II. Учитель читает рассказ «Хамелеон».

Имя героя рассказа давно стало нарицательным, понятие «хамелеонство» вошло в русский язык. Хамелеоном мы привычно называем человека, готового постоянно и моментально в угоду обстоятельствам, менять свои взгляды на прямо противоположные. Рассказ уморительно смешон, хотя и здесь за смешным просматривается невеселый порядок вещей. Разнообразны проявления юмора в «Хамелеоне».

III. Беседа по тексту.

— Сколько раз меняет Очумелов своё решение относительно собаки? От чего оно зависит?

(Шесть раз, от чина предполагаемого хозяина собаки.)

Понаблюдаем за тем, как изменяется в репликах Очумелова и в изображении самого автора образ собаки.

(От несчастного существа со слезящимися глазами до «цуцика этакого» в финальной сцене, когда щенок удостаивается чести оказаться на руках у самого полицейского надзирателя.)

— Кто выглядит в этой истории более смешным: Очумелов или Хрюкин? Против кого направлена сатира автора?

— Прочтите, как меняется голос и поведение Очумелова в зависимости от того, к кому он обращается: вышестоящего или нижестоящего по чину.

— Посчитайте, сколько раз в речи Хрюкина встречаются слова с корнем «закон». А в речи Очумелова и Елдырина? О чем это говорит?

— Слова «хамелеон» нет в рассказе. Почему возник такой заголовок? Оправдан ли он?

— Кого из героев рассказа можно назвать «хамелеоном»?

(В состоянии хамелеонства находятся все участники сценки на базарной площади. От этого становится немного грустно.)

IV. Анализ текста.

1. Художественная деталь.

— Чехова называют мастером художественной детали. Вспомните, какие художественные детали мы с вами находили у Гоголя.

— Ребята найдите детали и прокомментируйте их: решето с «конфискованным крыжовником»; пальто Очумелова; палец Хрюкина; «говорящие фамилии» персонажей.

Прочтите, что происходит с шинелью Очумелова. Что означают манипуляции с шинелью? От какого чувства героя бросает то в жар, то в холод?

— Какие художественные детали, подчеркивающие характер персонажа, главную мысль рассказа мы можем найти в тексте.

(Палец укушенного Хрюкина, «конфискованный» крыжовник.)

2. Прием говорящих фамилий.

— О каких чертах характера говорят фамилии: Очумелов, Хрюкин, Червяков? Как эти фамилии связаны с ролью персонажей в рассказе?

V. Словарная работа.

Найдите в словаре значение слов бакалейная лавка, дровяной склад, постановление.

VI. Ученики читают рассказ по ролям.

Прочитайте о том, как работал Чехов, в учебнике (с.254-255- НИ) и в пособии «Читаем, думаем, спорим...» с. 141-142.

Домашнее задание.

1. Подготовить выразительное чтение рассказа.

2. Прочитать рассказы «Злоумышленник» (Стр. 261-264 НИ учебника); тексты рассказов «Тоска», «Размазня» (раздел «Прочитайте самостоятельно»).

3. Прочитайте статью А. И. Ревякина «Антон Павлович Чехов». Составьте план.

Информация для учителя1

Проблемные вопросы будут определять ход урока: как создается комический эффект, комическая ситуация в рассказе? Как создается художественный образ в чеховском рассказе? Почему мы можем назвать рассказ сатирическим и чем он будет отличаться от юмористического?

Со способов создания комической ситуации и начнем. Обратимся к тексту и попросим ребят сопоставить экспозицию, первую картину, первый абзац рассказа со второй картиной, когда, словно из земли выросши, собирается толпа. Вспомним экспозицию, например, тургеневского очерка. Она развернутая, подробная. Чехов же всего несколькими штрихами дает зарисовку сонной площади, полную фигур умолчания: «Кругом тишина... на площади ни души...»

Зададим еще один вопрос: почему «открытые двери лавок и кабаков глядят на свет божий уныло, как голод пасти...»? Завязка рассказа происходит мгновенно: «ожидание» притихшей площади разрывается криком Хрюкина, собачьим визгом. И как всегда, появляется любимое чеховское «вдруг», которое позволяет, создав контраст между первой и второй картинами, заострить внимание читателя на центральной интриге. Толпа, окру жившая «вдруг» Хрюкина, полицейского надзирателя и городового, становится источником всех пространственных, цветовых (окровавленный палец), звуковых (крики, собачий визг) сигналов, импульсов, приковывающих наше внимание.

