Быт и нравы

О положении В семейной морали и во взглядах ислама на взаи-

женщин моотношения полов отразились понятия патриар-

хально-родового уклада. Женщина — подчиненное существо, созданное Аллахом для услаждения мужчин. Вместе с тем в Коране признаются человеческие и гражданские права женщины: осуждается излишняя жестокость мужа по отношению к жене, огова­риваются имущественные права женщины — право на приданое, на наследство.

(Токарев С А. Религия в истории народов мира. С. 527)

473

В исламе признается многоженство, причем Коран разрешает иметь четы­ре законные жены и не ограничивает количество наложниц. Но все дети, как от жен, так и от наложниц, считаются законными и имеют право на наслед­ство. Мусульманская женщина не должна показывать свое лицо посторонним мужчинам и поэтому должна носить чадру или паранджу. Жены и наложни­цы богатых мусульман жили в специальной части дома — гареме, куда не было доступа посторонним, и охранялись евнухами.

В 323/934 г. ханбалиты — крайне консервативное крыло в исламе — ежедневно выступали в столице против безнравственности: они вторга­лись в дома знатных особ, выпускали вино из бочек, избивали певиц, разбивали их музыкальные инструменты и запрещали мужчинам появ­ляться на улице с женщинами или юношами... Обычаи благочестия во­обще весьма неодобрительно относились к тому, чтобы женщина выхо­дила за пределы дома... Повивальные бабки и женщины, занимающиеся обмыванием покойников, должны были доставать себе письменное раз­решение... Место (хозяйки. — Сост.) за общим столом занимала гетера, причем не какая-нибудь дилетантка, а получившая в высших сферах блестящую подготовку мастерица светской обходительности, вооружен­ная всеми средствами красоты, образованности и искусства, а также впол­не могущая помериться с мужчинами в крайне вольных разговорах. Со­здается впечатление, что при этом разделении как дом, так и светские запросы были между собой в ладу. Большинство гетер были рабынями, правда, встречались уже и такие, в большинстве своем, конечно, вольно­отпущенные, которые за вознаграждение исполняли свою службу...

В то время, т.е. около 300/912 г., должно быть, дали себя знать пре­тензии женщин на более высокие должности, ибо Ибн Бассам поет в своих стихах: «Какое отношение имеют женщины к делам писаря, сбор­щика податей и проповедника? Это принадлежит нам». В то время уже встречались женщины-богословы, лекции которых усердно слушали и проповедницы. Находились также юристы, объявлявшие, что женщи­на вполне способна отправлять судейскую должность...

(Мец А. Мусульманский Ренессанс. С. 333—334)

Нравы Сложные тонкости существовали в порядке обме-

на скромными подарками между влюбленными. Посылать лимон, например, считалось неприличным, ибо снаружи он красив, а внутри кислый, и тем самым этот подарок может оказаться роковым знаком. Возлюбленная часто посылает яблоко, «на котором отпечатались следы укуса, подобные клешням скорпиона». Это прак­тиковалось еще в древнем'Риме. Или какой-нибудь поэт велит вышить своими стихами кусок драгоценной ткани и дарит его своей любимой певице...

Поскольку сам пророк был сирота, то особую заботу проявляли в отношении сирот, не собирая их, однако, в сиротские дома. В Исфага-

474

не, например, каждый набожный обычно приводил сирот по пятницам к себе домой, чтобы там им умастили головы...

(Мец А, Мусульманский Ренессанс. С. 328—347)

О банях В строительстве многочисленных заведений с горя-

чими ваннами ислам продолжал развивать тради­цию греко-римского мира. В жизни древнего Востока они не получили широкого распространения. Персидский царь Балаш (484—488 гг. н.э.) навлек на себя гнев своих священнослужителей, когда построил в го­родах своего царства общественные бани, «ибо купание есть профана-"ция священного начала». Позднее, когда царь Кубад после взятия Ами­ды пошел в.общественную баню и получил от этого огромное удоволь­ствие, он приказал построить такие заведения во всех городах Персии. А один старый арабский автор сообщает даже, что до ислама персы во­обще не имели бань. Однако и у мусульман, строго соблюдавших пред­писания ислама, бани всегда рождали подозрения. Абу Бакр ас-Сула-ми (ум. 311/923) был не уверен, посещал ли пророк когда-нибудь хам-мам (баню). Муж не должен давать своей жене денег на баню, ибо тем самым он способствует поступку, заслуживающему порицания...

Персонал бани состоял по меньшей мере из пяти человек: банщик, служитель, человек, приготовляющий кизяк, — бани топились главным образом сушеным навозом, — истопник и разносчик питьевой воды.

