Глава IX. Философия в XIV веке

496

ся классическим во все времена. Наконец, если все еще не достаточно

очевидно, что оккамизм был истоком современной науки, следует признать:

его радикальный эмпиризм, опирающийся на абсолютное, не связанное никакой

естественной необходимостью всемогущество Бога, эмпиризм, открытый для

всякой естественной необходимости и являющийся врагом априорных дедукций,

исходящих из поспешно определенных сущностей, создает очень благоприятную

почву для развития экспериментальных наук. Пробабилизм в естественной

теологии, метафизический скептицизм, ориентация на исследования уже чисто

научного характера — таковы (независимо от собственно теологической

области, которая останется обширной) основные признаки влияния Оккама, к

рассмотрению которых мы переходим.

ЛИТЕРАТУРА

Уильям Оккам: Super IV librum Sententiarum subtilissimae quaestiones.

Lugduni 1459 (содержит также «Centiloquium theologicum); Quodlibeta

septem. Parisiis, 1487; Argentinae, 1491; Expositio aurea et admodum,

utilis super artem veterem, Bononiae, 1496.

Отдельные издания: Ockham G. Quaestio prima principalis Prologi in primum

librum Sententiarum, cum interpretatione Gabrielis Biel. Paderborn, 1939.

Полезнейшим заключением о доктрине оккамиз-ма, сделанным одним из его

непосредственных учеников, является «Tractatus de principiis theolo-giae»

(P., 1936), приписанный Уильяму Оккаму.

Об учении Оккама: Werner К. Die Scholastik des spateren Mittelalters, v.

II, III. Wien, 1883; KuglerL. Der Begriffder Erkenntnis bei Wilhelm von

Ockham Breslau, 1913; HochstetterE. Studien zur Metaphysik und

Erkennmislehre Wilhelms von Ockham. Berlin, 1927; Vignaux P. Nominalisme

(art.) // Dictionnaire de theologie catolique, leur preuves et leur

histoire P. 1903, v. 11, col. 748—784; cp. v. 11, col. 864—903; Moody

Ernest A. The Logic of William of Ockham. L., 1935 (bibliographic, p.

313—316); Zuidema S. U. De Philosophic van Occam in zijn Commentaar op de

Sententien. Hilversum, 1936, vol. 1—2.

4. ОККАМИСТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ

Стало обычным считать современными первых философов, которые вопреки

авторитету Аристотеля отвоевали права разума. С точки зрения истории эта

формула весьма расплывчата, ибо средневековых мыслителей, протестовавших

против принципа авторитета в философии, очень много. Те же, кто следовал

за Аристотелем, делали это скорее во имя разума, нежели авторитета, а тот

факт, что Аристотель обладал реальным авторитетом, не могло стеснить

ничьей свободы — кроме аверроистов; никогда не находилось двух философов,

которые бы трактовали учение Аристотеля абсолютно одинаково. Оккам не

составляет исключения из этого правила, так как он ссылался на Аристотеля;

однако на этот раз мы сталкиваемся с человеком, которого и в средние века

считали «современным» по сравнению даже с его непосредственными

предшественниками. А Абеляр был уже забыт совершенно*.

Именования, которыми в XIV веке обозначали сторонников старых и новых

учений, дают основания полагать, что между ними проводили очень четкую

демаркационную линию. В своем трактате «О преди-кабилиях» («De

Praedicabilibus»; II, 2) Альберт Великий уже в прошедшем времени говорит о

тех, «qui vocabantur nominales, qui communitatem... tantum in intellectu

esse dicuntur»**; но это выражение — «номиналисты», которое, по-видимому,

направлено против Абеляра и его учеников, все-таки не было общепринятым в

XIII веке, когда номиналистов было совсем немного. После Оккама возникает

необходимость воспользоваться этим словом, чтобы обозначить его учеников.

