Человек расстановки

Нам ясно теперь, какой новый тип обитателя дома выдвигается в качестве модели^ «человек расстановки» — это уже не собственник и даже не просто пользователь жилища, но активный устроитель его сре­ды. Пространство дано ему как распределительная структура, и через контроль над пространством он держит в своих руках все варианты взаимоотношений между вещами, а тем самым и все множество их воз­можных ролей. (Он, следовательно, и сам должен быть «функциона­лен», однороден своему пространству, — только тогда он может отправ­лять и принимать сообщения от своей обстановки.) Для него самое важ­ное уже не владение и не пользование вещами, но ответственность — в том точном смысле, что он постоянно заботится о возможности давать и получать «ответы». Вся его деятельность экстериоризирована. Оби­татель современного дома не «потребляет» свои вещи. (Здесь опять-таки нет места «вкусу» — двусмысленному слову, подразумевающему замкнутые по форме и «съедобные» по субстанции предметы, предназ­наченные для внутреннего усвоения.) Он доминирует над ними, конт­ролирует и упорядочивает их. Он обретает себя в манипулировании системой, поддерживая ее в тактическом равновесии.

Разумеется, в такой модели «функционального» домашнего жиль­ца есть доля абстракции. Реклама пытается убедить нас, что современ­ный человек, по сути, больше уже не нуждается в вещах, а лишь опе­рирует ими как опытный специалист по коммуникациям. Однако до­машняя обстановка есть одно из проявлений переживания жизни, а потому большой абстракцией является приписывать ей модели исчис­ления и информации, заимствованные из области чистой техники. К тому же такая чисто объективная игра сопровождается целым рядом двусмысленных выражений: «на ваш вкус», «по вашей мерке», «персо-нализация», «эта обстановка станет вашей» и т.д., — которые по види­мости противоречат ей, а фактически составляют ее алиби. Предлага­емая человеку расстановки игра с вещами всякий раз получает свое ме­сто в двойной игре рекламы. Вместе с тем в самой логике этой игры

758

содержится прообраз некой общей стратегии человеческих отношений, некоторого человеческого проекта, модуса вивенди новой технической эры — подлинного переворота во всей цивилизации, отдельные прояв­ления которого прослеживаются даже в повседневном быту.

В традиционном быту вещь переживалась и вплоть до наших дней изображалась во всем западном искусстве как скромный, пассивный фигурант, раб и наперсник человеческой души, отражая в себе целост^: ный порядок, связанный с некоторой вполне определенной концепци^: ей убранства и перспективы, субстанции и формы. Согласно этой кон­цепции форма предмета есть абсолютный рубеж между внутренним и внешним. Это неподвижный сосуд, внутри которого — субстанция. Таким образом, все вещи, и в частности предметы обстановки, помимо своих практических функций имеют еще и первичную воображаемую функцию «чаши»¹. Этому соответствует их способность вбирать в себя душевный опыт человека. Тем самым они отражают в себе целое ми­ровоззрение, где каждый человек понимается как «сосуд душевной жизни», а отношения между людьми — как соотношения, трансценден­тные их субстанциям; сам дом становится символическим эквивален­том человеческого тела, чья мощная органическая система в дальней­шем обобщается в идеальной схеме его включения в структуры обще­ства. Все вместе дает целостный образ жизни, чей глубинный строй — строй Природы, первозданной субстанции, откуда и вытекает всякая ценность. Создавая или изготавливая вещи, придавая им некоторую форму, которая есть культура, человек преобразует субстанции при­роды; первозданная схема творчества зиждется на возникновении од­них субстанций из других — от века к веку, от формы к форме; это твор­чество ab utero², со всей сопровождающей его поэтико-метафоричес-кой символикой³. Итак, поскольку смысл и ценность возникают из процесса взаимонаследования субстанций под общей властью формы, то мир переживается как дар (по закону бессознательного и детской психики), который должно раскрыть и увековечить. Тем самым фор­ма, ограничивающая собой предмет, все же сохраняет в себе частицу природы, присущую человеческому телу; то есть всякая вещь в глуби­не своей антропоморфна. При этом человека связывает с окружающи­ми его вещами такая же (при всех оговорках) органическая связь, что и с органами его собственного тела, и в «собственности» на вещи всегда

