Глава IX Философия в XIV веке

458

при первом чтении остается от их трудов, можно с полной уверенностью

утверждать, что ни Фома Аквинский, ни Дуне Скот не исходят из Аристотеля.

Будем, по крайней мере, говорить, что они не исходят из одного и того же

Аристотеля: Аристотель св. Фомы очень похож на Аристотеля Аверроэса;

Аристотель Дунса Скота больше напоминает Аристотеля Авиценны. Кроме того,

эти два мыслителя принадлежат к разным поколениям: между Фомой Аквинским и

Дунсом Скотом словно водораздел стоит осуждение аверроизма в 1277 г. Почти

все произведения, созданные после него, несут на себе отпечаток этого

события. Для большого числа теологов конца XIII — начала XIV века оно

стало поворотным пунктом: кто-то из них пожелал довериться философии; но

философия—это Аристотель, и вот, наконец, все ясно увидели, к чему ведут

Аристотель и философия. Поскольку Аристотель, идя путем разума, не мог

постичь фундаментальных истин христианской религии, то философия сама

обнаружила свою неспособность к этому. Это было доказано на опыте. Влияние

Аверроэса до того момента вышло далеко за пределы аверроис-тских кружков.

После 1277 г. характер средневековой мысли коренным образом изменился.

Проведя недолгий медовый месяц, философия и теология пришли к выводу, что

их брак был ошибкой. Ожидая развода, который не замедлил произойти, они

приступили к разделу имущества. Каждая сторона получила во владение свои

проблемы и запретила другой их касаться.

Все творчество Дунса Скота несет на себе печать озабоченности подобным

положением. В имеющихся у него элементах волюнтаризма видны следы

мусульманского влияния. Это так, но только в смысле, прямо противоположном

тому, который обычно придают этому утверждению. Отнюдь не Бог

мусульманской религии побудил Дунса Скота требовать для христианского Бога

всевластия безграничной свободы; это Бог арабских философов, целиком

повязанный необходимостью, заимствованной у греков, выз-

вал христианскую реакцию Дунса Скота. Если философия способна одна

подняться до понимания некоторого рода творения, она может представить его

себе только как эманацию, каждый момент которой есть конкретная

актуализация идеального момента, свойственного диалектике необходимого.

Греческий нецесситаризм сознания, то есть «чистое мышление» Аристотеля, —

вот что скрывается за учениями Аверроэса и Авиценны. Этот нецесситаризм

умопостигаемого и есть та субстанция, из которой всегда будет состоять

всякая философия, по крайней мере до тех пор, пока она не поднимется от

бытия к существованию. Скрытая пружина учения Скота — это постоянно

подтверждаемая решимость запретить миру эманировать из божественного ума

подобно тому, как из некоторого принципа выводится некоторое следствие.

Поскольку Скот видит, что всякое разумение есть некая природа, он делает

все возможное для того, чтобы поставить Бога выше его Идей, а затем, чтобы

надежно закрепить этот «разрыв», отделяет творение от Творца путем

декретирования высшей свободы.

Это, безусловно, означало освобождение христианского Бога от греческого

нецесси-таризма, но одновременно делало его не постигаемым для философской

мысли, где необходимая связь исходных положений со следствиями является

условием всякой умо-постигаемости. Здесь возникает сильное искушение

упростить историю, заявив, что Дуне Скот развивал идеи Авиценны, тогда как

св. Фома — идеи Аверроэса. В буквальном смысле это верно: св. Фома больше

почерпнул у Аверроэса, а Дуне Скот — у Авиценны. Это важный факт и один из

ключей для исторической интерпретации их произведений; однако, что

касается существа их доктрин, то ни тот, ни другой теолог не мог быть

продолжателем ни Аверроэса, ни Авиценны даже в области философии. Оба они

порвали со своими предшественниками, хотя и при разных обстоятельствах.

