Философия

Начало тысячелетней истории Византии — это импонирующее зре­лище одновременного расцвета неоплатонических философских школ, то языческих, как в Афинах, то религиозно нейтральных, как в Алек­сандрии, и спорившей с ними, но и учившейся у них христианской пат­ристики. Мы вправе усматривать и там черты упадка; но невозможно отрицать, что культура мысли была очень развитой, а напряжение ум­ственной работы — высоким. Это не продлилось долго. Та хрупкая утонченность, которая дает себя ощущать в филигранной диалектике Прокла и Дамаския или в одухотворенном экстазе Псевдо-Дионисия Ареопагита, не смогла пережить крутой ломки форм жизни. Уже блес­тящая эпоха Юстиниана I не была благоприятна для философии. Им­ператор закрыл в 529 г. Афинскую школу и этим ускорил естествен­ный процесс вымирания языческого неоплатонизма; он же подверг в 553 г. безоговорочному проклятию наследие Оригена и этим отрезал христианскую мысль от ее истоков, еще в IV в. питавших творчество каппадокийского кружка. Столетие спустя Византии, переживавшей острый общественный кризис и защищавшей свое существование от натиска арабов, было просто не до философии.

На фоне этого дичающего времени одиноко возвышается фигура Максима Исповедника, оригинального философа и богослова, в послед­ний раз воплотившего в себе нечто от мыслительной смелости Оригена, тонкости Григория Нисского, системосозидательской широты Псевдо-Дионисия. В 662 г. Максим умер на пути в кавказскую ссылку, перед этим подвергшийся урезанию языка и правой руки за то, что вразрез с очередным поворотом императорской церковной политики учил о ре­альности человеческой воли Иисуса Христа, в личностном выборе на­всегда подчинившего себя божественной воле, но не растворившегося в ней. С его смертью окончательно завершилась эпоха патристики...

486

Но с полной, образцовой определенностью средневековый тип мыш­ления проявился в деятельности Иоанна Дамаскина.

Иоанн родился во второй половине VII в. в Дамаске, тогда — столице халифата Омейядов; его отец был казначеем халифа, сын унаследовал положение при дворе, но затем оставил Дамаск, чтобы стать монахом в обители св. Саввы близ Иерусалима еще до конца VII в.; там он умер в середине следующего столетия. Таким образом, самый нормативный из учителей византийской церкви родился, прожил всю жизнь и окончил ее за пределами Византийской империи, на территории халифата. Ис­точники сохранили арабское имя или прозвище Иоанна — Мансур; од­нако весьма сомнительно, знал ли Иоанн что-либо об арабской литера­туре, помимо необходимых ему как христианскому полемисту сведений о Коране. Его культура остается всецело эллинистической в своих осно­вах. Бывший администратор халифа как систематизатор греческой ло­гики и византийской теологии — парадоксальное явление, характерное для той неповторимой ситуации, когда политическая карта Ближнего Востока в корне изменилась из-за стремительной экспансии ислама, но в сфере культуры соотношение сил еще было прежним.

(Культура Византии. С. 36—39)

Государство и право

О государствен- Из всей совокупности проявлений общественной ной власти жизни Византийской империи наибольший тради-

ционализм обнаружила система идеологических представлений, в том числе политическая теория, или теория государ­ственной власти. Сознательная, целенаправленная деятельность пра­вящей элиты империи, ее идеологов, политиков, аппарата светской власти и церкви проявилась в этой сфере особенно отчетливо. Рухну­ли позднеантичные рабовладельческие порядки, в муках, в условиях жесточайшего кризиса и варварских нашествий шел процесс форми­рования нового общественного строя, а между тем воззрения на проис­хождение, сущность и цели государственной власти — и прежде всего власти императора — оставались неизменными, какими они сложились и обрели официальный характер в эпоху Юстиниана I. Как никогда ранее, вплоть до середины VII в., застылые в своем величии идеалы божественного всемогущего императора, повелителя ойкумены, и свя­щенной, единственной империи, воплощавшей «царство божие» на зем­ле, находились в разительном противоречии с реальной действитель­ностью. Империя напрягала силы в борьбе за собственное существова­ние — пропагандистский же аппарат продолжал утверждать доктрину, согласно которой император имел право на мировое господство...

