1,1 Подробнее об этом см.: Семенов ю.И. На заре человеческой истории. М., 1989.

А затем в западной науке начался крутой поворот к эмпиризму и антиэволюцио¬низму. Как и в случае с исторической наукой, здесь также действовали социальные причины. Вот что писал об этом крупнейший американский этнолог и культуролог Лесли Олвин Уайт: «Использование эволюционной теории вообще и теории Л. Мор¬гана, в частности, К. Марксом и радикальным социалистическим рабочим движением вызвало сильную оппозицию со стороны капиталистической системы. Вследствие это¬го антиэволюционизм стал символом веры определенных слоев общества... Он стал философией оправдания церкви, частной собственности, семьи и капиталистического государства подобно тому, как «социальный дарвинизм» стал философским оправда¬нием безжалостной эксплуатации в промышленности».ш

Но сводить все только к действию социальных факторов нельзя. Были причины и сугубо научные. Эволюционистские концепции в этнологии являлись по своему существу унитарно-стадиальными. В центре их находилось развитие общества вооб¬ще или культуры вообще. И если они никак не интерпретировались, то выступали как абстрактные схемы, которые отталкивали исследователей, имевших дело не с общест¬вом вообще, а с конкретными социоисторическими организмами, представлявшими собой части человеческого общества в целом. Если же они интерпретировались, то их истолкование было линейно-стадиальным. И тогда эти схемы нередко вступали в нро-тиворечие с этнографической реальностью.

Все это и вызвало к жизни диффузионизм, о котором уже было достаточно ска¬зано (1.6.3), и различного рода другие концептуальные течения, сторонники кото¬рых либо совсем отвергали идею развития, либо, в лучшем случае, оттесняли ее на задний план. В числе этих течений — французская социологическая школа, созданная Э. Дюркгеймом, функционализм или школа структурно-функционального анализа, основателями которой были английские этнологи Бронислав Каспар Малиновский (1884 — 1942) и Альфред Реджинальд Радклифф-Браун (1881 — 1955), и американ¬ская школа исторической этнологии во главе с Ф. Боасом. Антиэволюционистские идеи проникли и в Россию. В русской науке с резкой критикой эволюционистских построений выступил этнограф Александр Николаевич Максимов (1872 —1941), ра¬боты которого недавно были переизданы (Избранные труды. М., 1997).

Ранее уже было приведено высказывание виднейшего диффуэиониста Л. Фробе-ниуса, в котором говорилось о возникновении, расцвете и гибели культур. Не чужд идеям плюрализма и циклизма был и Э. Дюркгейм. « ...Фактически, — писал он в работе «Метод социологии» (1895), возражая поборникам идеи поступательного раз¬вития человечества как целого, — этого прогресса человечества не существует. Суще¬ствуют же и даны наблюдению лишь отдельные общества, которые рождаются, разви¬ваются и умирают независимо одно от другого».133

В результате распространения всех этих течений эволюционизм из западной эт¬нологической науки был на долгое время почти полностью вытеснен. Подобное явле¬ние наблюдалось и в археологии. К диффузионнзму склонялся крупнейший швед¬ский археолог, создатель типологического метода в археологии Оскар Монтелиус (1843 — 1921), еще в большей степени датчанин Софус Отто Мюллер (1846 — 1834). Австрийский этнограф и археолог Освальд Менгин (1888— 1973) положил в основу

'32 White L А. The Concept of ЕуоЫЬоп ш Cultural Anthropology / / ЕуоЫйоп and Anthropology: А Се^епта! Appraisal Washington, 1959. Р. 109

133 Дюркгейм Э О разделении общественного труда Метод социологии М, 1991 С. 425.

своей книги <i Всемирная история каменного века» (1931) гребнеровскую идею «куль¬турных кругов». Наряду с диффузионизмом получил широкое распространение миг-рационизм (1.6.2).

