Глава IX. Философия в xiVвеке

504

лютно, и никакая сила не может способствовать тому, чтобы противоречивые

высказывания были одновременно истинны. Второе: не существует степеней

очевидности, и все очевидное равно очевидно. Третье: кроме достоверности

веры, нет ничего достоверного, кроме первопринципа или того, что к нему

сводится. Четвертое: всякое истинное силлогистическое умозаключение должно

прямо или косвенно сводиться к первоприн-ципу. Пятое: во всяком следствии,

непосредственно приводящем к первопринципу, кон-секвент должен быть

полностью или частично тождествен антецеденту — иначе не было бы

непосредственно очевидно, что антецедент и консеквент возможны. Шестое: во

всяком консеквенте, приводящем к первопринципу, антецедент полностью или

частично тождествен консеквенту, сколько бы посредствующих звеньев ни было

между ними. Применим эти правила к определению причинности. Прежде всего

отсюда следует, что из того, что нечто есть, нельзя со всей очевидностью

заключить, что существует нечто другое. Этот вывод требуется абсолютно

необходимо. Ведь либо вещь, о существовании которой делается заключение,

иная, чем данная вещь, либо это та же самая вещь. Если это та же самая

вещь, мы приходим к утверждению: то, что есть, есть; если это другая вещь,

то ничто не заставляет нас утверждать или отрицать ее, поскольку

пер-вопринцип просто гарантирует нам, что одна и та же вещь не может быть

одновременно самой собой и своей противоположностью. Первопринцип —

последняя гарантия достоверности — никогда не позволит нам, исходя из

одной вещи, делать вывод о другой. Отсюда следует, что связь, объединяющая

причину и следствие, не является ни необходимой, ни очевидной. Для того

чтобы признать принцип противоречия первопринци-пом, неизбежно заключение

— ни рассуждения, ни примеры здесь не помогут. Ибо приводимые примеры

предполагают, что консеквент частично или полностью тождествен антецеденту

— «есть дом — значит

есть стена»,—и никто не станет оспаривать, что сделанное заключение не

было тогда необходимо, потому что в нем говорится об одном и том же; либо

заключение приводит от одного к другому — и тогда нет противоречия, если в

выводе утверждается противоположное.

О Николае из Отрекура говорили, что он был Юмом средневековья, и

постановка этих имен рядом действительно представляется естественной.

Однако необходимо понять, в чем позиции двух философов схожи, а в чем они

разнятся. Пользуясь современным языком, можно сказать, что для того и

другого мыслителя связь, объединяющая причину и следствие, неаналитична.

Но нужно добавить, что Николай из Отрекура, в отличие от Юма, еще

допускает, что отношение между причиной и следствием может быть дано нам в

опыте непосредственно или даже с совершенной очевидностью. Было бы страшно

ошибиться, предположив, что в мысли Николая из Отрекура присутствовал

некий скептицизм или даже в определенной степени примитивизм. Только опыт

позволяет нам утверждать, что в основе его мышления и в том, к чему он в

конце концов пришел, лежали проблемы существования. Это непосредственно

сближает его с Оккамом и с мощным течением средневекового

эксперимен-тализма. И несомненно, именно потому, что он не мог прямо

утверждать: да, существование констатируется экспериментально, —

количество утверждений позволяет считать его скептиком. Впрочем, скептик

есть в каждом, и скептицизм Николая из Отрекура—это как бы противовес его

упорного эмпиризма.

В этом мы должны яснее давать себе отчет, видя, как преобразовал Николай

из Отрекура идею субстанции. Субстанция для него — это лишь частный случай

причинности; если даны некоторые факты — идет ли речь о свойствах тел или

о психологических процессах, — то для их объяснения немедленно

предполагается существование некой материальной или духовной субстанции.

Так что и здесь у нас есть выбор: либо делать

505

4. Оккамистское движение

заключения, переходя от одной вещи к другой, либо констатировать то, что

нам дано. Если, исходя из одной вещи, мы делаем заключение относительно

другой, ничто не запрещает нам называть акциденции внешними или

внутренними фактами, которые мы констатируем, и объяснять их другими

фактами, которые мы предполагаем и называем субстанциями. Но нужно знать,

что такой вывод не имеет никакого характера необходимости. Нет ничего

противоречивого в том, чтобы его сделать, и тем более в том, чтобы не

сделать: заключение от акциденции к субстанции является, таким образом,

выражением простой возможности. Если же мы, наоборот, хотим придерживаться

данного, то мы скажем, что акциденция проявляется в субстанции всякий раз,

когда субстанция дана нам в опыте одновременно с акциденцией. Но мы

никогда не станем использовать принцип: всякая акциденция предполагает

субстанцию,—чтобы из существования констатируемой акциденции сделать вывод

о существовании субстанции, которую мы не в констатируем. Ничто не

заставляет нас утверждать что-либо иное, кроме того, что мы познаём нашими

пятью органами чувств и нашим прямым опытом («пес illud valet ad

ostendendum rem aliam esse ab objectis quinque sensuum et ab experientiis

formalibus nostris»). Те же умозаключения, которые верны относительно

субстанций и причин, по-видимому, столь же верны в отношении целей и идеи

совершенства. Как причину нельзя выводить из следствия, так же нельзя

утверждать об одной вещи, что она есть цель другой вещи. Никогда не бывает

ни необходимым, ни противоречивым утверждение о том, что некоторая вещь

является или не является целью другой вещи. Значит, есть полное право

отказаться проникать в эту область; а если туда проникают, то имеют полное

право утверждать все. То, что верно в отношении конечной цели, верно и в

отношении степеней совершенства, которые намереваются установить между

вещами. Для того, чтобы утверждать, что некая вещь со-

вершеннее другой, нужно сравнить эти две разные вещи; и если сравниваемые

вещи различны, то нет никакого противоречия в том, что одна более или

менее совершенна, чем другая. Итак, о вещах нельзя говорить, что они более

или менее совершенны, но только — что они различны. Если они различны, они

равно различны и, следовательно, равно совершенны. Каждая из них есть то,

что она есть, и то, чем она должна быть, чтобы содействовать совершенству

целого, — а суждения, которыми мы пытаемся установить иерархию между ними,

выражают лишь произвол наших личных предпочтений.

Так, Николай из Отрекура формулирует свои тезисы, которые повлекут за

собой решающие следствия для естественной теологии ради создания четкой и

определенной концепции человеческого познания. Когда он утверждает, что

первопринцип — это принцип противоречия, он не претендует на то, чтобы мы

могли вывести из него все наши познания. Этот принцип является не

источником знаний, а критерием истины. Источник наших знаний заключен в

опыте, а если принцип противоречия — критерий истины, то единственно

потому, что он продолжает через более или менее длинный ряд посредствующих

звеньев непосредственную очевидность первой интуиции. Экспериментировать

над вещью — значит констатировать, что она есть; мыслить об этой вещи с

обязывающей уверенностью — значит утверждать, что она есть то, что она

есть. Итак, можно обладать непосредственным и достоверным знанием о

причинности, однако оно длится лишь столько, сколько длится чувственный

опыт, посредством которого мы констатируем существование причины и

следствия. Как только экспериментальная констатация закончилась, остается

только вероятность того, что появятся те же самые следствия, если те же

условия возникнут из новых данных. Но чтобы получить это чисто

вероятностное знание об отношении причины к следствию, нужно

предварительно иметь очевидное знание. Так как для мен