487

И в титулатуре повелителя империи вслед за этим появились два прин­ципиальных новшества, свидетельствовавших о крупных изменениях в политической доктрине правящего класса империи. В документе от 629 г. Ираклий впервые обозначил себя не «императором ромеев» (римлян), а титулом «василевс». К имени же наследника Ираклия, также Ираклия, стал прилагаться эпитет «новый Константин», что, по всей вероятности, должно было указывать на воплощение в соправителе и сыне василевса добродетелей идеального государя (Константина Великого).

Так имперские идеологи и политики преследовали цель подчерк­нуть континуитет и непреходящее величие империи, начиная от ее ос­нователя вплоть до ее нового, достойного своей миссии повелителя...

Теория власти в империи как законченная доктрина сложилась в V—VI вв. и в мало измененном виде жила тысячелетие. Ее важнейший атрибут — образ идеального государя, в основе которого лежало уче­ние Евсевия Кесарийского о добродетелях правителя и так называемая «Речь Юстина», посвященная тому же сюжету.

(Культура Византии. С. 59—65)

О законодатель- Во времена правления Юстиниана в Византии под руко-стве водством выдающегося юриста Трибониана была осуще-

ствлена грандиозная работа по составлению Свода граж­данского права. Он включает в себя Кодекс Юстиниана, Дигесты (Пандек­ты), Институции, Новеллы (Новые законы). Отрывки из Дигесты приведены в разделе «Культура Древнего Рима».

Кодекс Юстиниана — это собрание всех законов, принятых римским на­родом, и указов императоров (за исключением устаревших и потерявших силу). Он должен был служить справочником для судей. Дигесты — это со­брание комментариев, резолюций, мнений 38 виднейших римских юристов по поводу различных римских законов. Институции — это руководство для начинающих юристов, составленное по книгам знаменитого римского профес­сора II в. — Гая, а также Ульпиана, Флорентина и Марциала. Новеллы — это сборник законов самого Юстиниана. Римское право и, в частности, его обоб­щающий документ — Свод гражданского права сыграли важнейшую роль в становлении права всех стран европейской культуры.

В период «темных веков» право и законодательство разделили судь­бы византийской культуры: ...правовая жизнь империи в конце VII — первой половине IX в. выглядит как время упадка. В упадок приходит не только императорское правотворчество, но и юриспруденция. С ис­чезновением в середине VI в. профессоров-антецессоров преподавание права и юридическая наука переходят в руки схоластиков-адвокатов. ...От второй половины и конца VII в. мы, в сущности, не можем назвать ничего достойного внимания...

Такова была в общих чертах историко-правовая ситуация накануне издания в 726 или в 741 г. (вопрос о датировке спорен) первого после

488

Юстинианова Корпуса официального законодательного свода — Эк­логи, призванной сыграть выдающуюся роль в истории византийского права.

Возможно, именно плачевное состояние правоведческих знаний подтолкнуло Льва III к идее создания законодательного сборника и обусловило его особенности: чрезмерную лапидарность и явную непол­ноту юридического материала; оригинальность и самостоятельность структуры памятника, вызванные отсутствием подходящего образца; простоту и лаконичность стиля и языка. По всем этим «параметрам» Эклога знаменует собой радикальный отход от правовых воззрений юристов Юстиниана и их непосредственных последователей. Эклога, основными составителями которой были, конечно же, не императоры, от имени которых она издана, и даже не те высокопоставленные офи­циальные лица из числа членов учрежденной комиссии, которые были перечислены в преамбуле (квестор, патрикии, ипаты), но именно бе­зымянные юристы-схоластики, скрывавшиеся за безличным «и другие богобоязненные люди», — эта Эклога мыслилась ее создателями как «сокращенная выборка законов из Институций, Дигест, Кодекса и Новелл — конституций великого Юстиниана с внесенными в них ис­правлениями в духе большего человеколюбия».

Не только в заглавии, но и в преамбуле специально обращено вни­мание на реформаторский характер сборника. Указано, что реформа коснулась прежде всего процессуального права...

