Глава V. Философия в XII веке

222

разнообразием акциденций (рост, цвет и т.п.), которые придают им

индивидуальный характер. Так, Платон и Сократ обладают одной и той же

сущностью — «человек», которая в одном случае становится Платоном, а в

другом Сократом. Когда Абеляр возразил, что если сущность «человек»

целиком присутствует в Платоне, то она не может одновременно пребывать и в

Сократе, Гильом склонился ко второму решению — «индифферентности»

универсалий, — которое, как мы видели, тоже было отвергнуто Абеляром.

Сказать, что универсалии присутствуют в индивидах «безразлично»

(«indifferenter»), как, впрочем, уже говорил Боэций (Б.Гейер), значит

сказать, что между рассматриваемыми индивидами нет никакого различия, а

есть лишь сходство. Это утверждал и Абеляр: «cum dicunt idem esse in

Socrate et Platone, idem pro indifferenti, id est consimili,

intelligunt»*. Мы видели, что Абеляр отбросил второй тезис, сведя его к

первому, однако на этот раз его победа не была столь полной, как ему

казалось. Его позиция почти не отличается от позиции, которую в конечном

счете занял Гильом, даже в терминах. Платон и Сократ, говорил сам Абеляр,

настолько подобны друг другу, что каждый из них находится в человеческом

состоянии. Между «статусом» Абеляра и «подобием» Гильома разница едва

ощутима. Оккам относил и Гильома, и Абеляра к реалистам. Быть может,

Абеляр оставался учеником Гильома в большей степени, чем считал сам**. Как

бы то ни было, запомним две формулы Гильома; ни «communitas», ни

«indifferentia» не умерли вместе с ним: в XIII и даже в XIV в. у них еще

будут защитники. Третье положение, которое, как мы видели, отверг Абеляр,—

это положение о «совокупности», или «группе» («collectio»). В своем

«Металогиконе» (II, 17) Иоанн Солсберий-ский приписывает Жослену из

Суассона (ум. в 1151)*** учение, согласно которому отвергалась

универсальность у индивидов, взятых по отдельности, но признавалась у

индивидов, рассматриваемых в совокупности. Виктор

Кузен под именем Абеляра обнародовал трактат «О родах и видах» («De

generibus et speciebus»), который заведомо не мог принадлежать его перу, в

частности потому, что в нем поддерживается этот тезис. Вероятно, автором

его был сам Жослен или, по крайней мере, этот труд отражает его учение.

Понятие универсальности как совокупности определяется там следующим

образом: «Я называю видом не ту сущность человека, которая присутствует

только у Сократа или у какого-либо иного индивида, но общую совокупность,

которую образует собрание иных единичностей этой природы (sed totam illam

collectionem ex singulis aliis hujus naturae conjunctam)». Множественный

по сути, ибо он состоит из индивидов, народ все же представляет собой

группу. Когда говорят «вид», «универсалия», «природа», то к этим понятиям

относят именно этот род коллективной реальности. Даже в индивиде вид

предстает как разновидность материи, индивидуальностью которой является

форма. Так, у Сократа «человек» — это материя, формой которой была бы

«сократич-ность». Именно поэтому «человек» здесь понимается не как

материя, общая всем индивидам группы. Сократ обладает своей собственной

человечностью, как Платон своей, так что «сократичность», которая

формально конституирует Сократа, не встречается больше ни у кого, кроме

Сократа; сущность «человек», поддерживаемая «сократичностью» в Сократе, не

встречается больше ни у кого, кроме Сократа. Ясно, что здесь едва ли можно

говорить о реализме универсалий. Это учение усиленно подчеркивает

реальность единичного; приписывая универсальность группе, оно лишь

констатирует факт, который следовало бы объяснить. Но разве Абеляр со

своим положением о «статусе» достигает большего? Мы видели, что он

возражает Жослену, утверждая, что группа следует за индивидами, которые ее

образуют. Это очевидно, и мы только что отметили, что Жослен это понимал.

