Варварство «специализма»

Понятие «масса», как я уже предупреждал, не подразумевает рабо­чих и вообще обозначает не социальную принадлежность, а тот чело­веческий склад или образ жизни, который сегодня преобладает и гос­подствует во всех слоях общества, сверху донизу, и потому оли­цетворяет собой наше время...

Кто сегодня правит? Кто навязывает эпохе свой духовный облик? Несомненно, буржуазия. Кто представляет ее высший слой, современ­ную аристократию? Несомненно, специалисты: инженеры, врачи, финан­систы, педагоги и т.д. Кто представляет этот высший слой в его наивыс­шей чистоте? Несомненно, человек науки... В итоге «человек науки» ока­зывается прототипом массового человека. И не эпизодически, не в силу какой-то сугубо личной ущербности, но потому, что сама наука — род­ник цивилизации — закономерно превращает его в массового человека; иными словами, в варвара, в современного дикаря...

Экспериментальная наука возникла на закате XVI в. (Галилей), сформировалась в конце XVII (Ньютон) и стала развиваться с середи­ны XVIII... Физика, собирательное имя экспериментальных наук, фор­мируясь, нуждалась в унификации, и к этому вели усилия Ньютона и других ученых его времени. Но с развитием физики начался обратный процесс. Для своего развития науке необходимо, чтобы люди науки специализировались. Люди, а не сама наука. Знание не специальность. Иначе оно ipso facto (уже поШму) утратило бы достоверность. И даже

775

эмпирическое знание в его совокупности тем ошибочней, чем дальше оно от математики, логики, философии. А вот участие в нем действи­тельно — и неумолимо — требует специализации...

Специализация возникла именно тогда, когда цивилизованным че­ловеком называли «энциклопедиста». XIX в. выводили на дорогу спе­циалисты, чей жизненный кругозор оставался энциклопедическим. Но от поколения к поколению центр тяжести смещался, и специализация вытесняла в людях науки целостную культуру. К 1890 г. третье поколе­ние интеллектуальных властителей Европы представлено типом учено­го, беспримерным в истории. Это человек, который из всей совокупнос­ти знаний, необходимых, чтобы подняться чуть выше среднего уровня, знает одну-единственную дисциплину, и даже в этих пределах — лишь ту малую долю, в которой подвизается. И даже кичится своей неосве­домленностью во всем, что за пределами той узкой полоски, которую он возделывает, а тягу к совокупному знанию именует дилетантизмом.

При этом, стесненный своим узким кругозором, он действительно получает новые данные и развивает науку, о которой сам едва помнит, а с ней — и ту энциклопедическую мысль, которую старательно забы­вает. Как это получается и почему? Факт бесспорный и, надо признать, диковинный: экспериментальное знание во многом развивается стара­ниями людей на редкость посредственных, если не хуже. Другими сло­вами, современная наука, опора и символ нашей цивилизации, благо­приятствует интеллектуальной посредственности и способствует ее успехам. Причиной тому наибольшее достижение и одновременно наи­худшая беда современной науки — механизация. Львиная доля того, что совершается в биологии или физике, — это механическая работа мысли, доступная едва ли не каждому. Для успеха бесчисленных опы­тов достаточно разбить науку на крохотные сегменты, замкнуться в одном из них и забыть об остальных. Надежные и точные методы по­зволяют походя с пользой вылущивать знание. Методы работают как механизмы, и для успешных результатов даже не требуется ясно пред­ставлять их суть и смысл. Таким образом, наука своим безграничным движением обязана ограниченности большинства ученых, замерших в лабораторных кельях, как пчела в ячейке или вертел в пазу.

Но это создало крайне диковинную касту. Человек, открывший но­вое явление природы, невольно должен ощущать силу и уверенность в себе. С полным и безосновательным правом он считает себя «знающим». И действительно, в нем есть частица чего-то, что вкупе с другими час­тицами, которых он лишен, окончательно становится знанием. Такова внутренняя коллизия специалиста, в начале нашего века достигшая апогея. Специалист хорошо «знает» свой мизерный клочок мирозда­ния и полностью несведущ в остальном.

Пред нами образец того диковинного «нового человека», чей двой­ственный облик я пытался обрисовать. Я утверждал, что этот челове-

776

ческий силуэт еще не встречался в истории. По специалисту легче все­го определить эту новую породу и убедиться в ее решительной новиз­не. Прежде люди попросту делились на сведущих и невежественных — более или менее сведущих и более или менее невежественных. Но специалиста нельзя причислить ни к тем, ни к другим. Нельзя считать -его знающим, поскольку вне своей специальности он полный невежда; нельзя счесть и невеждой, поскольку он — «человек науки» и свою пор­цию мироздания знает назубок. Приходится признать его сведущим невеждой, а это тяжелый случай, и означает он, что данный господин к любому делу, в котором не смыслит, подойдет не как невежда, но с дерз­кой самонадеянностью человека, знающего себе цену.

