Глава IX. Философия в xiVвеке 536

v. 20, col. 507—591; Wautier d'Aygalliers A. Ruysbroeck l'Adm?rable. P.,

1923; Dolezich G. Die Mystik Jan van Ruysbroecks. Breslau, 1926; Jan van

Ruusbroec Leven, Werken (коллективный труд, опубликованный Антверпенским

обществом Рей-сбрука). Mechelen; Amsterdam, 1931 (на с. 325— 395 помещена

исчерпывающая библиография); специальный номер «Ons geestelijk Erf», 1932,

t. 6, N 3—4; Brigue L. Ruysbroeck (art.), Dictionnaire de theologie

catholique, t. 14, col. 408—420.

Харфиус: Verschueren L. (O.F.M.). De Heraut van Ruusbroec // Jan van

Ruusbroec Leven, Werken, p. 230—262 (библиографическое описание издания

см. в конце предыдущего раздела): Негр Hendrik (O.F.M.). Spieghel der

volcomenheit. Antverpen, 1931, t. 1—2; Groult P. Les mystiques des

Pays-Bas et la litterature espagnole du XVIе siecle. Louvain, 1927.

Примечание. Заключительная часть настоящего раздела, касающаяся влияния

Рейсбрука и начинающаяся словами «Нельзя и пытаться оценить эту акцию...»,

является произведением аббата А. Комба (Combes), который пожелал написать

ее по нашей просьбе, и мы сердечно благодарим его за великодушие.

7. ЖАН ЖЕРСОН

И ИТОГИ XIV СТОЛЕТИЯ

На протяжении всего XIV века Парижский университет сохранял характер

учреждения Церкви, который он обрел с момента своего основания. Огромный

контингент иностранных студентов распределялся между тремя «нациями» —

пикардийской, нормандской и германской, которые вместе с французской

«нацией» составляли мощное ядро его научного и студенческого сообщества.

Что касается самих преподавателей, то они прибывали туда из всех

европейских стран: Шотландии, Англии, Бельгии, Германии, Италии, Испании —

точно так же, как и в предшествующее столетие. Единственное видимое

отличие заключалось в том, что доля прославленных французских

преподавателей стала существенно большей, чем в XIII веке. Дюран из

Сен-Пурсена, Петр Ауреоли, Жан Буридан были, конечно, не того класса, как

Дуне Скот или Оккам, но после смерти Гильома Оверньского не было ни одного

французского ученого, который мог бы с ними сравниться.

Под покровом преемственности готовятся глубокие изменения, так как это

церковное учреждение уже испытывало сильное давление, направленное в

конечном счете на его национализацию. Университет XIV века ощущает

последствия всех конфликтов, разгоравшихся тогда между французской короной

и Святым престолом, и каждый кризис словно разделяет его. Король,

естественно, хочет опереться на университет, оказывая давление на папу, но

если среди преподавателей-французов он легко находит желанную поддержку,

то так же естественно наталкивается на безразличие или даже оппозицию

определенного числа преподавателей-иностранцев. После знаменитого

публичного собрания 24 июня 1303 г. в садах Лувра, где Филипп Красивый

требует от членов всех орденов созыва собора, который должен осудить папу,

87 из 155 францисканцев отказываются подписаться под этим требованием;

