Письменность и книги

Еще в IV тыс. до н.э. в Египте возникает пиктографическое (рисуночное) письмо, а к началу III тыс. до н.э. возникает иероглифика (термин греческого происхождения и означает «священные письменные знаки», египтяне назы­вали свою письменность «священной речью»). Но уже в период Древнего цар­ства начинают использоваться знаки в упрощенном написании, что позднее приведет к возникновению иератического письма, а в I тыс. до н.э. — демоти­ческого (скорописи). Первоначально иероглифы обозначали целые понятия, позднее происходит переход к слоговому, а частично даже к фонетическому письму, т.е. отдельные знаки стали обозначать слоги и буквы. После закры­тия всех языческих храмов по указу римского императора Феодосия Велико­го (конец IV в. н.э.) египетская письменность была напрочь забыта. Расшиф­рована и вновь прочитана она была только в XIX в. благодаря усилиям ряда ученых, и прежде всего французского ученого Жана Франсуа Шампольона.

Из Мудрые писцы

«Прославления Времен преемников самих богов,

писцов» Предрекавшие будущее,

Их имена сохранятся навеки.

Они ушли, завершив свое время,

Позабыты все их близкие.

Они не строили себе пирамид из меди

И надгробий из бронзы.

Не оставили после себя наследников,

Детей, сохранивших их имена.

Но они оставили свое наследство в писаниях,

В поучениях, сделанных ими. '

Писания становились их жрецами, А палетка для письма — их сыном. Их пирамиды — книги поучений, Их дитя — тростниковое перо,

60

Их супруга — поверхность камня.

И большие и малые —

Все их дети,

Потому что писец — их глава.

Построены были двери и дома, но они разрушились,

Жрецы заупокойных служб исчезли,

Их памятники покрылись грязью,

Гробницы их забыты.

Но имейа их произносят, читая эти книги,

Написанные, пока они жили,

И память о том, кто написал их,

Вечна...

(Прославление писцов. С. 102—103)

Чему учил Хата Очень хотел некий Хати, чтобы сын его, Пепи, учил-своего сына Пепи ся быть писцом. И, пока добирались они до столи­цы, поучал мальчика:

— Нет на свете ничего более выгодней и почетней, чем должность писца. Кто поймет эту истину, тот станет подобен птице в небе. Поверь мне! Уж я-то насмотрелся в жизни на разные ремесла, и ни одно из них не могло по выгодности равняться с ремеслом писца. Не слышал разве древнюю мудрость: «Писец в столице подобен мыши в амбаре — ни­когда с голоду не умрет»?

Да, превыше всех искусств искусство письма! Верю, что немало при­дется попотеть, покуда освоишь до тонкости это ремесло, но, как на­учишься отменно писать, так и станешь господином — никто не срав­нится с тобой. Взгляни ты на разные ремесла, и сразу поймешь пре­имущества работы писца.

Взгляни на скульптора, гравера, резчика. Что за мучения несет их труд! Руки ноют от усталости, глаза слезятся, вечный кашель, хрип в груди, не разгибается спина от напряженной позы. Ничуть не лучше работа купца, везущего на барке вниз по Нилу разные товары. Пока доедет он до дельты — весь искусан комарами, устал как осел, измучен поклажей.

А что за муки терпит строитель, вынужденный лазить по стенам, подобно обезьяне, рваный, грязный, в синяках. Немало страдает и са­довник, надрывающий свой пуп, таская на себе мешки с землей и сосу­ды с водой для полива. Тяжко приходится ткачу, с утра до вечера скло­няющемуся над станком. В вонище проводит жизнь красильщик, от которого исходит такой смрад, что все сторонятся его. Рыболова то и дело подстерегает крокодил.

Зато что за чудная работа у писца! Нет писца, не имеющего еже­дневных подарков, а сколько чести в его труде! Только не зевай и не

61

ленись, покуда будешь обучаться в школе, ведь даже обезьяну, птицу можно многому научить. Ты же — человек! Когда же станешь ты учить­ся, сторонись таких приятелей, кто шлындает по тем местам, где пода­ют вино и пиво. Стоит только увлечься зельем, как станешь ты похо­жим на корабль со сломанным рулем, на хромоногого осла, на топор без топорища. Гнусней нет зрелища, чем сидящий с девками юнец, про­пахший пивом, распустивший слюни, глядя на их нагую срамоту! По­гибший человек!

Если не станешь учиться прилежно, то быть тебе простым крестья­нином. А что может быть ужасней участи такой? Только и гляди, что­бы половину урожая не сожрали черви, а другую — не потоптали беге­моты. Гоняйся за воробьями, портящими посев, мышами, саранчой. А скоро явятся и сборщики налогов. Если не заплатишь, то палками по­бьют, вниз рожей бросят в яму с нечистотами. Зато взгляни-ка на пис­ца! Его никто не станет бить — напротив, он будет с листом папируса стоять и наблюдать за тем, как потрошат других, да насмехаться. На­логи писцу незнакомы!

Может быть, ты скажешь, что тебе приятна участь воина? Отнюдь! Побывал бы ты в казарме. Там смрад, нечистота, там лупят палкой бес­прерывно. Но вот пошли в поход, так ведь редкий осел вытерпит муче­ния, выпавшие на плечи воина в походе. Кругом опасности, болезни, так что назад, в Египет, он возвращается полумертвецом. Не позавиду­ешь!

Да, сынок, если послушаешь меня и выучишься на писца, то ста­нешь благодарить отца всю свою долгую и счастливую жизнь. Писец в Египте, — меня никто не слышит? — поважнее фараона.

(Чему учил Хати своего сына Пепи. С. 59—60)