И действительно, специалист именно так и поступает. В политике, в искусстве, в общественных и других науках он способен выказать первобытное невежество, но выкажет он его веско, самоуверенно и — самое парадоксальное — ни во что не ставя специалистов. Обособив, цивилизация сделала его герметичным и самодовольным, но именно это сознание своей силы и значимости побуждает его первенствовать и за пределами своей профессии. А значит, и на этом уровне, предельно элитарном и бесконечно удаленном, казалось бы, от массового челове­ка, сознание остается примитивным и массовым.

Это не общие фразы. Достаточно приглядеться к тому скудоумию, с каким судят, решают и действуют сегодня в искусстве, в религии и во всех ключевых вопросах жизни и мироустройства «люди науки», а вслед за ними, само собой, врачи, инженеры, финансисты, преподаватели и т.д. Неумение «слушать» и считаться с авторитетом, которое я посто­янно подчеркивал в массовом человеке, у этих узких профессионалов достигает апогея. Они олицетворяют ив значительной мере формиру­ют современную империю масс, и варварство их — самая непосред­ственная причина европейского упадка.

С другой стороны, они — нагляднейшая демонстрация того, как именно в цивилизации прошлого века, брошенной на собственный про­извол, возникли ростки варварства и одичания.

Непосредственным же результатом узкой и ничем не восполненной специализации стало то, что сегодня, когда «людям науки» нет числа, людей «просвещенных» намного меньше, чем, например, в 1750 г. И что хуже всего, эти научные вертела не могут обеспечить науке внут­реннего развития. Потому что время от времени науке необходимо согласованно упорядочивать свой рост, и она нуждается в реформации, в восстановлении, что требует, как я уже говорил, унификации — и все более трудной, поскольку охватывает она все более обширные области знания. Ньютон сумел создать свою научную систему, не слишком углубляясь в философию, но Эйнштейну для его изощренного синтеза пришлось пропитаться идеями Канта и Маха. Кант и Мах —всего лишь символы той огромной массы философских и психологических идей, что повлияла на Эйнштейна, — помогли освободиться его разуму и най-

777

ти путь к обновлению. Но одного Эйнштейна мало. Физика испытыва­ет самый тяжелый за всю свою историю кризис, и спасти ее сможет только новая энциклопедия, намного систематизированней прежней... И если даже специалисту неясен организм его науки, то уж тем бо­лее неясны исторические условия ее долговечности, то есть неведомо, какими должны быть общество и человеческое сердце, чтобы в мире впредь совершались открытия. Современный упадок научного призва­ния, о котором я упоминал, — это тревожный сигнал для всех* кому ясна природа цивилизации, уже недоступная своим хозяевам — «лю­дям науки». Они-то уверены, что цивилизация всегда налицо, как зем­ная кора или дикий лес.

(Ортега-и-Гассет X. Восстание масс. С.47—53,61—64,99—105)

Массовый чело- Последние десятилетия развития современного об-век эпохи инфор- щества привели к становлению феномена так назы-мационного ваемого массового человека, сознание которого от-

общества личается рядом специфических особенностей. Бе-

зусловно, факт существования массового сознгГния был известен задолго до XX в., а сама «масса» всегда составляла (и со­ставляет) неотъемлемую часть населения всякого государства. Одна­ко современный феномен массового человека обладает определенной новизной в силу целого ряда причин, которые в своей совокупности, характерной для современности, никогда прежде не выступали. Во-пер­вых, никогда прежде человек массы не представлял по своей числен­ности столь большой группы, которая бы реально была способна ока­зывать на социокультурные процессы весьма заметное влияние. Во-вторых, характер объединения в массу обусловлен факторами, которые прежде не существовали: наличием информационного поля, включа­ющего в себя и всепроникающее воздействие СМИ. В-третьих, совре­менный массовый человек отнюдь не тяготится своей массовостью и не ощущает какой-либо «культурной недостаточности» в плане уров­ня своего развития, своих вкусов и т.п. В-четвертых, именно массовый человек оказывается сегодня востребован современным укладом жиз­ни и наиболее приспособлен к нему..

Таким образом, массовый человек — это не столько человек из мас­сы, сколько человек с массовым сознанием, и его главной характерис­тикой является то, что он «как все». При этом его массофикация осу­ществляется вполне направленно — с помощью моды, рекламы, орга­низации информационных воздействий, хотя, конечно, в любом случае человек сам, своим сознанием субъективно участвует в этом процессе, внутренне осуществляя (в крайнем случае, осознанно фиксируя) свой «выбор». Такой человек, ставший реальностью современного инфор­мационного общества, есть одновременно и его продукт, и само усло­вие его существования, сохранения и воспроизведения.