Итак, краткая, динамичная экспозиция комической сцены разрешается любимым чеховским «вдруг», после чего наступает завязка, когда сбитый с толку косноязычный Очумелов (надо объяснить значение слова «косноязычный» и попросить ребят найти доказательства этой характеристики героя в тексте) произносит первую связную фразу: «... Кто кричал?»

Обратим внимание школьников на то, как работает автор с временными глагольными формами, сообщающими повествованию необходимую динамику. Все, что касается Очумелова — глаголы в форме настоящего времени. История с собачьим укусом — в прошедшем времени, в котором ему нужно (нужно ли?) разобраться. Поставим вопрос: от чего будет зависеть поведение Очумелова? От того, насколько ему это выгодно. Следовательно, все попытки Хрюкина апеллировать к закону неизменно заканчиваются ничем.

Попросим ребят объяснить почему и в зависимости от каких обстоятельств изменяется каждый из образов рассказа. Завершая посткоммуникативную фазу, соберем все выводы и еще раз закрепим понятие об отличиях сатирического повествования от юмористического, о способах создания художественного образа и о комической ситуации в сатирическом рассказе А. П. Чехова «Хамелеон».

Юмор, сатира, сарказм.

По определению Гегеля, «комическое вообще по самой своей природе покоится на противоречащих контрастах между целями внутри них самих и их содержанием, с одной стороны, и случайным характером субъективности и внешних обстоятельств — с другой...». Чернышевский истолковал это определение таким образом: «…внутренняя пустота и ничтожность, прикрывающаяся внешностью, имеющею притязание на содержание и реальное значение…».

Комическое в искусстве — это эффект от художественно-творческого раскрытия контрастного несоответствия содержания объекта и формы его проявления или от контрастного несоответствия содержания объекта и субъективно-творческого высказывания о нем. В первом случае первоисточником комического является сам предмет художественно-творческого освоения, характерное содержание жизни и формы его проявления, контраст между видимостью и сущностью, претензиями и возможностями людей. Субъективная роль художника состоит в таком случае в творческом обнажении объективного несоответствия содержания и формы предмета с целью его осмеяния. Основными формами такого вида комического являются юмор и сатира. В других случаях комический эффект достигается благодаря тому, что субъективно-творческое высказывание о предмете освоения прямо противоположно действительному содержанию предмета. Основными формами такого вида комического являются ирония и сарказм.

Всего определеннее юмор и сатира различаются по их отношению к социальной жизни людей, по тому, в каком соответствии необоснованные претензии человека или группы людей как вред комического освоения находятся к другим людям, обществу в целом. Если претензии человека или группы людей, явно не соответствующие их действительному значению и возможностям, не опасны, безвредны для других людей и вызывают со стороны лишь улыбку или веселый смех по поводу своих заблуждений и именно в этом значении и с этой целью осваиваются художественно, создается юмористическая ситуация.

Сатира возникает тогда, когда несостоятельные претензии лиц или целой общественной группы опасны для других людей, враждебны интересам общества, художественно выявляются и беспощадно осмеиваются в их подлинном значении. Классическим примером такой разновидности комического являются сатирические образы градоначальников в «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина. Все они претендуют на руководство обществом и занимаются общественно-преобразовательной деятельностью, но по сути своей эти претензии в преобразования явно враждебны обществу, губительны для него и в этом значении комически изобличаются писателем.

В. Б. Катаев о рассказе «Хамелеон»

Простейшие формы комизма — нелепые фамилии персонажей (Очумелов, Елдырин, Хрюкин), абсурдные словоупотребление и синтаксис в их репликах («По какому это случаю тут? Почему тут? Это ты зачем палец?»; «Я человек, который работающий» и т. д.). Это разовые, точечные проявления смешного, абсурдизмы речи. Но комический эффект достигается в рассказе в иным, более сложным путем: с помощью композиции.

Основной композиционный прием в рассказе — повторение. Повторяемость, как бы запрограммированность поведения персонажей вызывает смех читателя.

В «Хамелеоне» повторяется ситуация выяснения («чья собака?»). Пять или шесть раз меняется ответ на этот вопрос, и столько же раз меняется реакция полицейского надзирателя.