2.6.6. Плюрально-циклические концепции в социологии

Из исторической науки и этнологии идеи исторического плюрализма и циклизма проникли в конце XIX в. и в социологию. Выше уже говорилось о Э. Дюркгейме. Другим примером могут послужить работы известного австрийского социолога Лю¬двига Гумпловича (1838 —1909) «Расовая борьба» (1883), «Основы социологии» (1885; русск. перевод: СПб., 1899; Избранные главы в книге: Западно-европейская социоло¬гия XIX — начала ХХ веков. М,. 1996), «СОЦИОЛОГИЯ и политика» (1891; русск. пере¬вод: М., 1895). В отличие от многих социологов своего времени Л. Гумплович при¬знавал существование в ранней истории человечества первобытного коммунизма, счи¬тал, что государство возникло как орудие в руках меньшинства общества для подавле¬ния большинства, и не сомневался в бытии общественных классов и неизбежности классовой борьбы.

Одновременно он отстаивал концепцию исторического плюрализма и, тем самым, неизбежно, циклизма. «Социальное развитие, — писал Л. Гумплович, — насколько мы познакомились с ним, является частным, местным и временным: мы уже говорили, что мы не в силах представить себе развитие человечества как единого целого, так как у нас совсем нет общего представления о субъекте такого развития. Спрашивается те¬перь, можем ли мы иметь представление о развитии известного нам человечества поми¬мо представлений о развитии отдельных групп и социальных обществ...?».134 «Все

речи о «развитии человечества» ... — продолжает он, — основаны (на ошибочном и совершенно ложном взгляде, так как можно говорить только о социальном развитии в пределах одного и того же рода: «человек». Это развитие всегда и всюду начинается там, где существуют налицо соответствующие социальные условия; оно течет законо¬мерно до конечного пункта, где оно, так сказать, завершается, где оно по недостатку необходимых социальных сил гаснет и умирает... Факты эти приведены для идеи круговоротного течения социального развития — идеи, имеющей опорным пунктом круговоротное развитие государства». а5

Общий вывод Л. Гумпловича состоит в том, что нет никакого прогресса в рамках человечества и не может быть ничего существенно нового в сфере его умственной жизни. Истории человечества как единого целого в реальности нет. Поэтому филосо¬фия истории, которая всегда претендует на создание целостного представления об истории человечества, не имеет никакого права на существование. Любая философ-ско-историческая концепция в принципе несостоятельна. Достаточно одной лишь со¬циологии. Под социологией Л. Гумплович в данном случае понимал не столько эту науку в привычном сейчас для нас смысле слова, сколько социальную философию.

Но вопреки его мнению и в начале ХХ продолжали возникать философско-исторические концепции, главным принципом которых было отрицание единства ми¬ровой истории. Первыми были учение О. Шпенглера и евразийство.

'14 Гумплович Л. ОСНОВЫ СОЦИОЛОГИИ. М, 1899. С. 342. »5 Там же. С. 344-345.

2.7. РАЗВИТИЕ ПЛЮРАЛЬНО-ЦИКЛИЧЕСКОГО ВЗГЛЯДА НА ИСТОРИЮ В ХХ ВЕКЕ

2.7.1. Н.С. Трубецкой и евразийство

Освальд Шпенглер в своих историософских исканиях был далеко не одинок. Независимо от него и одновременно с ним идею исторического плюрализма развивал русский языковед и философ Николай Сергеевич Трубецкой (1890 — 1938) в труде «Европа и человечество» (София, 1920; послед. изд.: Н.С. Трубецкой. История. Куль¬тура. Язык. М., 1995; Он же. Наследие Чингисхана. М., 1999.). Эта книга положила начало очень своеобразному направлению философско-исторической мысли в среде русской послереволюционной эмиграции, за которым закрепилось название евразий¬ства.

