Глава V. Философия в XII веке

214

Первое возможное решение заключается в допущении, что универсалия — это

вещь (res). Но вещь можно понимать в двух различных смыслах. Если

следовать Боэцию, то нужно допустить, что в пределах вида, каковым

является, например, человек, все индивиды обладают сущностью человека, но

отличаются друг от друга совокупностью акциденций (рост, телосложение,

цвет кожи и т.д.), вследствие чего Сократ есть нечто отличное от Платона.

Таким образом, универсалия «человек» является общей сущностью индивидов.

Рассмотрим теперь несколько видов — например, человека, лошадь и собаку.

Можно сказать, что их общая сущность —род «животное», к которому

принадлежат все они, но внутри которого один отличается от другого

определенными признаками: человек — это животное, как всякое другое

животное, но вследствие специфического отличия — «мыслящее животное» — он

относится к виду «человек». Как и вид, род тоже является сущностью. Абеляр

хорошо понял позицию Боэция как комментатора Порфирия, но главное

затруднение при этом только возросло, равно как и возросла сложность его

преодоления. Это затруднение заключается в том, что одна и та же

универсалия («животное», «человек») должна быть целиком заключена в себе

самой и в то же время целиком пребывать в каждом из индивидов, родом или

видом которого она является. Боэций преодолевает его утверждением, что

взятые сами по себе универсалии являются лишь объектами мышления, но они

реально существуют в индивидах, телесных и чувственных, в их акциденциях.

Абеляр считает, что это решение неприемлемо, так как какие бы высокие

философские авторитеты ни отстаивали его, физика ему противоречит: «cui

etsi auctoritates consentire plurimum videantur, physica modis omnibus

repugnat»*. Под «физикой» Абеляр разумеет природу физических тел. Опыт

свидетельствует, что виды реально отличаются один от другого; значит, их

бы не существовало, если бы они не принадлежали к одному роду.

Если универсалия «животное» реально и целиком присутствует и в виде

«человек», и в виде «лошадь», то животное является мыслящим в виде

«человек» и не мыслящим в виде «лошадь». Так что одна и та же вещь

является одновременно самой собой и своим противоречием, что невозможно.

Поэтому нужно искать иное решение.

И найденное Абеляром решение в самом деле ближе к истине. Оно состоит в

утверждении, что индивиды различаются не только своими акцидентальными

формами, но самими своими сущностями: что-либо, содержащееся в одном из

них, реально не содержится в другом. Для тех, кто придерживается этой

точки зрения, сущность каждого индивида реально отличается от сущности

всякого другого: ни один индивид не имеет ничего общего с другим ни в

материи, ни в форме. До этого момента все ясно. Но, к сожалению,

сторонники этой позиции стремятся сохранить универсальность сущностей и,

чтобы избежать при этом изложенных выше трудностей, говорят, что различные

вещи на самом деле одни и те же — если не сущностно (поскольку каждая

имеет свою собственную сущность), то по крайней мере безразлично

(indifferemment)**. Таким образом, индифферентности (in-difference)

(отсутствия различия, «без-различия») индивидуально различных форм внутри

одного вида оказывается достаточно, чтобы распознать в индивидах

универсальность специфической формы. Другими словами, для объяснения того,

что индивиды, не имеющие ничего общего, подобны друг другу, достаточно

допустить, что они «безразличны». Таким представляется решение, которым

хотел прикрыться Гильом из Шампо после того, как Абеляр опроверг его

первое решение. Понятно, что его грозный ученик опроверг и второе. Если

истолковывать неразличимость в чисто отрицательном смысле, то получится,

что Сократ ничем не отличается от Платона, так как оба они — люди, но

тогда нужно допустить, что они ничем не различаются и как камни, ибо ни

тот, ни другой таковыми не

215

2. Петр Абеляр и его противники

являются. Положение можно поправить, сказав, что эти индивиды не

различаются как люди именно в положительном смысле; но тогда мы снова

столкнемся со всеми трудностями, присущими предыдущему решению, ибо по

сути оба эти решения одинаковы. В пассивном смысле «не отличаться от» — то

же самое, что «совпадать с», и как тогда универсалия может быть заключена

в индивиде? Универсалия не является, как утверждают некоторые,

«совокупностью» («collection») индивидов, поскольку она целиком

присутствует в каждом из них. Универсалия предшествует индивидам, они

входят в нее как в свой вид; совокупность следует за индивидами, она из

них состоит. Так что, возвращаясь к прежнему примеру, можно сказать, что

Сократ «совпадает» с Платоном в том, что оба относятся к человечеству, но

если они были бы одним и тем же лицом, то чем бы они различались?

Источником всех этих трудностей является иллюзия, что универсалии — это

реальные вещи, если не сами по себе, то по крайней мере в индивидах. Это

не действитель-ность-в-себе идей Платона, на которую нападает Абеляр, а

действительность универсалии рода в видах или универсалии вида в

индивидах. Причина здесь проста: универсалия есть то, что может быть

предикатом в суждениях о многих вещах; но нет конкретных вещей,

рассматриваемых индивидуально или в совокупности, которые могли бы быть

предикатами в суждениях о многих других вещах: каждая из них — это только

она сама и то, что она есть. Отсюда Абеляр делает окончательный вывод:

поскольку такой род, как универсальность, не может относиться к вещам, его

следует отнести к словам. Грамматики проводят различие между

универсальными терминами и частными (particuliers), или единичными

(singuliers), терминами. Частный термин — это предикат только одного

индивида, например Сократа; универсальный термин — это термин, вЬ1бранный

для того, чтобы быть предикатом множества взятых в отдельности инди-

видов, к которым он применяется соответственно их природе. Таким образом,

универсальность представляет собой лишь логическую функцию некоторых слов.

Можно подумать, что здесь Абеляр просто вернулся к позиции Росцелина, для

которого универсалия была всего лишь «flatus vocis» — подачей голоса.

Однако это не так. Если бы Росцелин был прав, всякая правильная

грамматическая конструкция имела бы логический смысл, и логика свелась бы

к грамматике. Но это неверно, так как предложение «человек — это камень»

грамматически столь же правильно, как и предложение «человек—это

животное»; однако только второе из них имеет логический смысл. Отсюда

возникает новая проблема: почему некоторые предикации имеют логический

смысл, а другие не имеют?

Эта проблема возвращает нас к вопросу о том, почему одно и то же имя может

быть отнесено к нескольким индивидам. Ответ Абеляра заключается в

следующем: вещи сами по себе таковы, что дают возможность предицировать

универсалии. Это, безусловно, верно, так как идею нельзя извлечь из

ничего, а поскольку универсалии не существуют вне вещей, то необходимо,

чтобы вещи обладали чем-то таким, что могло бы обосновать логический смысл

или логическую бессмысленность предикаций, к ним относящихся. Полагание

универсалии в вещах Абеляр называл их состоянием, или статусом (status),

то есть способом существования, присущим каждой вещи. Ошибка тех, кто

приписывает универсалиям какое-то реальное существование, заключается в

том, что они путают понятие «человек», которое ничего собой не

представляет, с понятием «бытия человеком», которое что-то значит.

Аналогично «лошадь» не существует, а «бытие лошадью» — это реальность.

Именно из этой конкретной реальности следует исходить, чтобы объяснить

логический смысл предикаций, что только в этом случае и становится

возможным. Это было бы невозможно, если бы был только один

индивид-человек, индивид-ло-