Глава VIII. Философия в XIII веке

376

вают причины своей истинности, тогда как искусства — это скорее манера

действовать согласно уже приобретенной истине. Все те, кто работает в

науке и занимает в ней выдающееся место, имеют право на звание философа;

те, кто блистает в каком-либо искусстве, получают звание мастера. Вместе с

тем отметим, что звание философа преимущественно подходит людям, которые

прославились в метафизике и которых называют мудрецами, а также теологам,

достигшим высокого уровня в теософии.

Из того факта, что для всякого искусства требуется материя — в чем никто

не сомневается, — с необходимостью следует, что материя имеется в природе

(трактат IV). Решив таким образом вопрос с «существова-тельностью»,

перейдем к «чтойности». Абсолютная первоматерия есть субстанция, лишенная

формы, но познаваемая только в связи с формой. Это — необходимо

субстанция, поскольку она естественно является существенной частью всякой

составной субстанции; и она познаваема лишь в связи с формой, поскольку

то, что существует только в потенции, познаваемо лишь в силу отношения

последней к действию. Но форма обращена в сторону действия. Первоматерия

единственна, и она характеризуется двумя свойствами: универсально быть в

потенции по отношению к любой форме и быть в некотором отношении к форме

вследствие стремления приобрести ее, что именуется лишенностью.

Первоматерия последовательно проходит через все определения формы. Как

универсальная потенциальность она прежде всего определяется универсальной

формой, которая есть универсальнная форма субстанции. В свою очередь

субстанция определяется серией оппозиций внутренних — от этой

универсальной первоформы до индивидов. Первое из определений субстанции

как таковой — это хорошо известная пара противоположности (binarium

famosissimum), телесная или бестелесная. Материя сама по себе бестелесна,

она становится телом только через форму телесно-

сти. Взятая в своей чистой потенциальности, материя есть то, что Платон

называет «hyle», то есть «silva». Поэтому ее нельзя путать, как это иногда

делают, с тем, что Моисей называет то «землей», то «водой» — терминами,

которые предполагают, что материя уже определена формой субстанциальности,

а именно — элементарными формами земли или воды. Платон—первый из греков,

кто постиг понятие первоматерии именно в таком смысле; от Аристотеля оно

ускользнуло. Из дефиниции Платона следует, что, хотя каждый ряд субстанций

обладает своей собственной материей—например, небо и элементы, — есть

общая первоматерия, которая как чистая потенциальность по отношению ко

всякой форме является общей для всех составных сущих — небесных или земных

тел, телесных или духовных субстанций. Автор «Суммы» допускает в этом

смысле универсальный состав материи и формы (гилеморфизм). Форма,

образующая субстанцию путем определения материи, называется

субстанциальной формой. В силу того, что субстанция образована, она по

праву полностью индивидуальна. Материю ин-дивидуирует именно

субстанциальная форма, образующая субстанцию: «quia materia in actu poni

non potest nisi per formam eam perficientem, ipsius individuationis

actualitas a forma vere causatur»*. Кстати, вот почему следует понимать

введенное Боэцием различение между «quod est» и «quo est» в качестве

различения, проведенного разумом, а не как реальное. Если творение

рассматривать само по себе, то его «quod est» (то есть «то, что оно есть»)

полностью и достаточно определено его материей и формой. Его бытие,

понимаемое таким образом, не отличается от того, что оно есть. Истинно,

что творение имеет «quo est», то есть причину, вследствие которой оно

есть, но эта причина — нетварное бытие, которое не может войти в состав

чего-либо иного: «Absurdum est autem creaturam, id est D E vel ABC,

componi ex eo quod quodlibet eorum est, et ex suo quo est, id est esse

increato, cum impossibile sit illud in

377

3. От Гроссетеста до Пеккама: В. «Сумма философии» XIII в.

compositionem venire»*. Так что «Сумма» отвергает различие сущности и

существования, понятое в этом смысле; она отвергает его и в том смысле,

где «quo est» не есть более Бог, но сотворенный Богом акт существования,

который был бы и актом сущности. Сущность, или «чтойность», — это «quid

est»: если она есть «то, что она есть», она есть. Бытие, каковым она

является, — это в точности то же самое бытие, благодаря которому она есть,

понимаемая то как существование, то как существующее. Таким образом, здесь

нет ни состава, ни различия (трактат V, гл. 6).