Очумелов хамелеонствует из беспринципности? Нет! За всеми переменами в его реакции стоит принцип, и весьма устойчивый. В основе всех метаморфоз его поведения — незыблемая убежденность в превосходстве «генеральского» над «прочим», и эта незыблемость прочна, как и убеждение Червякова, что отношение низших к «персонам» должно основываться на почтительности в подобострастии.

В «Хамелеоне», в отличие от «Смерти чиновника», генерал вообще не появляется на сцене, он остается закулисным персонажем. Однако закулисные персонажи (как это не раз будет впоследствии и в пьесах Чехова) оказывают, хотя в косвенное, но решающее влияние на то, что происходит перед глазами читателя или зрителя. Вместо генерала — лишь упоминание о нем, но в меняющихся приговорах Хамелеона это упоминание играет роль решающего аргумента. Вновь, как и в «Смерти чиновника», чтобы показать механизм системы зависимости в подчиненности, нет нужды в том, чтобы ее главные фигуры демонстрировали свою власть и силу. Действие этой власти и силы нагляднее обнаруживается в поведении фигур подчиненных, зависимых. Они, мелкие сошки, выступают главными хранителя ми системы. Тем страшнее (хотя внешне это, может быть, и смешно) вырисовывается всеохватность системы.

Эти рассказы могут служить образцами социальной сатиры времен Александра III, времен произвола властей, усиления зависимости «маленького человека» от тех, в чьих руках власть, и т. п. Правда, снова надо отметить несентиментальное отношение Чехова к страдательной стороне в сатирическом конфликте: полупьяный мастеровой Хрюкин с его укушенным пальцем, как до него Червяков, сочувствия отнюдь не вызывает. У Чехова свое, нетрадиционное для русской литературы, видение социальной темы.

Но, разумеется, неверно считать, что эти рассказы представляют только исторический интерес или что в них затронута лишь социальная тема.

При всех внешних психологических и социальных различиях и Червяков, и Хамелеон оказываются абсолютно родственны на ином, глубинном уровне. В каждом автор рассматривает очередную разновидность стереотипа, шаблона мышления и поведения.

Г. Бочаров. Рассказы Чехова «Толстый и тонкий» и «Хамелеон».

Рассказ «Хамелеон» — это также мастерски сделанная сценка-диалог, где участвуют несколько действующих лиц. Типический образ создается развернутой речевой характеристикой полицейского надзирателя Очумелова. <...> ...Диалог сопровождается авторским текстом, до того кратким, что он носит характер ремарок, и до того выразительным, что приобретает самостоятельное художественное значение. Юмористический отпечаток носят и заголовок рассказа («Хамелеон»), и нарочито безобразные, «оглупленные фамилии действующих лиц (Очумелов, Хрюкин, Елдырин), подчеркивающие дикость и косность, мещанскую тупость и пошлость их.

Небольшое вступление рисует пустынную базарную площадь сонного провинциального городка в конце лета или начале осени. Тишина и безлюдье. В этом безмолвии шагает полицейский надзиратель Очумелов в сопровождении «рыжего» городового. Меткие детали: узелок в руке надзирателя и решето «с конфискованным крыжовником» — ясно свидетельствуют о «деятельности» того и другого.

И вдруг в сонной тишине городка завязывается «событие», которое станет сюжетом сценки и в котором проявит себя чинно шагающий по площади блюститель порядка Очумелов. Это собачий визг и крик человека в ситцевой рубахе, падающего на землю и хватающего собаку за задние лапы. «Событие» неожиданное и необыкновенное: из лавок «высовываются сонные физиономии», и скоро на месте происшествия, «словно из-под земли выросши, собирается толпа».

В ответ на замечание городового Очумелов, не теряя достоинства, «делает полуоборот налево и шагает к сборищу». Тонким юмором пронизано описание того, что увидел Очумелов на месте «события». Это «вышеописанный» человек в расстегнутой жилетке, золотых дел мастер Хрюкин, и его окровавленный палец, имеющий вид «знамения победы», и «полупьяное лицо» его, на котором написано: «Ужо я сорву с тебя, шельма!», и «виновник скандала», борзой щенок, в слезящихся глазах которого «выражение тоски и ужаса».

