Научные знания

О вере в авторитет Средневековая наука, так же как и богословие, строилась на вере в авторитет — Священного Пи­сания (Библии), Священного Предания (труды отцов церкви, поста­новления соборов и т.п.), по мере знакомства с античными авторами к ним тоже стали относиться как к абсолютным авторитетам.

К авторитетам прибегали, по всей видимости, в той мере, в какой они не противоречили собственным воззрениям писавшего. Алену Лилль-скому принадлежит ставшая крылатой фраза, что, «у авторитета нос из воска, и форму его можно изменить в любую сторону». По всей вероят­ности, авторитетами для интеллектуалов Средневековья становились также такие неожиданные авторы, как языческие и арабские философы. Тот же Ален Лилльский утверждал, что нужно прибегнуть к авторитету «благородных» философов, чтобы пристыдить христиан. В X в. араб­ские писатели были до такой степени в моде, что Аделард Батский не без лукавства признавался, что многие свои собственные мысли он при­писывал арабам, чтобы они лучше воспринимались читателями, что дол­жно — подчеркнем это — побуждать нас к осмотрительности в оценке влияния арабов на средневековую христианскую мысль. Влияние это подчас преувеличивается. В действительности ссылки на арабов часто были лишь данью моде, маской, призванной привлечь внимание к ори­гинальной мысли. Как бы то ни было, ссылка на то, что то или иное выс­казывание заимствовано из прошлого, была в средние века почти обяза­тельна. Новшество считалось грехом. Церковь спешила осудить nvitates (старофранцузское «novelletes»). Это касалось и технического прогрес­са, и интеллектуального прогресса. Изобретать считалось безнравствен­ным. Самое важное, что почтенный «аргумент традиции», силу которо­го хорошо понимаешь, если говорят о «согласии явившихся из глубин веков свидетелей, чтобы давать единогласные показания», часто стано­вился предметом спора. «Чаще всего, — пишет отец Шеню, — здесь ссылаются на одного автора, приводят один текст вне времени и про­странства, не заботясь о том, чтобы сформировать систему свиде­тельств»...

К доказательству авторитетом, то есть доказанной древностью, при­бавлялось доказательство чудом. Средневековые умы привлекало совсем не то, что можно было наблюдать и подтвердить естественным законом, регулярно происходящим повторением, а как раз, наоборот, то, что было необычно, сверхъестественно или, уж во всяком случае, ненормально. Даже наука более охотно избирала своим предметом что-то исключи­тельное, чудеса. Землетрясения, кометы, затмения — вот сюжеты, дос­тойные удивления и исследования. Средневековые искусство и наука шли к человеку странным путем, изобиловавшим чудовищами.

(Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. С. 303)

574

В поисках новых доказательств схоласты (по крайней мере некото­рые из них) все шире применяли наблюдение и эксперимент. Чаще всего вспоминают в этой связи имя Роджера Бэкона, который первым, по-видимому, применил термин scientia experimentalis и который прези­рал парижских магистров за чрезмерный догматизм. Исключение он делал лишь для Пьера де Марикура, автора «Трактата о магните», ко­торого называл «мастером эксперимента». Парижанам Бэкон проти­вопоставлял оксфордских магистров, сведущих в науках о природе. На самом деле оксфордцы были (и останутся в дальнейшем) прежде всего математиками, и тут проявлялись трудности, представлявшие для сред­невековых интеллектуалов установление взаимосвязи между теорией и практикой. Причины трудностей были многосложны, но в полупро­вале этих попыток сказалась прежде всего социальная эволюция уни­верситетских кругов. Рождающаяся схоластика попыталась установить связь между свободными искусствами и механикой, между науками и техникой. А университетские профессора относили себя к социальным группам, гнушавшимся ручного труда. Последствия разрыва теории и практики были во многих областях огромны. Физики экспериментам предпочитали Аристотеля, медики и хирурги вместо вскрытий пред­почитали ссылаться на Галена. Именно предрассудки докторов в го­раздо большей степени, чем нерешительность и уклончивость церкви, задержали развитие практики вскрытий и прогресс анатомии, которая делала, однако, первые многообещающие шаги в Болонье и в Монпе-лье на рубеже XIII и XIV вв. Те же внутренние противоречия пережи­вали в свою очередь и гуманисты.

(Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. С. 324—325)