Но когда Абеляр говорит, что «статус» Сократа и Платона один и тот же, он

тоже не избегает затруднений.

223

2. Петр Абеляр и его противники

Если к этим попыткам решения проблемы прибавить развиваемое Гильбертом

Пор-ретанским положение о «сообразности» («conformitas»), то нужно

признать, что перед Абеляром стояла целая армия реалистов, с которой нужно

было сражаться, а разнообразие предлагаемых решений оправдывает забавную

усталость Иоанна Солсберийско-го. Однако среди всех этих учителей можно

указать по крайней мере одного, который предвидел серьезные метафизические

аспекты проблемы. Это — Аделхард из Бата (Аде-лард Батский), англичанин,

учившийся в Лане и Туре. Лучшим из того, что было в его познаниях, он

обязан любви к путешествиям, которые приводили его в Италию, Сицилию,

Грецию и Малую Азию. Его следует рассматривать как одного из первых —

после Герберта Орильякского — посредников между арабской наукой и школами

Запада. В сочинении Аделхарда «Вопросы природы» («Quaestiones naturales»)

представлены научные аспекты его творчества. Но между 1105 и 1116 гг. он

написал трактат «О тождественном и различном» («De eodem et diverso») —

произведение, состоящее из предназначенной для чтения прозы, из

рассчитанных на пение стихов (chantefable) и напоминающее этим «Утешение

философией» Боэция. Орео хорошо подметил его значение в истории проблемы

универсалий. Приступая к своему анализу в духе номинализма, Аделхард

определяет род и вид как имена вещей, которые они содержат («rerum

subjectarum nomina sunt»). Следовательно, у Аристотеля были основания

утверждать, что они существуют только в индивидах; но такой способ

существования не означает, что они ничто. Каждое видимое существо является

одновременно и в равной степени индивидом, видом и родом в соответствии с

тем, насколько глубоко проникает в него наше зрение и мышление — а здесь

оказывается прав Платон. Познание существа как индивида наиболее грубо:

«Только непосредственное знание непосвященных рассматривает одни лишь

индивиды; что до познани

тех, кто обнаруживает вид, то оно смущает не только профанов, чуждых науке

о словесности, но в большой мере и посвященных в тайну. В самом деле,

привыкшие пользоваться глазами для различения вещей, их длины, ширины,

высоты и — идет ли речь об одной или о нескольких вещах — их

местонахождения и окружения, они становятся словно пленниками мрака, когда

пытаются распознать вид; они не могут ни созерцать, ни познавать его как

нечто простое, не имеющее ни числа, ни пространственных границ, вообще не

могут подняться на уровень слова «вид». И тот, кому говорят об

универсалиях, смотрит с удивлением: кто поднимет меня туда, где они

обитают? Воображение тревожит разум и ревниво противостоит его

проницательности. Но так происходит у смертных. Что же касается

божественной мысли, которая облачена в тонкую и переливчатую ткань, то

она, не имеющая преград для воображения, способна ясно распознавать

материю из ее форм, а формы — либо по отдельности, либо все одновременно.

В самом деле, прежде чем все вещи, которые вы видите, стали связаны, они

были простыми внутри «Нуса» (ума). Как и в каком виде они там пребывали —

вопрос более тонкий, и о нем мы будем говорить в другом месте. А сейчас

вернемся к нашей теме. То, что вы видите, есть одновременно и род, и вид,

и индивид. Аристотель с полным основанием полагал все это существующим

только в чувственно воспринимаемом. В действительности только некоторые из

доступных чувствам вещей исследуются более или менее детально. С другой

стороны, поскольку никто не видит вещей такими, каковыми они являются сами

по себе, в чистом состоянии вне воображения, то Платон сказал, что они

существуют и что они видимы вне чувственно воспринимаемого, то есть в

божественной мысли. Впрочем, если я и переиначиваю все это, чтобы привести

в стройный порядок, я не готов оправдать заблуждение, в которое впали все,

говорившие на эту тему». Последняя фраза показывает, что Аделхард не