778

Трудно говорить о личности массового человека, ибо сам он делает все, чтобы утратить те черты, которые определяют понятие личности. В то же время современная масса — это не прежнее «множество нераз­витых, но способных к развитию отдельных существ; она с самого на­чала подчинена иной структуре: нормирующему закону, образцом для которого служит функционирование машины. Таковы даже самые высокоразвитые индивиды массы. Более того, именно они отчетливо сознают этот свой характер, именно они формируют этос и стиль мас­сы», — так характеризует современную массу Р. Гвардини. Современ­ный массовый человек является новым — и социально, и психологи­чески — образованием. Это своего рода законченное, завершенное в самом себе образование без стремления к какому-либо внутреннему изменению и движению. Размышления заменены спонтанным прояв­лением бессознательного, мотивы — импульсами, определенность — нетерпимостью.

Массовый человек стал выражением существенных изменений, про­изошедших в современном обществе и его культуре. Бурное развитие техники и технологии сделало культуру общедоступной и повсемест­но присутствующей в жизни общества. Искусство, по утверждению Г. Лебона, становится в подобных условиях лишь низшим родом про­мышленности, что и определяет его банальность и отсутствие индиви­дуальности.

Человек без лица, без индивидуальности — массовый человек в то же время остается индивидуалистом. Он — в массе людей-атомов, особо-отдельных, но одинаково неразличимых. Индивидуализм, однако, от­нюдь не означает становления индивидуальности, личности; на фоне процессов омассовления это означает рождение толп, состоящих из лю­дей-атомов, где каждый один и сам по себе, но во всем подобен другим. Личность, как известно, представляет собой системное и целостное об­разование, не сводимое к какой-либо одной стороне проявления челове­ка или какой-либо конкретной форме его социального поведения. Мас­совая культура, во-первых, фрагментирует личность, лишая ее целост­ности, и, во-вторых, сужает ее ограниченным набором стереотипных проявлений, которые все с меньшим основанием можно считать поступ­ками. Иными словами, из фундамента личности выбивается единый стер­жень, интегрирующий совокупные проявления личности и составля­ющий ее идентичность; остается лишь некая специфическая «реак­тивность» в заданном направлении, т.е. складывается конформизм. Происходит парадоксальный процесс одновременного и омассовления людей, и распадения их общности, которая может основываться на вза­имодействии личностей, но не на изоляции индивидуализмов...

Это новое явление современного общества — человек без лица в мас­се таких же, как он сам, и в то же время он один — один на один со своим телевизором, своей газетой, которые не оставляют его с самим собой,

779

лишают настоящего досуга, заполняя его время принудительным раз­влечением, ни к чему не ведущими многословными обсуждениями, су­етливыми шоу-программами. Сознание массового человека характери­зуется дезориентированностью относительно ценностей и приоритетов даже жизненно важного плана. Одновременное распространение про­тиворечивых, порою взаимоисключающих суждений приводит к тому, что сознание оказывается погружено как бы в «бульон» из непроварен­ной и взаимонесовместимой информации, что затрудняет адекватное восприятие действительности, порождает апатию и безразличие.

Массовый человек обладает пониженной способностью к рассуж­дению, у него ослаблены моральные запреты, он склонен к иррацио­нальным действиям, руководствуется сиюминутными стимулами и мотивами. Особенностью его становится то, что он не только отвыкает от отвлеченных размышлений, систематизированных умственных уси­лий, но и часто вместо действительности предпочитает иллюзии. Прав­да становится ему фактически безразлична и даже неудобна, ибо раз­рушает состояние спокойного полусна, в котором он предпочитает пре­бывать. Этот своеобразный транс становится для него формой защиты от нарастающего потока разного рода информации, которую он не мо­жет уложить в какую-либо непротиворечивую систему. Постепенно самостоятельная духовная жизнь человека, которая не была бы погло­щена «организованной» жизнью информационного общества, стано­вится невозможной. Человек оказывается заключен в круг функцио­нирования массовой психологии, из которой выбраться можно, лишь сознательно приложив для этого значительные личные усилия.