Чтобы отыскать источник форм, нужно подняться к идеям, которые, согласно

Платону, существуют тремя способами: в божественной мысли, в

интеллигенциях и в видах природных вещей. В этом пункте Аристотель

возразил Платону и разрушил, насколько это было в его власти, платоновское

отождествление вида и идеи, однако сами аргументы, которые он выставил

против этого тезиса, показывают, что он достаточно рационален. В

утверждении, что формы и единичны сами по себе, и вместе с тем

универсальны в интеллекте, нет ничего противоречивого. Но как бы ни решать

этот вопрос, несомненно, что идеи, существующие в божественной мысли,

творят там природные вещи. Августин и Платон в этом согласны; верно, что

Аристотель это отрицает; но все античные философы относились к данной

позиции с почтением, «exceptis Aristotele et suis carissimis

complicibus»**. Но критиковать легче, чем понимать, и можно не

сомневаться, что, если бы Платон жил после Аристотеля, он опроверг бы все

его возражения. Кстати, в «Сумме» предпринята подобная попытка и автор

заключает, что здесь Аристотель еще раз уступил своей мании противоречить

Платону.

Бог, один Бог есть творческая причина актуального существования природных

форм и душ, ибо Он есть первая сила (virtus), вечная, нетварная и

творящая. Он также есть нетварная первоформа и нетварная перво-жизнь. Как

жизнь Он есть интеллигенция и желание, причина всякого интеллекта и вся-

кой воли. Философы впали в чудовищные заблуждения, трактуя отношения воли

и интеллекта Бога в божественной сущности. Напротив, наученные теософами и

самим Богом, теологи с полным правом объявляют, что в божественной

субстанции пребывают высшие единство и простота, и отнюдь не только ради

того, чтобы мы их познали. Последствия этой истины весьма важны для

философии, особенно в том, что касается правильного способа понимания

божественных идей. Их следует мыслить в двух аспектах: по отношению к

интеллекту, который их обдумывает, и по отношению к воле, которая

актуализирует их возможность в реальных результатах. Итак, ясно, что

нетварный интеллект познает самого себя — единственным совечным Богу

нетварным познанием: «unicam ergo esse ideam increatam manifestum est»***.

Но эта единственная Идея содержит все виды, которые развернет воля, чтобы

произвести сущее, в том числе первоматерию. У автора «Суммы», как у

Эриугены, размножение Идеи является делом воли; с другой стороны, он ясно

и определенно отвергает доктрину Эриугены, к которой присоединяет в данном

случае доктрину Авиценны и даже Гильберта Порретанского; последний,

уверяет он, неизвестно на каком основании, полагает идею как «mediam inter

creatorem et creaturas et neque creatorem neque creaturam»**** (tract.

VII, col. 16). Эта точка зрения идет от Платона, который считал идеи

творящими, тогда как нет иного творца, кроме воли Бога.

Автор «Суммы» подводит здесь к трехча-стному строению идеи. Прежде всего

есть собственно идея, единственная, которая возникает в результате

возвращения нетварно-го интеллекта к самому себе. Затем идут сущности, или

виды, зарождающиеся в Боге из добровольного и любящего созерцания Идеи. Их

еще можно называть идеями, но это, скорее, «theoriae», как говорил

Дионисий, то есть образы тех вещей, которые предстоит сотворить; они

пребывают в божественном интеллекте, но возникают прежде всего из

нетварной воли, рассматриваемой