По своей структуре труд делился на 18 небольших титулов, охва­тывающих вопросы семейного и брачного права, дарений, наследствен­ного права, опеки и попечительства, положения рабов, купли-прода­жи, займа, эмфитевсиса, найма, свидетелей, имущественных отноше­ний стратиотов и других должностных лиц, наказаний за преступления, наконец, вопросы военного права, впервые вводимого здесь в офици­альное византийское законодательство. Уже в этом расположении ма­териала усматривается отход от классификации частного права соглас­но прежнему формальному принципу (право личное, вещное, раздел об исках) и его замена другим, более конкретным и упрощенным прин­ципом, согласно которому факты располагаются так, как они представ­лены в жизнедеятельности человека, начиная с обручения и вступле­ния в брак, где можно найти элементы всех перечисленных прав (лич­ного, вещного, искового).

Совершенно новым и наиболее оригинальным разделом явился зна­менитый «пенальный» титул Эклоги. Будучи лишь одним из восемна­дцати, из которых состоит сборник, этот титул тем не менее занимает У₅ часть всего объема и '/₃ часть общего количества глав. Предложен­ная Эклогой система наказаний во многом отлична от той, которая дей­ствовала в прежнем законодательстве. Она предусматривает для раз­личных категорий уголовных преступлений... телесные и членовреди-

489

тельские наказания: битье палками или плетью, отрезание носа, выры­вание языка, отсечение рук, ослепление, бритье головы, выжигание волос и др. И хотя сами по себе такого рода наказания не были, по-видимому, новшеством, масштабы и широта спектра их применимос­ти — это характерная черта именно Эклоги.

Скорее всего, в уголовном праве императоров Исаврийской динас­тии отразилось обычное народное право, согласно которому преступ­ник должен наказываться потерей той части тела, при помощи кото­рой он совершил преступление... В целом же Эклога представляет со­бой первый законодательный памятник, пенитенциарная система которого ясно и недвусмысленно предусматривала обе основные цели наказания — служить средством возмездия за причиненный вред, или искупления вины, и средством устрашения (превентивная функция наказания).

(Культура Византии. С. 216—218)

Из Судебных Иоанн Апокавк (кон. XII — нач. XIII в.) — византийский

постановлений автор, получивший образование в Константинополе, пос-Иоанна Апокавка ле захвата его крестоносцами жил в Эпирскрм деспота-те, в течение долгого времени был митрополитом г. Нав-пакта и одновременно судьей.

Сегодня пришли ко мне Константин Папаиоанопулос и Анна... Оба молодые: Константин, роста небольшого, выглядит приблизительно лет на шестнадцать; весь он какой-то худой, то ли от природы, то ли от вынужденного недоедания. По сравнению с Константином Анна — вполне зрелая женщина, старше его годами и, как написано в насмеш­ливой комедии, «надменна, капризна, падка до роскоши, словно Кеси-ра». Вот они пришли и стали просить расторгнуть их брак. Рассказы­вают, что их благословили, помолвили и обручили несовершеннолет­них, когда они были совсем еще дети. С тех пор Константин почт» нисколько не повзрослел, Анна же казалась его матерью, не потому, что постарела, а потому, что, достигнув цветущего возраста, располне­ла. И ей стал люб другой, она нарушила супружескую верность, ибо тот «младенец» не мог ни содержать ее трудом рук своих, ни выпол­нять своего мужского дела, а это особенно возбуждает у женщин нена­висть к мужчинам, потому они и не могут жить вместе...

Итак, мы порешили дать Константину и Анне развод по той причи­не, что оба супруга вступили в брак несовершеннолетними, а это — се­рьезное основание для расторжения брака, о чем гласит и государствен­ный закон, и церковное определение, вынесенное при священной па­мяти святейшего патриарха господина Иоанна Каматира, когда наше нижайшее ничтожество собственноручно и тотчас записывало церков­ные постановления. Вот и брак Константина и Анны да будет расторг­нут: Анна пусть выйдет замуж, но, разумеется, не за того развратника,

490

а за другого человека, чтобы никому не повадно было так или иначе полюбив замужнюю женщину, развратничать с ней и при этом наде­яться взять ее в жены. Обручивший же их священник, как того требует истинное человеколюбие, да не будет допущен к священнодействиям, дабы, будучи наставником людей, он не совершал неустановленного церковью и не скреплял священными словами противозаконного. Анна пусть возвратит Константину все его'имущество, оказавшееся у нее. Таково вынесенное по рассмотрении этого дела решение.

(Памятники византийской литературы IX—XIV веков. С. 320—321)