Ученики св. Фомы и Дунса Скота называются «reales»***, но их также

называют «antiqui»****; сторонников Оккама называют «nominales» или

«terministae»*****, но они именуют себя «moderni******* — не потому, что

они притязали на разрыв с Аристотелем, а потому, что считали новым свой

способ толкования его учения. Особенно

497

4. Оккамистское движение

бурно эта новая философия пускает корни и развивается в Парижском

университете, прежде всего на факультете искусств. С 25 октября 1339 г.

учение Уильяма Оккама стало там объектом осуждения; наблюдатели этого

осуждения полагают, что его изучали там в частных собраниях (conventicula)

и даже начинали преподавать; 29 декабря 1340 г. запрещается некоторое

число оккамистских и номиналистских тезисов. Но как всевозможные запреты

не помешали триумфу Аристотеля в предшествующем столетии, так и осуждения,

объектом которых стало учение Оккама, не помешают этому учению утвердиться

в Париже на период в 150 лет после смерти своего основателя.

О быстром распространении оккамизма говорит тот факт, что в сочинениях

английского францисканца Адама Вудхема (ум. в 1358), английского

доминиканца Роберта Холкота (Holkot, ум. в 1349) и даже Григория из

Римини, генерала Ордена августинцев*, имелись признаки его влияния.

Вспоминая эти имена, тем не менее важно сознавать, что здесь мы вступаем в

малоизученную и крайне сложную доктринальную область, о которой известно

по меньшей мере лишь то, что термин «номинализм» совершенно недостаточен

для ее определения. Успех оккамизма в немалой степени объясняется тем, что

он давал выход некоторым формам теологической мысли и религиозного

чувства, отвергнутым великими синтезами XIII века, а в нем нашедшим

оправдание и опору. Недоверие, вызванное злоупотреблением философией в

теологии, глубоко укоренилось у определенной группы теологов, среди

которых достаточно великих имен, но их реакция, казалось, была проявлением

лишь чисто негативного отношения. Огульное отрицание философии на практике

стало энергичным отказом от нее, но в спекулятивном плане оказалось

слабым. А оккамизм давал мощные и хорошо связанные друг с другом основания

не подвергать божественную сущность умозрительному анализу естественного

разума. В одном из своих самых

глубоких аспектов номиналистское движение предстает как реакция против

компетенции метафизики в богопознании. Поэтому не стоит удивляться, когда

мы увидим, как в глубоко религиозных душах это движение соединилось с

живой заботой о духовности или даже о мистике, расцвету которых оно

предоставило полную свободу.

Оккамизм был готов ко многим и разнообразным союзам, иногда неожиданным,

но тем не менее объяснимым. Лишив теологию ее схоластических доспехов,

Оккам взял на себя право вернуться к отцам Церкви, хотя и толковал их на

собственный лад. В самом деле, он нередко обращался к ним с целью

показать, что в их теологических системах нет ни одного из тех различий,

которые считало необходимыми большинство теологов XIII века. Возвращение к

отцам Церкви предполагало, в частности, благоприятное отношение к св.

Августину. Августиновское влияние явно дает о себе знать в ходе

теологических споров по проблеме оправдания, которые отныне

разворачивались непрерывно вплоть до Реформации и после нее. В сфере,

менее удаленной от собственно философии, мы увидим возврат к

августиновской доктрине — которая, впрочем, никогда не была полностью

отвергнута, — о радикальном тождестве души и ее способностей. Желание

вновь найти в человеческой душе образ «триединого» Божества всегда

благоприятствовало подобной психологии. На упомянутую доктрину станут

охотно опираться для того, чтобы утвердить глубокое единство

интеллектуальных операций и воли вплоть до их смешения порой в одном

неделимом акте. Так что представляется необходимым подтвердить точное

замечание К. Михальски, что терминизм Оккама был не единственным

источником доктри-нального кризиса 1339—1347 гг., хотя по самой своей

природе его учение естественным образом сыграло, если так можно

выразиться, роль катализатора.

Нужно хорошо отдавать себе отчет в том, что когда классифицируешь те или

иные произведения по степени влияния на них Уиль-