В то же время человеку предлагается как бы новая, достаточно упо­рядоченная и привлекательная реальность, которую создает современ­ный маскульт с его непритязательной системой развлекательно-¹ успокоительных образов. Человек начинает воспринимать настоящую реальность через систему созданных маскультом и СМИ мифов, и уже эта система мифов представляется ему новой ценностью и подлинной реальностью. Активно вторгаясь в структуры подсознания, широко используя символику, имеющую опору в глубинах подсознательного, средства массовой информации комбинируют сознательные и подсоз­нательные воздействия, создавая и распространяя социальные мифы, эту своеобразную культурную форму описания и объяснения действи­тельности, получившую новое специфическое бытие в XX веке. Сово­купность мифов, трансформирующая систему представлений и моти­ваций личности, выступает как тотальное средство модификации пред­ставлений о жизни у управляемых мифами людей. Таким образом, создается способ управления жизнью через сознание, которое напол­няется нужными смысловыми матрицами, оживающими в нужных иде­ях и образах. Совокупность управляющих мифов создает пространство и задает доминанты формирования массовой психологии, она не толь-

780

ко внушает определенный тип поведения, но и программирует опреде­ленный тип мышления. Создаваемые СМИ мифы тиражируются, раз­дуваются, выдаются за истинную реальность, заменяя собою исходную в сознании человека. Эта искусственная реальность не только подчи­няет себе исходную, но трансформирует всю систему традиционных способов восприятия и мышления, причем делает это сходным обра­зом одновременно для больших масс людей. Люди входят разными в пространство такой мифопорождающей машины, но выходят оттуда одинаковыми и одинаково безликими, ибо сами лица становятся отра­жением общей идеи, заложенной в эту «машину». Мифологизирован-ностъ мышления становится еще одной характерной чертой современ­ного массового человека, пребывание в сфере мифов — характерной осо­бенностью его жизни.

(Самохвалова В.И. Культурология. С. 228—232)

Массовая культура Возникновение массовой культуры непосредственно связано с развитием средств массовой информации, и

прежде всего, радио и телевидения. Массовая культура впервые возникает в 1930-е гг. в США, во второй половине XX в. она уже формируется во всех высокоразвитых странах и постепенно проникает во многие слаборазвитые страны, способствуя тем самым глобализации и вестернизации культуры.

Термины «массовая культуры» и «массовое искусство» возникли еще в эпоху Просвещения, в частности, их использовали Гете и Шиллер. Но, при их употреблении в XVIII—XIX вв. имелась в виду культура и искусство «для масс», т.е. для широкой публики, включающей в себя не только высшие слои общества, но и средние, уровень образования которых в этот период стреми­тельно повышался.

Исследование феномена «массовой культуры» и ее места в художе­ственной культуре XX в. сопряжено с рядом трудностей. Одна из них заключена уже в самом термине «массовая культура», который обла­дает обманчивым смыслом. По своему буквальному значению он пред­полагает, что «массовая культура» — это культура масс, культура, пред­назначенная для потребления народа, или, иными словами, что это народная культура. Западная культурология и эстетика охотно исполь­зуют это понятие, потому что оно объясняет многие недостатки запад­ной культуры неспособностью масс к пониманию истинного искусст­ва, хотя на самом деле «массовая культура» — это создание не народа, а коммерческой индустрии культуры...

Подлинно народная культура не имеет ничего общего с «массовой культурой», напротив, эта последняя по своему содержанию и соци­альным функциям враждебна подлинно народной культуре.

Всякая народная культура имеет древние корни, уходящие в глубь веков, она основана на длительных исторических традициях, отража­ющих мечты, обычаи, склад характера того или иного народа. «Массо-

78.1

вая культура» таких традиций не знает, ее вкусы и идеалы меняются с головокружительной быстротой в соответствии с потребностями моды.

Народная культура всегда национальна, тогда как «массовая куль­тура» не имеет национальности, она космополитична, рассчитана на любые национальные характеры и вкусы.

По своему характеру народная культура, как правило, реалистична, отражает трезвый, земной характер народного мышления. Напротив, «мас­совая культура» — псевдореалистична, она основывается на иллюзиях, вымыслах, мифах и призывает не к познанию жизни, а к бегству от нее...

Поэтому модернизм и «массовая культура» враждебны не друг дру­гу, а всякому истинно реалистическому искусству.

Существуют довольно противоречивые точки зрения по вопросу о времени возникновения «массовой культуры». Некоторые считают ее извечным побочным продуктом культуры, своего рода отдушиной, ко­торая существовала уже в античную эпоху. Однако гораздо более обо­снованными являются попытки связать возникновение «массовой куль­туры» с научно-технической революцией, породившей широкодоступ­ные средства распространения и потребления культуры...

В 1957 г. под редакцией Д. Уайта и Б. Розенберга вышел сборник «Массовая культура. Популярные искусства в Америке». Составите­ли сборника стояли, правда, на противоположных позициях: Розенберг выражал критическое отношение к «массовой культуре», Уайт стре­мился апологетизировать ее.