¹ Однако в этой символической структуре, судя по всему, действует как бы за­кон размера: любой, даже фаллический по своему назначению предмет (автомо­биль, ракета), превысив некоторый максимальный размер, оказывается вмести­лищем, сосудом, маткой, а до некоторого минимального размера относится к раз­ряду предметов-пенисов (даже если это сосуд или статуэтка).

² Из материнской утробы (лат.).

³ Его эквивалентом всегда было и интеллектуально-художественное производ­ство, традиционно мыслившееся под знаком дара, вдохновения, гения.

759

виртуально присутствует тенденция вбирать в себя их субстанцию че­рез поедание и «усвоение».

В современных же интерьерах намечается конец такого природного строя; через разрыв формы, через разрушение формальной перегород­ки между внутренним и внешним и всей связанной с нею сложной ди­алектики сути и видимости возникает некоторое новое качество ответ­ственного отношения к вещам. Жизненный проект технического об­щества состоит в том, чтобы поставить под вопрос самую идею Генезиса, отменить любое происхождение вещей, любые изначально данные смыслы и «сущности», еще и по сей день конкретно символизируемые мебелью наших предков; в том, чтобы сделать вещи практически ис­числимыми и концептуализированными на основе их полной абстракт­ности, чтобы мыслить мир не как дар, а как изделие, как нечто домини­руемое, манипулируемое, описываемое и контролируемое, одним сло­вом приобретенное¹.

Этот современный строй вещей, принципиально отличаясь от тра­диционного строя вещей порожденных, также, однако, связан с неко­торым фундаментальным символическим строем. Если прежняя циви­лизация, основанная на природном строе субстанций, соотносима со структурами оральной сексуальности, то в современном строе произ­водства и функциональности следует видеть строй фаллический, ос­нованный на попытках преодолеть и преобразовать данность, прорвать­ся сквозь нее к объективным структурам, — но также и фекальный строй, который основан на поисках квинтэссенции, призванной офор­мить однородный материал, на исчислимости и расчлененности мате­рии, на сложной анальной агрессивности, сублимируемой в игре, дис­курсе, упорядочении, классификации и дистрибуции.

Даже тогда, когда организация вещей предстает в техническом про­екте сугубо объективной, она все равно образует мощный пласт, в ко­тором спроецированы и зарегистрированы бессознательные импуль­сы. Лучшим подтверждением этого может служить нередко проступа­ющая сквозь организационный проект (то есть в нашем случае сквозь волю к расстановке) обсессия: необходимо, чтобы все сообщалось между собой, чтобы все было функционально — никаких секретов, никаких тайн, все организовано, а значит все ясно. Это уже не традиционная навязчивая идея домашнего хозяйства — чтобы все вещи были на сво­ем месте и в доме всюду было чисто. Та страсть носила моральный, со-

¹ Впрочем, такая модель человеческой деятельности с ясностью проступает лишь в сфере высокой технологии или же наиболее сложных бытовых предме­тов — магнитофонов, автомашин, бытовой техники, где отношения господства и распределения наглядно выражаются в циферблатах, приборных досках, пультах управления и т.д. В остальном же повседневный быт все еще в значительной сте­пени регулируется традиционным типом практики.

760

временная же — функциональный характер. Она получает объяснение, если соотнести ее с функцией испражнения, для которой требуется абсолютная проводимость внутренних органов. Возможно, именно здесь глубинная основа характерологии технической цивилизации: если ипохондрия представляет собой обсессиональную заботу об обраще­нии субстанций в организме и о функциональности его первичных ор­ганов, то современного кибернетического человека можно было бы оха­рактеризовать как умственного ипохондрика, рдержимого идеей абсо­лютной проводимости сообщений.