(Мец А. Мусульманский Ренессанс. С. 354—355)

Об интерьере Входные двери делали из красивого резного дере-

жилища ва, а дверным молотком служило кольцо. Вообще,

дерево использовалось широко, причем в домах зна­ти излюбленным было индийское тиковое дерево. Из-за этого интерьеру дома был присущ, вероятно, почти немецкий «уют», как в домах наших крестьян. Такое впечатление производит и выставленная в Каирском музее экспозиция комнаты. Однако комнаты там были пусты, что вы­годно выделяло фигуру, движения и одежду человека. Рисунки и рас­цветки ковров и занавесей имели из-за этого свободу гармонии. Един­ственной мебелью были лари, в которых хранилась одежда. Шкафы, а также кровати были неизвестны. Стол вносили только на время еды, причем в домах знати III/IX в. для этой цели особенно охотно исполь­зовали плиты из оникса. Столы на ножках появились позднее.

(Мец А. Мусульманский Ренессанс. С. 353—354)

Пища Приглашения в компанию должны были удовлетво-

рять требованиям искусства риторики. Как только не изощрялись при этом в совершенно убийственном остроумии! Так, ас-Сахиб Исма'ил ибн 'Аббад писал своему другу: «Мы собрались, о

475

господин, в компании, где есть все, кроме тебя, всем довольны мы, ис­ключая того, что нет тебя. Здесь раскрылись глаза нарциссов, зардели щеки фиалок, благоухают курильницы цитрусов, открыты коробочки померанцев, заговорили языки лютней и поднялись проповедники струн, повеяли ветерки кубков, открыт базар вежества, встал глашатай веселья, взошли звезды сотрапезников, раскинулось небо амбры. Кля­нусь моей жизнью, когда ты придешь, мы очутимся в райском саду веч­ности и ты будешь центральной жемчужиной в ожерелье». К началу IV/X в. за столом везира Ибн ал-Фурата ежедневно собирались девять его тайных советников, и среди них четверо христиан. «Они сидели как по его сторонам, так и против него. Сначала каждому подавали поднос с самыми отборными фруктами всех сортов в соответствии с времена­ми года. Посреди стола ставилось большое блюдо, на котором также лежали все сорта фруктов. Это блюдо предназначалось только для ус­лады взоров. На каждом из небольших подносов лежал ножик, чтобы можно было разрезать айву, персики и груши, а рядом с подносом сто­ял стеклянный таз для отбросов. Когда они удовлетворяли свою по­требность в фруктах, подносы уносили и вместо них приносили тазы и кувшины, и они мыли руки. Затем появлялось блюдо с кушаньем на кожаной скатерти, накрытое крышкой из бамбуковых палочек, поверх которой был наброшен кусок египетского полотна, а кругом лежали салфетки. Когда снимали крышку, присутствующие приступали к еде. Ибн ал-Фурат беседовал с ними, предлагал им кушанья и уговаривал отведать того или другого. Два часа кряду непрерывно подавали и уно­сили блюдо за блюдом. Затем они переходили в смежную комнату, мыли руки, причем слуги поливали им воду, и тут же стояли наготове евнухи с полотенцами из египетского полотна и флаконами, наполнен­ными розовой водой, чтобы вытереть гостям руки и обрызгать им лица розовой водой». Об этой последовательности в подаче блюд, пожалуй, рассказывается так подробно потому, что это было новшеством. Ста­рый мусульманский обычай требовал, чтобы все кушанья подавались сразу, чтобы каждый мог есть, что ему угодно-Общее мытье рук за столом перед едой было принято повсюду. Обычно это происходило в одном и том же тазу, причем хозяину дома следовало начинать, «чтобы никто не испытал чувства стыда», будто он спешит скорее приступить к еде. Омовение после еды было мытьем в подлинном смысле, во время которого хозяин дома должен был быть последним. Начинали эту процедуру с человека, сидящего слева от хо­зяина, и шли налево по кругу, так что он оказывался последним. Одна­ко, если кто-либо находился в обществе не равных себе, а в среде более знатных персон, как в приведенном нами случае в компании везира, то гости, как правило, умывались в соседней комнате...

Искусство приготовления пищи пользовалось большим внимани­ем со стороны литературы. В III/IX в. поварские книги написали: при-

476

дворный ал-Мунаджжим, эмир-поэт и певец наследника Ибрахим ибн ал-Махди, настоящий поэт ал-Джахиза. Историк IV/X в., библиотекарь Ибн Мискавайхи, также написал между другими сочинение по вопро­сам диеты, «в котором он рассуждает как о принципах поварского ис­кусства, так и о самых невероятных его ответвлениях»...

Сохранившиеся рецепты более ранних времен свидетельствуют о более тонком вкусе и приберегают розовую воду, мускус и камфару для сладких блюд. Последние являлись апогеем всех праздничных пиршеств, причем и внешне они также приготовлялись с величайшим искусством — из сахара строились целые дворцы, украшавшие столы. Ал-Мутанабби, например, должен был благодарить за рыбу из сахара и миндаля.

От обычного обеда или ужина резко отличалась веселая пирушка в прямом значении этого слова. Лишь она начиналась среди бокалов, и даже в самые безнравственные времена во время еды никогда не пили вино...

Так же как на античных и византийских пирах, пол той комнаты, где пировали, был усыпан цветами. На головах пирующих красовались венки из цветов...

За вином обычно рассказывали разные смешные истории, короткие анекдоты, в общем изощрялись в искусстве острословия...