«Не может быть никакого сомнения, — писал Розенберг, — в том, что средства массовой коммуникации представляют собой большую -угрозу для независимого человека... Никакая художественная форма, никакой объем знаний, никакая эстетическая система не являются до­статочно сильными, чтобы противостоять вульгаризации. Своего рода культурная алхимия трансформирует их в тот же самый ходовой то­вар. Никогда прежде священное и мирское, возвышенное и низкое, под­линное и показное не перемешивались до такой степени, чтобы стать совершенно нераспознаваемыми».

Иной подход к пониманию «массовой культуры» сформулировал Д. Уайт. Он отмечал достижения «массовой культуры», которые, по его мнению, проявляются в повышении качества фильмов и телевизионных постановок, в улучшении звукозаписи и т.д. Однако в целом в 1950-х гг. господствующим оставалось критическое отношение к «массовой куль­туре»...

Аналогичную позицию занимал и Дж. Селдес, который в своей книге «Большая аудитория» признавал, что «массовая культура» ориенти­руется на самые примитивные, низкие вкусы, приспосабливая совре­менную культуру к «нормам жизни несовершеннолетних»...

В 1960-х гг. признанным авторитетом в области исследования «мас­совой культуры» выступил канадский социолог Маршалл Маклюэн. В

782

своих работах, отличающихся, правда, не столько теоретическим, сколь­ко афористическим характером, Маклюэн доказывал, что «массовая культура» является естественным, органическим следствием развития средств массовой коммуникации. По его мнению, «массовая культу­ра» снимает конфликт «слухового» и «зрительного» восприятия, ко­торый был характерен для всей истории мировой культуры, когда на первый план выдвигался то один, то другой тип сенсорной ориента­ции. По определению Маклюэна, «культура — это набор сенсорных предпочтений». В соответствии с этим канадский социолог делил сред­ства массовой коммуникации по способу их воздействия на чувства человека на «горячие» и «холодные». «Холодные» средства, по его мнению, в отличие от «горячих», не обладают конкретной детальной информацией, а требуют домысливания.

Применяя эту классификацию, Маклюэн противопоставляет такие «горячие» средства, как радио и кино, «холодному» телевидению, по­тому что телевизионное изображение состоит из большого числа све­тящихся точек и волн, из которых воображение зрителя должно дори­совывать образы.

Вся история мировой цивилизации предстает у Маклюэна как пос­ледовательная смена «типов технологии», средств и способов комму­никации. Суть своей концепции он выразил в афоризме: «Средство есть само сообщение». Это означает, что на человека оказывает влияние не содержание информации, а само средство сообщения; последнее и определяет характер и содержание той специальной информации, при помощи которого она передается.

По мнению Маклюэна, «массовая культура» является высшей фор­мой прогресса, связанного с электронными средствами массовой ком­муникации. Она делает ненужными такие «устаревшие» формы куль­туры, как книгопечатание, и знаменует собой установление власти «гло­бальной деревни», в которой все продукты и средства культуры являются общедоступными. По его словам, современную культуру можно гибридизировать, консервировать, фасовать в банки так же, как фрукты и овощи.

Следует отметить, что многие идеи Маклюэна, несмотря на их па­радоксальность, продолжают разрабатываться и в современных рабо­тах о «массовой культуре»...

Характерно, что в начале 1970-х годов критический тон в оценках феномена «массовой культуры» постепенно исчезает из западной со­циологии и эстетики. В это время большинство исследователей прихо­дят к выводу, что «массовая культура» не только не противоречит «вы­сокой» культуре, но в какой-то мере даже оплодотворяет и обогащает ее. Идея противоположности «высокой» и «массовой» культуры сме­няется идеей их конвергенции...

«Массовая культура» — это не только произведения дешевого кит­ча, подделки, искусство второго сорта. Напротив, довольно часто она

783

обладает утонченной и изощренной техникой... «Массовая культура» не имеет какого-либо определенного предмета или социальной жанро­вой структуры. Главное ее условие — создание такого культурного кон­текста, в котором любое художественное произведение стереотипизи-руется и по способу потребления, и по своему содержанию. «Массовая культура» — это не просто китч, это искусство, сознательно стремяще­еся к тривиальному.

Одна из важных функций современной «массовой культуры» со­стоит в мифологизации общественного сознания. Воспитывая в чело­веке потребителя, лишая его самостоятельного, критического отноше­ния к реальности, создавая культовые, чуть ли не оргиастические фор­мы поклонения своим героям, «массовая культура» выступает в роли современной мифологии...

Характерной особенностью современной «массовой культуры» яв­ляется уход от реальной действительности в область фантазии, нарко­тического наслаждения и нарциссического самолюбования.