Как и полагается полицейскому начальнику, Очумелов «врезывается» в толпу. Здесь заканчивается повествовательно-описательная часть рассказа и начинается диалог, сопровождаемый очень краткими замечаниями писателя. «Врезавшись» в толпу, Очумелов обращается к ней. Речь его не блещет литературными достоинствами и грамматической законченностью, но зато она внушительна и начальственна: «По какому это случаю тут?.. Почему тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал?» <...>

Вопрос ясен, и начальство выносит строгий приговор. Он произносится в привычном для господ очумеловых тоне «распекания» и полицейской команды, приправленной для острастки угрозами и бранью. <…>

Неожиданное обстоятельство («Это, кажись, генерала Жигалова!») бросает в жар грозного Очумелова. Писатель комически отмечает это выразительной деталью: «Сними-ка, Елдырин, с меня пальто... Ужас, как жарко!»

Надо отступать, но отступать так, чтобы не уронить своего полицейского достоинства. Очумелов начинает рассуждать: собака маленькая и не могла достать до пальца «такого здоровилы». Гнев надзирателя обращается теперь на Хрюкина: «Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб соврать». Слово идея, взятое из полицейских циркуляров, предписывающих следить за опасными, «недозволенными» мыслями, Очумелов, не задумываясь, применяет к мошеннику Хрюкину. Попытка Хрюкина добиться своего грубой лестью («Их благородие умный господин...») и скрытой угрозой («У меня у самого брат в жандармах...») сбивает с толку Очумелова. Но собака, вероятно, генеральская, и раздраженный Очумелов прибегает к привычному полицейскому окрику: «Не рассуждать!»

Комизм положения этим не завершается. Соображение городового Елдырина, которое писатель иронически называет глубокомысленным («Нет, это не генеральская... У него все больше легавые»), представляется Очумелову убедительным (кому же, как не городовому, знать городских собак!), и он возвращается в первоначальное состояние. Однако Очумелов не хочет ронять своего достоинства: «Я и сам знаю, У генерала собаки дорогие, породистые, а это — черт знает что! Ни шерсти, ни вида... подлость одна только...»

Но «глубокомысленный» городовой подводит Очумелова. Елдырин «думает», и размышления городового тревожат «его благородие». «А может быть, и генеральская... На морде у ней не написано... Намедни во дворе у него такую видел». И туг еще голос из толпы подтверждает сомнения городового («Вестимо, генеральская!»).

Новый поворот «события» бросает Очумелова уже не в жар, а в холод («Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто... Что-то ветром подуло... Знобит...»). Теперь как будто ясно, что собака генеральская. Она уже не «подлость одна», а «дорогая и нежная тварь». И Очумелов приказывает городовому отвести собаку к генералу, а генерал непременно должен узнать, что это он, Очумелов, нашел собаку и прислал. Хрюкин теперь «свинья» и «болван», и палец у него «дурацкий».

Очумелову не везет в его полицейском рвении. Ему придется пережить еще два поворота «события». В роли решающего свидетеля выступает генеральский повар Прохор: «Этаких у нас отродясь не бывало!»

Что же делать Очумелову? Прохор не может ошибиться: как же ему не знать генеральских собак? Теперь Очумелов уже не рассуждает. Он краток: «Нечего тут долго разговаривать... Ежели сказал, что бродячая, стало быть, и бродячая... Истребить, вот и все».

Однако Очумелов поспешил. Прохор не окончил своего свидетельства. Он прибавляет: «Это генералова брата, что намеднись приехал».

Теперь Очумелов окончательно попал впросак, но это не смущает его. И внешность и речь его мгноренно изменяются. Исчезает начальственная строгость полицейского надзирателя, «и все лицо его заливается улыбкой умиления». Удивленно-радостными восклицаниями выражает он свое «умиление» («Ишь ты, господи! А я и не знал... Очень рад…»). О генерале и его брате он почтительно говорит во множественном числе и в ласкательных выражениях («Братец ихний приехали». «Соскучились по братце»). Генерала и его братца нет на месте происшествия, зато есть ихняя собака, и, стало быть, она заслуживает такого же почтительного обращения. Всего несколько минут тому назад у нее не было «ни шерсти, ни вида» («И этакую собаку держать?! ...попадись этакая собака в Петербурге или Москве, то знаете, что было бы?»). Теперь это собачка, «собачонка ничего себе». И даже предполагаемый укус вызывает восхищение в Очумелове: «Шустрая такая... Цап этого за палец... Сердится, шельма... цуцик этакий…»

Обласканную «его благородием» собаку уводят. Золотых дел мастер Хрюкин посрамлен. Полицейский надзиратель снова принимает грозный вид и, запахивая шинель, продолжает свой путь по базарной площади.

Так завершается «событие» и развязывается действие, в котором было столько противоречивых положений.