Глава IX. Философия в XIV веке

450

С точки зрения своей логической способности «быть» безразлично выражает

все, что есть; бытие — это самая пустая форма: каким бы образом его ни

рассматривать, из него нельзя извлечь никакого реального знания. Напротив,

бытие в понимании метафизика — это реальность; его возможности весьма

богаты, и, замкнувшись в какой-либо из них, не попадаешь в тупик. Бытие

как бытие обладает свойствами, и первые из них — это его модусы. Модусы

природы, или сущность, являются его возможными внутренне присущими

детерминациями. Приведем пример. Вот луч света. Он может быть по-разному

расцвечен; меняющиеся в нем цвета добавляются к его природе светоносного

луча, которая есть природа самого света; итак, для луча света это внешние

детерминации, но не модусы света как света. Тот же самый луч может быть

более или менее ярким, однако это ничего не прибавляет к его природе или

ничего не отнимает от нее: интенсивность есть модус света. Аналогично есть

модусы бытия, или иначе, как подсказывает само слово, — «способы бытия»,

которые суть лишь само бытие, безусловно, по-разному модифицированное, но

всегда как бытие. Два первых модуса бытия — конечное и бесконечное —

являются первым его делением, включающим в себя все остальные. В самом

деле, оно предшествует аристотелевскому делению бытия на десять категорий,

ибо каждая из последних есть детерминация, то есть ограничение, так что

бытие, к которому применяются категории, с полным основанием входит в

конечную модальность бытия. Для метафизика доказать существование Бога —

значит доказать, что «бесконечное бытие» есть, или существует.

Ограниченная самой природой своего объекта, которая есть бытие, метафизика

не может претендовать идти еще дальше, однако до этого момента она может

дойти.

В данном случае метафизик проходит два этапа: сначала он доказывает, что в

порядке бытия существует нечто первое, затем — что это первое бесконечно.

Кстати заметим, что

подобная манера ставить проблему достаточна для доказательства влияния

Авиценны: обычно он называл Бога Первым (Primus). Эта доктринальная

преемственность чувствуется и тогда, когда встает вопрос о доказательстве

того, что первое имеется в порядке бытия. Среди других модальностей бытия,

как такового, мы будем прежде всего сталкиваться с парой «возможное —

необходимое». Доказательство существования некоего первобы-тия также

производится в два этапа: сначала доказывается, что для мышления

необходимо предположение относительно первобы-тия, а затем — что это

первобытие есть нечто существующее.

В таких доказательствах нельзя действовать априорно, то есть начинать с

определения Бога, чего желал св. Ансельм. Можно даже сказать, что в

доктрине Дунса Скота это еще более невозможно, чем в любой другой, так как

аргументация в ней должна строиться исключительно на понятии бытия, а не

на понятии Бога. Значит, это — апостериорные доказательства, то есть

развивающиеся от следствий к их причине; но следствия, из которых исходят,

не будут случайными сущими, данными в чувственном опыте. Доказательства,

основанные на них, не позволят не только нам выйти за пределы физики, но

даже выйти из области случайного, по крайней мере в том смысле, что в ходе

доказательства мы ставим вопрос о необходимости причины, чтобы объяснить

следствия, лишенные всякой необходимости. Солидной базой, на которой могут

быть построены подобные доказательства, является вся модальность бытия как

такового, так что объяснительной силой на этой линии доказательства могло

бы обладать только первое.

В результате присутствуют внутри этой метафизики, происходит перемещение

апостериорных доказательств существования Бога: с уровня актуального

существования, которого придерживался св. Фома, на уровень модальностей и

свойств бытия как такового, который всегда проводил Дуне Скот, когда

выступал в качестве метафизика. В

451 1. Дуне Скот и реалисты XIVвека

основе первого доказательства лежат дополнительные свойства бытия —

«причинность» и «производительность», или способность производить и быть

произведенным. Будем исходить из факта, что некоторое сущее обладает

способностью производиться. Как оно может быть произведено? Либо ничем,

либо самим собой, либо другим. Оно не может быть произведено ничем, так

как ничто не может быть причиной чего-либо; оно не может быть произведено

самим собой, ибо не является причиной самого себя; значит, оно должно

получить бытие от чего-то другого. Предположим, что это А; если А —

абсолютно первое, то мы получаем наш вывод; если А — не первое, то оно

является вторичной причиной, которая имеет другую причину. Предположим,

что эта предыдущая причина есть В, и проведем относительно нее те же

рассуждения, что и относительно А: в этом случае мы либо устремимся в

бесконечность, что абсурдно, поскольку тогда ничто не будет обладать

производительностью из-за отсутствия первопричины, либо остановимся на

абсолютно первом, что и требовалось доказать.

Та же аргументация позволяет установить необходимость предельной цели,

которая сама по себе не есть цель, но является предельной целью всего

остального; тогда, помимо прочего, нужно положить последний предел в

порядке совершенства и в порядке бытия. Получаются, таким образом, три

«первых первенства» или, лучше сказать, три «первоначала», ибо то, что

есть первое как причина, по необходимости совпадает с тем, что есть

предельная цель, и с тем, что есть высшее совершенство. Остается доказать,

что это «первое» во всем порядке бытия есть, или существует. Поскольку мы

действуем в качестве метафизиков, это нужно доказывать исходя из свойств

бытия. Единственный способ добиться этого — установить, что существование

«первого» есть не факт (что означало бы доказывать это эмпирически и

только как возможное), а необходимость. Это можно доказать, так как то

«Первое», кото-

рое мы полагаем необходимым на всех уровнях, по крайней мере возможно. Но

по определению первопричина сама не имеет причины; значит, беспричинную

причину мы считаем по меньшей мере возможной. Тогда выдвигаются две

гипотезы относительно данного предмета: первопричина либо существует, либо

не существует. Эти гипотезы противоречат друг другу, а если имеются два

противоречивых утверждения, то истинно только одно. Итак, предположим, что

беспричинной причины не существует. На каком же основании она могла бы не

существовать? Может быть, в силу причины ее несуществования? Но

первопричина не имеет причины. Может быть, потому, что, будучи возможной,

она была бы несовместима с другой какой-либо возможностью? Но тогда по

определению невозможна ни она, ни какая-либо другая причина. На самом же

деле, если первопричина, не имеющая своей причины, возможна, то она

возможна сама по себе, поскольку не имеет причины. Но так как невозможно

допустить какую-либо причину, которая могла бы иметь следствием

собственное несуществование, остается сделать вывод, что ее

несуществование невозможно. Бытие, несуществование которого немыслимо,

существует необходимо.

Нерв аргумента — это внутреннее требование быть, скрытое за понятием

первоначала (желания быть первым) в порядке причинности. Возможность того,

чье бытие причинно, не обязательно влечет за собой его действительное

существование, но то, что исключает всякую внешнюю или внутреннюю причину

относительно своего бытия, не существовать не может: «excludendo omnem

causam aliam a se, intrinsecam et extrinsecam, respectu sui esse, ex se

est impossibile non esse». Короче, если первое бытие возможно, то оно

существует. Концептуальный характер этой аргументации не меняет ее

природы. Дуне Скот знает, что можно исходить из эмпирического факта, что

есть чем-то вызванное движение и есть следствия, имеющие причины; он знает

также,