(История эстетической мысли. С. 621—632)

Молодежная Одним из своеобразных феноменов современной жизни

субкультура стало появление молодежной субкультуры. Ее форми-

рование активно шло во второй половине XX в. и было тесно связано с научно-технической революцией, становлением информаци­онного общества и массовой культуры. Молодежные «бунты» 1960— 1970-х гг., движения хиппи, панков, рокеров и т.д. стали значительным социальным яв­лением. В последней трети XX в. в рамках «молодежных революций» произо­шли сексуальная и психоделическая революции, значительно сказавшиеся на образе жизни многих современных людей высокоразвитых стран. Многие молодежные движения оказались тесно связаны с современной музыкой (и преж­де всего роком в различных его течениях) и нетрадиционными религиями.

Термин «молодежная субкультура», изрядно к месту и не к месту использовавшийся в последнее время в средствах массовой информа­ции, на сегодня оказался настолько размытым, что его смысл и пробле­мы, связанные с феноменом молодежной субкультуры, ускользают от внимания и тонут в громких звуках музыки, причудливых «прикидах» молодых, их неординарном поведении, надоевшем старшим и манящем младших. И действительно, существует ли феномен молодежной суб­культуры или же это ловкий трюк массовой культуры, ориентирован­ной на ту часть общества, которую легче всего «завести», «раскрутить» и за счет которой легче всего разбогатеть? И если молодежная субкуль­тура все-таки существует не как результат рекламной кампании в сред­ствах массовой информации, то что это — отклонение от нормы, с ко­торым надо так или иначе бороться (милиции, педагогам, врачам-пси­хиатрам, психологам и т.д.), или же это нормальное явление, свойственное всем индустриально развитым обществам, а потому не-

784

обходимо проявлять терпимость к нему и научиться жить в новой со­циальной реальности, структурным элементом которой является в том числе и молодежная субкультура? Эти и многие другие вопросы воз­никают всякий раз, когда разговор начинает касаться молодежной суб­культуры.

Для нее характерно следующее: .

— молодежная субкультура представляет собой социальную общ­ность, каждый представитель которой сам причисляет себя к ней, то есть идентифицирует себя с ней. Члены такой общности могут форми­ровать группы как непосредственного контакта (компании, объедине­ния, тусовки), так и виртуального общения (например, киберпанки);

— вхождение молодого человека в ту или иную молодежную суб­культуру означает принятие им и разделение ее норм, ценностей, мировосприятия, манер, стиля жизни, а также внешних атрибутов принадлежности к данной субкультуре (прическа, одежда, украшения, жаргон и т.п.);

— как правило, молодежные субкультуры возникают вокруг како­го-либо «центра», либо инициатора тех или иных инноваций, либо вы­разителя тех или иных пристрастий к музыкальным стилям, образу жиз­ни, отношения к определенным социальным явлениям и т.д.;

— «центр» (а это слово мы ставим в кавычки, поскольку в молодеж­ных субкультурах он очень размыт и лабилен (нестоек, неустойчив, изменчив) и то, что вчера было «центром», сегодня уже может им не быть), вокруг которого группируются молодые люди, формирует суб­культурное мировоззрение данной группы и закрепляет его в крыла­тых выражениях, лозунгах, возможно, каких-либо (писаных или непи­саных) текстах, проясняющих основополагающие ценности данной группы. Если то, что делает «центр», привлекает внимание молодых людей, вокруг него появляется группа последователей, и данная суб­культура растет в количественном отношении;

— значимые для той или иной молодежной субкультуры идеи и цен­ности получают внешнее выражение в обязательной для ее членов сим­волике и атрибутике группы:

— посредством нее молодые люди узнают «своих»;

— она выделяет данных молодых людей среди «чужих»;

— она работает на объединение и сплочение группы;

— она позволяет молодым людям демонстрировать и отстаивать свою позицию в социальной среде...

С первых щагов молодежную субкультуру отличает невписыва-емость, невовлеченность в базовую культуру общества. А поскольку базовой в то время становилась массовая культура, то молодежная суб­культура не вписывалась именно в нее. При этом «невписываемость» при одновременном желании привлечь к себе внимание окружающих обернется странным соединением, симбиозом эпатажных, эскапист-

785

ских и протестных форм данной субкультуры. Эти формы предоста­вят возможность молодежной субкультуре исполнять роль своеобраз­ного компенсаторного механизма, решающего задачу противовеса мощ­ному нивелирующему давлению массовой культуры, и проявиться как своеобразной защитной реакции культуры от самоуничтожения, одним из механизмов самосохранения культуры...

