9. В книгах «Этики»...

Наконец, в пятой главе первой книги «Этики» Аристотель отрицает, что для счастья достаточно добродетели, а затем в седьмой и тринадцатой главах и в других местах он, очевидно, доказывает противоположное. В десятой главе он утверждает, что все, что требуется человеку для счастья, заключено в самом счастливом человеке, однако внешние блага, которых он также требует для счастья, потому и называются внешними, что они не находятся в самом человеке. В третьей главе второй книги Аристотель устанавливает три различных вида блага, а несколько позже он смешивает приятное с двумя остальными. В седьмой главе он утверждает, что наиболее истинны рассуждения, разбирающие действия по частям, в «Аналитиках» же он установил, что истинные частные суждения выводятся из общих, так как то, вследствие чего что-либо другое таково, само есть еще в большей степени таковое. В той же главе Аристотель говорит, что избыток страха не имеет названия, а немного спустя называет этот избыток трусостью. В шестой паве третьей книги он внушает, что не следует бояться бедности, а раньше он говорил, что для счастья желательны материальные

==182

блага, и даже считал, что они необходимы. В третьей главе четвертой книги Аристотель уверяет, что почести — это награда за добродетель, а потом он сыплет пышными сентенциями о презрении к почестям. В восьмой главе пятой книги он еще раз утверждает то, что говорил уже в первой главе третьей книги, а именно что всякий дурной человек не знает, что следует делать, а от чего нужно воздерживаться.Следовательно, он считает здесь преступлением то, что проистекает от незнания, и однако, он сам не раз повторял, что виновен только знающий и свободный, так как он делает то, что заведомо нельзя делать, и наоборот. В третьей главе шестой книги Аристотель делает знание навыком души, а в первой главе пятой книги он противопоставляет науку навыку. В шестой главе Аристотель указывает, что знание, искусство и мудрость занимаются тем, что не необходимо, и, однако, раньше, в третьей главе и даже в логике, он очень часто говорил о необходимости того, чем занимается наука. В тринадцатой главе седьмой книги Аристотель полностью разделяет эпикурейскую точку зрения на наслаждение; однако в других местах, как, например, в двенадцатой главе третьей книги, он эту точку зрения резко критикует.

10. Нами опущены многие [противоречия] из ранее цитированных книг

Из того, чем мы занимались до сих пор, ты получил как бы свод тех противоречий, которые мне удалось заметить при чтении и взаимном сопоставлении книг, которые в ходу у схоластиков. Я опускаю многие противоречия, которые можно было собрать сюда из предыдущих упражнений, где я на них указывал. Одни последователи Аристотеля винят его в том, что он приписывал материю небу, другие — в том, что он это отрицал; одни говорят, что он сравнивал материю неба с подлунной, другие — что он приписывал небу иную материальность. Или еще: в «Органоне Аристотель, с одной стороны, говорит, что древние мыслители

==183

были несведущи в искусстве умозаключения, которое таким образом он первый изобрел, а с другой стороны, он утверждает, что древние мыслители оставили нам умозаключения, составленные по всем правилам искусства. В «Лекциях по физике» Аристотель старается доказать вечность движения, но в дальнейшем он сам себя побивает своей же логикой. Он учит, что во всяком роде имеется одна пара противоположностей, и он же устанавливает специальный род для субстанции, а с другой стороны, он неоднократно повторяет, что для субстанции не существует противоположности. И точно так же во всем остальном. Я не останавливаюсь на том, что и в книгах, которые я сознательно пропустил, чтобы не надоесть таким нагромождением, я также заметил немало противоречий. Так, например, в последней главе шестой книги «Метафизики» Аристотель указывает, что рассмотрение вопроса об истине и лжи не входит в задачи этой науки, а в десятой главе девятой книги он, однако, утверждает противоположное. В тринадцатой главе седьмой книги Аристотель доказывает, что единичные субстанции — это субстанции по преимуществу и что определение существует или только для субстанции, или преимущественно для нее, и, однако, тут же, в пятнадцатой главе, он указывает, что не существует определения для звезд, так как они — единичные и воспринимаемые чувствами объекты. В этой же главе Аристотель утверждает, что всеобщее не есть субстанция, а затем, в первой главе восьмой книги он утверждает, что всеобщее и род в большей степени субстанции, чем единичное и вид.