В противоположность питающимся рисом индийцам и жителям Восточной Азии почти все городское население мусульманской импе­рии питалось хлебом. Особенно отличались они от первых еще и тем, что все употребляли в пищу молоко. Оба этих основных продукта вся­кого хозяйства были, таким образом, те же, что и в Европе, с той только разницей, что на Востоке хлеб сохранил форму тонких круглых лепе­шек, какую ему придавали также и обитатели свайных построек в Ев­ропе. И, наконец, виды злаковых культур мусульманских стран одина­ковы с европейскими.

(Мец А. Мусульманский Ренессанс. С. 361—368,392)

«А каковы установления об еде?» — спросил факих, и девушка от­вечала: «Произнесение имени Аллаха, омовение рук, еда сидя на левом бедре и тремя пальцами и вкушение того, что у тебя под рукой». — «Хо­рошо!» — сказал факих. — «Расскажи мне, в чем пристойность при еде?» И девушка отвечала: «В том, чтобы класть в рот маленькие куски и редко смотреть на сидящего рядом». — «Хорошо!» — сказал факих...

(Книга тысячи и одной ночи. Ночь 443. С. 28—29)

Об одежде Пояса и высокие шапки, которые у арабов-язычни-

ков считались принадлежностью одежды персов, ввел при своем дворе уже ал-Мансур (II/VIII в.), что побудило одного придворного к следующим язвительным стихам:

477

Мы надеялись на прибавку от правителя, а он взял да прибавил к шапкам, Которые сидят на черепах людей, как горшки иудеев, украшенные вуалью...

При ал-Муста'ине (248—252/862—866) шапки вновь стали ниже, только кади сохранили высокие колпаки. Передают, что тот же самый ал-Муста'ин ввел широкие рукава — шириной "в три пяди, которые до этого никогда не были в ходу. Они служили карманом, куда клали все, что нужно, деньги, книги. Математик, когда он намеревался что-ни­будь начертить, извлекал из рукава грифель, банкир засовывал в него чек, портной свои ножницы, кади доставал из рукава бумагу, которую публично зачитывал с минбара, а писарь — прошение. Другие пользо­вались вместо кармана обувью; так, везир ал-Му'тамида извлекал из туфли инвентарную опись казначейств, а придворные уносили домой с обеда во дворце наполненные супом бутылки в туфлях своих рабов.

Мы располагаем сведениями, относящимися к началу, а также и к концу IV/X в., говорящими о том, что порядочному человеку не при­стало носить пеструю одежду, что такая одежда для рабов и женщин. Мужчина мог надевать ее в крайнем случае в четырех стенах своего дома, в дни лечения кровососными банками или во время попойки; выходить же в такой одежде на улицу было просто неприлично. Одеж­да благородного человека должна быть белого цвета, что рекомендуют также и богословы, потому что в раю носят, мол, белые одежды...

Неприличным считалось носить грязное вместе со стираным, новое с уже стираным, полотно или шерсть — с шелком: «самой красивой яв­ляется одежда, где все подходит друг к другу». Кроме мужчин белые одежды носили разведенные жены, все же прочие женщины должны были избегать этого цвета, за исключением белых шаровар, но одежда должна была быть натурального цвета, а не крашеной. Крашеные одеж­ды носили крестьянки и рабыни-певицы. Голубыми на Востоке были одежды вдов и траурные платья, а в Испании траурные одежды были белого цвета. Шаровары, эта никак не арабская часть туалета, были принадлежностью более дорогой одежды. Все три главные группы го­сударственных служащих отличались также и одеждой: «секретари» носили дурри'а — вырезанную на груди длинную рубаху; богословы — накидку, а военные — короткую персидскую куртку...

Из Китая пришли дождевые плащи из клеенки, которым ничего не делалось даже во время сильного ливня...

Чулки носили как женщины, так и мужчины. Красные туфли счи­тались дурным тоном, потому что носили их греческий император и простые мусульмане, однако при этом щеголь мог себе позволить но­сить одну желтую и одну черную туфлю, как это делал наследник пре­стола в Византии.

Среди юношей и девушек очень долго держалась мода зачесывать вперед волосы на висках, «подобно букве нун» или наподобие скор-

478

пиона, «который изогнулся оттого, что подошел слишком близко к пла­мени щеки». Эта мода была еще сто лет назад воспета Абу Нувасом.

В свое время остготы нагоняли страх на жителей юга Европы свои­ми выкрашенными в зеленый цвет волосами; светлые волосы красили в голубой цвет и фракийцы. Также и на Востоке — как в Аравии, так и в Иране — обычай красить волосы был настолько распространен, что даже богословы спорили, о допустимости этого обычая с точки зрения канонов ислама. Абу Ну'айм (ум. 430/1Q39), например, в своей «Исто­рии Исфагана» в каждой приводимой им биографии точно сообщает, красился ли ее герой или нет. Даже аскет, сорок лет не ложившийся на ложе, красил себе волосы и бороду. Однако в высшем обществе этот обычай, кажется, был редким исключением.

(Мец А. Мусульманский Ренессанс. С. 355—359)