Св. Фома отошел от Аверроэса как от философа и имен-

459

1. Дуне Скот и реалисты XIVвека

но в области философии, перенеся аристотелевскую метафизику субстанции с

ее детерминизмом на уровень метафизики экзистенциальных актов с их

случайностью и свободой. Поэтому св. Фома мог решать почти все проблемы,

которые поставили философы до него, тоже как философ. Дуне Скот порвал с

Авиценной как теолог, оставив ему, так сказать, его философию, порой

упрекая его за несправедливое устранение из теологии всякой метафизики и

сведя вследствие этого к минимуму значение естественной теологии. Что

может знать о Боге философия? Если отвлечься от частностей, это как раз

то, что узнали Аристотель и Авиценна: вечная умопостигаемая природа и

бесконечная энергия, которая через иерархически организованных посредников

постоянно порождает мир, где мы живем. Но они не знали, что Бог — это

положительная бесконечность в бытии и что вследствие этого Он присутствует

во всем своей сущностью, что Он — волевой и свободный деятель и абсолютное

всемогущество. Именно эти атрибуты, с точки зрения Дунса Скота, суть

объекты религиозной веры, а отнюдь не философского познания. Невозможно

лучше объяснить смысл занятой Скотом позиции, чем это делает он сам: «То,

что в понимаемое таким образом (то есть как абсолютное) Божье

всемогущество можно только веровать и что оно не может быть доказано

естественным разумом, доказывается (probatur) уже тем, что философы,

опиравшиеся только на естественный разум, не смогли сделать такой вывод

исходя лишь из своих начал. Они сделали вывод, что первопричина по

необходимости деятельна, но, если бы они объявили эту причину всемогущей в

том смысле, в каком понимаем всемогущество мы, это привело бы ко многим

несообразностям». Эти несообразности, кстати, покрывают все поле

философии. Естественный разум не в состоянии помыслить абсолютно

всемогущего Бога, не делая непостижимым для себя существование вторых

причин. Зачем они нужны, если первопричина может все совершить

сама, без них? К тому же в этом случае непонятно, существуют ли в мире

пороки и зло, ибо Бог становится лично ответственным за все произведенные

действия. Во всех этих вопросах — а их можно было бы указать больше — Дуне

Скот, по-видимому, считал философию слепой от рождения, без всякой надежды

на исцеление. Св. Фома не был столь разочарован в философии, ибо он

преобразовал ее: его творчество — это победа теологии внутри философии.

Дуне Скот разочаровался в чистой философии, потому что принял ее как

непреложный факт: его творчество — это лишь победа теологии над

философией. Так что дух обоих мыслителей различен по существу.

Если изложенное выше верно хотя бы отчасти, то можно лучше понять, в каком

затруднительном положении оказывается история философии в связи с

творчеством Дунса Скота. Чрезвычайно трудно установить, что он сам считал

чисто философской проблематикой, то есть что он считал истиной, доступной

чистому разуму. Не осмеливаясь отвечать вместо него, можно по крайней мере

поставить еще один вопрос. Вся метафизика Скота покоится на понятии бытия,

под которым однозначно понимается «все, что есть». Дуне Скот полагает, что

это понятие и есть подлинный предмет метафизики, так же, как и она есть

подлинный предмет человеческого ума. Он знает, что таково было мнение

Авиценны, который был философом; но он также знает, что другой философ,

Аристотель, отождествлял подлинный предмет человеческого ума с бытием

чувственно воспринимаемой сущности. Авиценна прав, но Дуне Скот считает,

что если Авиценна смог сделать такой шаг вперед и тем самым расширить

область метафизики, то это потому, что он был мусульманином.

Следовательно, Авиценна только потому лучший из философов, что он был еще

и теологом. В этом смысле принципиально важен фрагмент «Пролога» из «Opus

oxoniense» (I, 2, 12): «Нужно отрицать то, что здесь утверждается, а

именно, что мы естественным образом