утверждения верны, а некоторые ложны: каждому доводилось слышать ложь.

Значит, можно сказать, что есть истина и есть ложь, и несомненно можно

согласиться с тем, что истина, и только она, может быть объектом науки.

Поищем, следовательно, то, что хотят сказать, когда притязают на знание

того, что выражает предложение «человек смертен».

Предложения образуют как бы ткань, из которой скроено знание: вся наша

наука заключена в предложения, и нет, кроме них, ничего другого, что могло

бы быть познано. Предложения состоят из терминов (мыслимых, сказанных или

написанных), которые являются универсалиями. Эти термины могут входить в

состав предложений — объектов науки — только потому, что они имеют

определенное значение. Говорят, что некий термин обозначает объект,

который он замещает, то есть субститутом которого он является в

предложении. Эта функция термина, заключающаяся в замещении объекта,

называется суппозицией (suppositio). Есть три вида суппозиции. В

суппозиции первого вида термин обозначает само слово, которое его

образует, например: «человек — это сло-

во»; здесь «человека» замещает само слово «человек», взятое в его

материальности. Суп-позиция этого вида именуется материальной (suppositio

materialis). В суппозиции второго вида термин обозначает реальный индивид:

например, «человек бежит»; здесь бежит не слово «человек», а какой-то

человек, какое-то лицо. Такая суппозиция именуется персональной

(suppositio personalis). В суппозиции третьего вида термин обозначает

нечто общее: например, «человек — это вид»; здесь слово «человек»

обозначает не индивида, но «попросту» некую общность. Такую суппозицию

называют простой (suppositio simplex).

До этого момента мы оставались на почве чистой логики. Метафизика

начинается тогда, когда философ задает себе вопрос, что соответствует тому

«общему», которое обозначается термином предложения в случае простой

суппозиции? Оккам был убежден — и, возможно, не без оснований,—что до него

никто не пришел к ясному решению этой проблемы. Некоторые

мыслители-реалисты прямо учили о существовании универсальных реальностей.

Это привело к тому, что сама универсалия стала единичной вещью, что видно

на примере идей Платона. Другие, напротив, считали, что универсалия

существует только в мысли; однако, установив это, они продолжали искать,

что же в реальности соответствует этой универсалии, которую мы постигаем в

мысли. Часто им хватало немногого, но это немногое все же было нечто.

Позиция Оккама заключается в утверждении, что, сколь бы ни было мало это

нечто, его слишком много.

Обоснование этой позиции Оккам начинает с положения, что всякая реальная

вещь индивидуальна в полном смысле слова. Так, все реальное вне мысли есть

индивид и является таковым не в силу, как полагал Дуне Скот,

индивидуирующей детерминации, которая якобы добавляется вместе с ним к

общей природе: он таков в силу того, что он есть. Это чрезвычайно важный

момент, так как он лишает всякой надежды обнаружить в ве-