таким образом, среди иностранцев непокорных большинство. В отчете

Фреско-бальди говорится: «В домах нищенствующих братьев нашлось достаточно

разных языков, которые не пожелали согласиться. И тем, которые не

согласились, король тотчас приказал покинуть королевство, что те

немедленно исполнили». В их число входил Иоанн Дуне Скот, и непонятно,

почему гал-ликанизм* смог заинтересовать этого шотландца. Но эти меры

должны были продемонстрировать иностранным магистрам, что отныне Парижский

университет находится во Франции, а не в христианском мире. Теперь нужно

было, чтобы и студенты-иностранцы не в меньшей степени убедились в этом. В

1313 г. отношения между Францией и Англией становятся открыто враждебны-

537

7. Жан Жерсон и итоги XIVстолети

ми, от английских студентов для высадки на французский берег требуют

паспорта, а также специальные разрешения на ввоз определенных монет,

которые потом у них конфисковывают и пробивают. Из-за стольких притеснений

и придирок универсализм парижского «Studium'a» не мог не пострадать. По

мере того, как Парижский университет избавлялся от подчинения папам,

последние считали все менее необходимым сохранять его привилегии. В 1316

г. папа Иоанн XXII предоставил Тулузскому университету те же привилегии,

что и Парижскому, но другие университеты вскоре заявили о своем намерении

больше вообще не признавать эти привилегии. В XIII веке парижский

лиценциат имел право преподавать в любом другом университете, не сдавая

нового экзамена, — но не наоборот. С начала XIV века Оксфорд и Монпелье

отказываются принимать в качестве профессоров парижских лиценциатов. Париж

протестует, и Иоанн XXII восстанавливает его прежние привилегии, но в 1317

г. Эдуард II* требует такого же права (sine novo examine)** для

преподавателей, получивших степень в Оксфорде. В этой милости ему было

отказано. В 1322 г. Оксфорд возвращается к своему требованию, указывая, в

частности, на тот факт, что Ал-куин, основатель Studium'a в Париже, был

англичанином. Кстати, именно в это время Ричард из Бери (Richard of Bury)

в своем трактате «Филобиблион» отмечает, что после того, как Studium

переместился из Афин в Париж, он сможет успешно устроиться и в Англии.

Так, когда Парижский университет своей антипапской деятельностью подрывает

свое исключительное положение в Церкви, в мирском плане он наталкивается

на поднимающиеся против него местное соперничество и университетский

национализм. Эти беспорядки возрастают на протяжении всего XIV столетия. В

1329 г. Жан Жанденский и Мишель Сезен (Cesene), рассуждая устно и

письменно в качестве парижских преподавателей, подрывают авторитет

светской власти пап с вероучительной точки зрения; в

1333 г. парижские теологи, среди которых Фома Галльский, ведут против

взглядов папы Иоанна XXII на блаженное видение настоящую войну,

закончившуюся своего рода отречением папы; и Филипп IV, которого папа,

кстати, призывал к порядку, позволяет себе вмешаться в это дело. Уже все

предвещает «Великую схизму Запада» (1378—1418) — трагическую эпоху для

Церкви, когда двое или трое пап будут одновременно призывать верующих к

послушанию и когда станет разрушаться тот христианский мир и то

христианство, от имени которых привык говорить Парижский университет.

Уже не достаточно очевидно, какое учение он способен преподать

христианскому миру. В 1309 г. Генеральное собрание доминиканцев в Сарагосе

принимает св. Фому Аквинского как официального учителя ордена, но

августинцы в 1287 г. уже выбрали своим официальным теологом Эгидия

Римского. Францисканцы сначала не сделали ничего подобного, но фактически

они разделились между двумя противоположными друг другу по взглядам

теологами—Дунсом Скотом и Оккамом. Шли годы, и становилось все более

ясным, что оккамизм был не просто реформой, а революцией. Прежние доктрины

противоречили одна другой относительно интерпретации некоторых принципов,

которые были для них общими; вместо того чтобы присоединиться к ним как

новый опыт того же порядка, оккамизм отрицает их все, устраняя реализм,

бывший их основой. Оккам не только делает это — он знает, что делает:

«Omnes, quos vidi, concordant dicentes quod natura est realiter in

individuo»***. Таким образом, между всеми прочими теологами и Оккамом

проходит водораздел, образованный его отказом предоставить природе, «quae

est aliquo modo universalis»****, малейшую степень пости-гаемости

реальности в индивидах. После этого переворота налицо были лишь две

позиции, и люди стали видеть в доктриналь-ных расхождениях только нюансы

мысли, в том числе — в расхождениях между томиз-