На протяжении всего времени существования молодежной субкуль­туры она никогда не вписывалась в массовую культуру. И в подтверж­дение сказанному приведем следующие доводы:

— различные молодежные субкультуры, несмотря на перманентные попытки массовой культуры вовлечь их в свою сферу, сохраняют «контр­статус». Как только та или иная конкретная молодежная субкультура начинает движение навстречу массовой культуре, она распадается и прекращает свое существование в качестве молодежной субкультуры, будучи поглощенной массовой культурой;

— молодежные субкультуры «закрыты» для и от внешнего мира, эзотеричны, в то время как массовая культура «открыта» и, более того, агрессивна: трудно быть в стороне от нее, когда она везде и всепрони-кающа;

— поскольку молодежные субкультуры объединяют в основном уча­щуюся молодежь с различным образовательным уровнем, то эти суб­культуры различаются по своей направленности; массовая культура, напротив, единообразна и намеренно занижает требования к образова­тельному уровню ее потребителя.

Уже отмеченные здесь отличия массовой культуры и молодежной субкультуры дают нам основание говорить, что последняя «выпадает» из-под единообразной власти первой и является хотя и не очень значи­тельным, но определенного рода ее противовесом...

Молодежная субкультура ... служит своеобразным механизмом добровольной самоизоляции, ухода из мира в любом его проявлении (мира взрослых, учителей, родителей и т.д.). Тот бунтарский пафос, который присутствует у носителей молодежных субкультур, носит не деструктивный, а конструктивный характер, поскольку направлен не на глобальные изменения или разрушения существующей обществен­ной системы, а на создание своего мира, отличающегося от общего. При этом главным для субкультурной молодежи становятся общение, определенная разделяемая всеми внутри субкультуры система пред­ставлений, общий стиль жизни и, возможно, деятельности, нравы и быт тусовки.

Молодежная субкультура начинает перерастать в контркультуру, когда появляется некий общий враг. Этим врагом может стать либо общество в целом, либо определенные социальные несоответствия ре­алиям времени, а не какая-либо социально-демографическая группа или конкретный человек (например, представители какой-либо наци-

786

овальности, спортивные болельщики и т.п.), поскольку в противном случае мы будем иметь дело не с контркультурой, а с криминальными группировками.

Когда появляется некий общий значительный (в указанном смыс­ле) враг, тогда атмосфера игры отодвигается на второй план, а на пер­вый выходит стихия уличного митинга. Закрытая молодежная субкуль­тура раскрывается, ее эскапизм уходит в прошлое, превалирующим в субкультуре становится чувство агрессии, и молодежная субкультура начинает бороться до победного конца. Конструктивный субкультур­ный период заканчивается, и начинается деструктивный период, кото­рый часто приводит к террористическим действиям.

*

(Левикова С.И. Молодежная субкультура. С. 3,32—33, 44—46)

Наркотики В обыденном сознании молодежная субкультура

и молодежная прочно увязывается с наркоманией. И действитель-субкультура но, хотя бы то, что наркоманов-стариков практиче-

ски не существует и наркотики потребляются преж­де всего молодыми людьми, превращающими все, что связано с нарко­тиками, в проблему и для себя и для старших поколений, невольно наводит на мысли, что здесь не обходится без молодежной субкульту­ры. Однако юный возраст наркоманов определяется в первую очередь не их принадлежностью к молодежной субкультуре, а тем, что мало кому из них, как правило, начинающих потреблять наркотики вовсе не на старости лет, удается излечиться от наркотической зависимости и банально дожить до преклонных лет. Ведь никому же не приходит в голову на основании того, что алкоголь потребляется практически «в любом сознательном возрасте», утверждать, что молодежной субкуль­туры как феномена не существует.

Да, употребляющие наркотики молоды, однако далеко не все нар­команы входят в какую-либо молодежную субкультуру. Наркоманов намного больше, чем субкультурных молодых людей, и тому есть мно­го серьезных социальных причин... При этом нельзя сказать, что и мо­лодежная субкультура обходится без наркотиков. Даже более того, именно в рамках молодежной субкультуры были созданы специальные наркофилософия, наркорелигия и особая наркокультура, предполагав­шие «нерутинное» отношение к наркотикам и к их применению. Но все это было в далеких 60-х годах XX столетия в Соединенных Штатах Америки. Создателя этих религии, философии и культуры, американ­ского ученого Тимоти Лири, уже нет в живых. Однако еще задолго до своей смерти он пришел к выводу, что ни наркотики, ни наркомания не могут привести человека ни к счастью, ни к мировой гармонии, ни к расширению сознания. Он отрекся от утверждения, сделанного им ра­нее: «Горизонты современного поколения молодежи, благодаря расши­рению его сознания, чрезвычайно широки в сравнении с ее родителя-

787

ми. Переворот произошел,-нет пути назад. Психоделическая битва вы­играна»¹, и столь же азартно, как в свое время наркотики, стал пропа­гандировать иной мир — виртуальный.

