Глава VIII. Философия в XIII веке

438

ратор, дабы направлять человеческий род к мирскому счастью в соответствии

с учениями философов». Так же, как эти цели и средства — последние, каждый

в своем порядке вещей, так и эти две власти — последние и высшие в своем

порядке. Выше той и другой — только Бог, который один избирает императора,

один наставляет его и один может его судить. Верно, папа — духовный отец

всех верующих, включая императора. Поэтому последний обязан папе

почтением, которым сын обязан отцу, но, однако, не от папы, а

непосредственно от самого Бога получает император свою власть. Таким

образом, «Монархия» Данте постулирует мир, управляемый в светских делах

одним императором, а в духовных — одним папой, то есть мир, в котором

наличествует согласие под верховным владычеством Бога двух поставленных на

один уровень универса-лизмов.

Как это характерно для всех тезисов относительно указанной проблемы, и

смысл тезиса Данте может быть изменен почти на противоположный. Ведь он

устанавливает две строго различные исходные точки: политически мир должен

быть подчинен одному императору, а император политически независим от

папы. Можно сохранить в неприкосновенности первое утверждение и коренным

образом изменить смысл второго. Почему бы не подчинить единственного

императора папе? Такой тезис в неявном виде высказал Энгельберт, избранный

в 1297 г. аббатом Адмонта*, в трактате «О происхождении и падении Римской

империи» («De ortu et fine Romani imperii»). Для него, как и для Данте,

«все королевства и все короли одной империи подчинены одному христианскому

императору»; только вот основой этой всемирной империи оказывается

«единство Церкви и всей христианской республики». В этом случае два вида

счастья (felicitates) человека не могут быть поставлены рядом, на одном

уровне, они вступают в иерархические отношения, и это происходит в

интересах империи, более того — яв-

ляется условием ее существования. Поскольку невозможно создать единую

империю, которая была бы населена язычниками, иудеями и христианами, то

всемирная, универсальная империя невозможна без универсального

христианства. Однако Энгельберт из Адмонта останавливается на этой

позиции, не выводя из нее, по крайней мере в этом трактате, необходимости

подчинения императора папе. Но предлагаемая им интеграция империи в

христианский мир оставляет только два возможных решения: либо всемирный

император становится верховным главой христианского мира, либо над

империей господствует духовный глава христианского мира; а так как он

желает единой империи исключительно ради «согласия между королевствами,

упрочения мира, защиты и распространения христианства», его собственный

выбор не оставляет сомнений. Впрочем, нужно заметить — и это не раз уже

делалось, — что трактат Энгельберта написан «plane philosophicus»**. Его

подлинная цель — обоснование необходимости единой империи, тождественной

всему христианскому миру. Именно этим ограничивается задача его автора, но

после него появятся другие: они включат всемирную монархию в ту самую

Церковь, от чего Данте желал ее освободить.

ЛИТЕРАТУРА

Hauck A. Der Gedanke der papstlichen Weltherrschaft bis auf Bonifaz VIII.

Leipzig, 1904; Bernheim E. Mittelalterliche Zeitanschauungen in ihrem

Einfluss auf Politik und Geschichtsschreibung. Tubingen, 1908; Walz R. Das

Verhaltnis von Glaube und Wissen bei Roger Baco. Fribourg (Suisse), 1928.

S. 109—129; Carton R. La synthese doctrinale de Roger Bacon. P., 1924, ch.

Ill; Schilling O. Die Sozial- und Staatslehre des hi. Thomas von Aquin.

2-te Aufl. // Miinchen, 1930; Aegidius Romanus. De ecclesiastica

potestate, Weimar, 1929; Grabmann M. Studien tiber der Einfluss der

aristotelischen Philosophic auf die mittelalterlichen

439

Итоги XIII столети

Theorien tiber das Verhaltnis von Kirche und Staat. Munchen, 1934; Gilson

E. Dante et la philosophic P., 1939; EngelbertiAdtnontis. De ortu et fine

Romani Imperii liber. Bale, 1553; Vernani Guido. Depotestate summi

pontificis et de reprobatione Monarchiae compositae a Dante Alighiero

fiorentino. Bologna, 1746; Roma, 1906; Leclercq Jean. Jean de Paris et

l'ecclesiologie du XIIIе siecle. P., 1942.

ИТОГИ XIII СТОЛЕТИЯ

Едва ли возможно рассмотреть каждую из доктрин XIII века и в то же время

увидеть след, который она оставила в истории. За деревьями часто не видно

леса. Впрочем, следует признать, что вся картина той эпохи является как бы

предварительной, поскольку изумительная работа стольких эрудитов

непрестанно выявляет множество неизвестных ранее текстов и новооткрытых

доктрин. Тем не менее можно предпринять попытку общей интерпретации эпохи,

не забывая, что речь здесь идет об истории философии и что если только

философы объясняют существование философских учений, то само философское

знание подчиняется собственным законам, которые господствуют над

творчеством философов и придают ему его особенный смысл.

XIII век получил привилегию прямо или косвенно унаследовать все лучшее,

что содержалось в греческой философской мысли, и он заслуживает полного

права пользоваться данным наследием. Это — золотой век метафизики в

собственном смысле слова. Чтобы понять происходившее тогда, нужно

обратиться к Платону, чья мысль преобладала на протяжении всей той эпохи,

и принять некоторые исторические упрощения, без которых нарисовать общую

картину было бы невозможно.

Сам Платон был наследником уже весьма богатого философского опыта. После

исследований Э. Целлера и В. Брошара стало об-

щепринятым изображать его противником дилеммы, выдвигавшейся Парменидом и

элеатской школой, с одной стороны, и Гераклитом и его учениками — с

другой. Фундаментальная проблема заключалась в том, чтобы узнать, что

такое «быть». Но опыт позволяет нам лишь ухватить изменения в этом знании,

и этот факт будет доминировать в философском умозрении на протяжении

многих столетий. По существу проблема бытия сводится к антиномии между

данными опыта и законами мышления. То, что чувственное познание позволяет

нам воспринять как сущее, совершенно не согласуется с тем, что наше

мышление полагает бытием, и противоречит последнему во всех отношениях.

Прибегая к исторической абстракции, можно без преувеличения сказать, что

этот конфликт между чувственным восприятием и пониманием в человеческом

познании является фокусом философской жизни. По одну сторону мы остаемся в

пределах науки, по другую — вступаем в область религии. Сводя проблему к

чувственным данным, Гераклит отождествил бытие с изменчивым потоком

становления; в самом деле, остается только то, что лишь казалось бытием, и

нельзя дважды войти в одну и ту же реку или, точнее, нет такой реки,

которая бы всегда оставалась той же самой, и поэтому в нее — ту же —

нельзя окунуться дважды. Парме-нид, напротив, сводил проблему к

умопостигаемой данности: бытие есть, оно есть то, что есть, и не перестает

быть, становясь другим, нежели оно есть. Следовательно, мир становления и

изменения, о котором говорит Гераклит, — это иллюзия.

Перед лицом данной дилеммы Платон попытался отыскать в мире становления и

изменения признаки некоего умопостигаемого порядка, обладающего бытием в

собственном значении этого термина. Чтобы решить задачу, он начал с

применения к миру чувственного порядка вещей диалектического метода

Сократа, но вместо того, чтобы воспользоваться им для дефиниции простых

понятий, он применил его для извлечения из