Личность Тимоти Лири уникальна во многих отношениях. Он был ученым — биологом и психологом, который вначале в рамках своих служебных обязанностей, а затем, когда с ним расторгли договор, уже по собственной инициативе изучал воздействие ЛСД на организм че­ловека, на его сознание. Как и Кен Кейси², автор книги, по которой впо­следствии был снят фильм «Пролетая над гнездом кукушки», Лири при­шел к выводу, что «когда-нибудь ЛСД спасет Америку». Однако после того, как он испробовал на себе действие многих наркотиков, создал наркоцерковь, написал книгу «Политика экстаза», многие годы «нес крест» наркогуру и практически богоподобного существа для многих молодых людей, а затем за все это отбыл наказание в тюрьме, где узнал о компьютерах и о том, что сознание можно расширять и не столь вред­ным для здоровья способом, каким был прием наркотиков. Он сумел излечиться от наркозависимости и стать пропагандистом здорового образа жизни и виртуального расширения сознания. При этом оба дела Тимоти Лири не пропали: и то, которое было до «исцеления», и то, что пришло ему на смену. И по сей день «осколки» наркофилософии и нар­корелигии Лири продолжают будоражить умы части субкультурной молодежи, в то время как другая часть, возможно, и не подозревает, что следует заветам Тимоти Лири, расширяя собственное сознание посредством компьютера, позволяющего оказываться в ином измере­нии — в виртуальном мире.

Вопрос о наркотиках и наркомании в контексте молодежной субкуль­туры вовсе не однозначен, как это, вероятно, может показаться с первого взгляда. Так, в одних неформальных молодежных объединениях и peer groups употребление наркотиков обязательно для их членов; в других оно не запрещается и не навязывается, а решение потреблять или не по­треблять наркотики остается за каждым молодым человеком; в третьих же потребление наркотиков подпадает под строжайший запрет и усло­вием пребывания в составе такого неформального объединения являет­ся полное соответствие так называемому здоровому образу жизни и от­сутствие «вредных привычек и пристрастий»...

Наркотики, как и многое другое, в рамках молодежной субкультуры играют сразу несколько ролей и в различных ситуациях выполняют различные функции: от разделения, дифференциации до соединения и уравнивания молодых людей. Так, в одних случаях наркотики и их потребление оказываются лишь фоном (в зависимости от контекста — положительным или отрицательным), на котором разворачиваются

¹ Leary T. The Politics of Ecstasy. NY, 1968. P. 103, 370.

² Более распространенное написание этой фамилии в русскоязычной литера­туре — Кизи.

788

события, и их роль аналогична «массовке» в театре. В других случаях роль наркотиков возрастает, в том числе и с их помощью молодежная группа отделяет «своих» от «чужих». В иных ситуациях наркотики помогают молодым людям стереть все различия и барьеры между со­бой, дабы возникло не объединение большого количества «Я», а одно общее большое «Мы». Ведь недаром американский хиппи Реймонд Мангоу в свое время сказал: «Я понимаю теперь, марихуана, эта бес­цветная "травка", приводила нас к общему знаменателю».

Да, феномен молодежной субкультуры довольно тесно связан с нар­команией. Причина обращения молодых нонконформистов к нарко­тикам кроется в самой специфике молодежного протеста, насквозь про­низанного иллюзиями, придающего первостепенное значение нрав­ственно-психологической трансформации личности. Наркотики как бы «раздвигают» границы сознания, благодаря чему появляется возмож­ность совершать невероятные путешествия внутри самого себя, когда время, кажется, останавливается, а все предметы реального мира вос­принимаются лишь фрагментарно или же в ином обличье. Однако нар­команию в общество привнесла вовсе не молодежная субкультура. И наркотические вещества, и их потребление стары как мир. Но пристра­стившаяся к наркотикам уже на начальных стадиях своего существо­вания молодежная субкультура, умудрившаяся еще в 1960-х гг. XX сто­летия ввести моду на наркотики среди молодежи, практически выпус­тила джинна из кувшина, способствуя приданию наркомании статуса молодежной проблемы мирового масштаба.

Мода на наркотики в молодежной среде пошла из Соединенных Штатов Америки периода Студенческой революции, несмотря на то, что и на начальных стадиях существования молодежной субкультуры, в 1950-х гг. XX столетия, ее первые представители — битники и хип-стеры — вовсе не чуждались наркотиков. Однако они и представить себе не могли, каких масштабов достигнет наркомания в США периода Сту­денческой революции — периода контркультуры, хиппи и «новых ле­вых». Тимоти Лири в книге «Политика экстаза» отмечал, что в США каждый четвертый регулярно использовал «успокоительные средства»: «Наше общество уже на пути к превращению в измученного наркома­на». И помог обществу в этом в том числе и сам Тимоти Лири, не без помощи которого молодежная культура получила не просто наркома­нию, а наркокультуру, наркорелигию и наркофилософию.

(Левикова С.И. Молодежная субкультура. С. 369—372)