В последнее время это течение получило у нас немалую известность. Появилось множество антологий, содержащих статьи или фрагменты работ евразийцев: «Евра¬зия. Исторические взгляды русских эмигрантов» (М., 1992), «Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьба России» (М., 1992); «Россия между Европой и Азией: Евра¬зийский соблазн. АНТОЛОГИЯ» (М., 1993), «Мир России — Евразии: АНТОЛОГИЯ» (М., 1995), «Исход к Востоку» (М., 1997); «Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев» (М., 1997). Издаются работы и сборники трудов основных представителей этого течения. Выше уже были упомянуты два однотомника Н.С. Трубецкого. Вышли сборники трудов Петра Николаевича Савицкого (1895 — 1968) «Континент Евразия» (М., 1997) и Николая Николаевича Алексеева (1879 — 1964) «Русский народ и государство» (М., 1998; 2000). Издана пятитомная «История России» Георгия Владимировича Вернадского (1887 — 1973) (М. — Тверь, 1996 — 1997).

В общем подходе евразийцев к истории человечества мало оригинального. Это — типичная плюралыю-циклическая концепция. Характерно, по крайней мере для неко¬торых ее представителей, резко отрицательное отношения к западноевропейскому (ро-мано-германскому) миру. Наиболее ярко оно проявилось в работе Н.С. Трубецкого «Европа и человечество». Этот мыслитель категорически выступает против взгляда на западноевропейскую культуру как на самую высокую из всех ныне существующих, как на общечеловеческую, к которой должны приобщиться все прочие народы, все человечество. С точки зрения Н.С. Трубецкого, все культуры и народы равноценны.

«Момент оценки, — пишет он, — должен быть раз навсегда изгнан из этнологии и истории культуры... Нет высших и низших. Есть только похожие и непохожие. Объявлять похожих на нас высшими, а непохожих низшими — произвольно, ненауч¬но, наивно, наконец, просто глупо».136 Поэтому романо-германская культура ничем не лучше любой другой.

Совершенно невозможно, по мнению Н.С. Трубецкого, полное приобщение одно¬го народа к культуре другого без аптропологического смешения обоих народов. По¬этому никакой народ, который антропологически не смешался с романогерманцами , не может вполне европеизироваться, т.е. вполне приобщиться к романо-германской куль¬туре. Но, как считает Н.С. Трубецкой, европеизация не только невозможна без потери народом своего исконного антропологического типа, но и не нужна, ибо вредна. « ...По-

'36 Трубецкой Н.С. Европа и человечество / / Н.С. Трубецкой. История. Культура. Язык. М.,1995. С. 81-82.

следствия европеизации настолько тяжелы и ужасны, — утверждает он, — что европе¬изацию приходится считать не благом, а злом».ш

И отсюда следует главный вывод: « ...Если европейская цивилизация ничем не выше всякой другой, если полное приобщение к чужой культуре невозможно и если стремление к полной европеизации сулит всем неромано-германским народам самую жалкую и трагическую участь, то, очевидно, что с европеизацией этим народам нужно бороться изо всех сил».138 Здесь в общем виде было выражено настроение, которое в наше время наиболее отчетливо проявляется в исламском фундаментализме.

Но если в работе «Европа и человечество» Н.С. Трубецкой в основном ограничи¬вался критикой претензий западноевропейцев на всемирную роль их исторического образования, то в последующих его трудах на первый план выходит другое историче¬ское целое, которое он именует Евразией. Именно это образование и находится в центре всех построений сторонников рассматриваемого идейного направления, что отличает их от Н.Я. Данилевского и его прямых последователей.

Западной Европе Н.Я. Данилевский противопоставлял как особое историческое образование Россию, имея ввиду области, населенные русскими, украинцами и белору¬сам, или еще шире, весь славянский мир. Евразийцы фактически тоже выделяли в качестве особого исторического образования территорию России, какой она стала к началу XX в., но, с одной стороны, не всю эту территорию, ибо исключалась Польша, Финляндия, Прибалтика, с другой, не только эту территорию, ибо включалась Тува и Внешняя Монголия. Но самое главное, они исходили из того, что особое целостное историческое полиэтническое образования сложилось на этой территории задолго до того, как большая ее часть оказалась под властью России. Не Россия создала Евразию, она лишь завладела ею.

«Под названием Евразии, —писал Г.В. Вернадский в работе «Начертание рус¬ской истории» (Прага, 1927; СПб., 2000), — здесь имеется в виду не совокупность Европы и Азии, — но именно Срединный Материк, как особый географический и исто¬рический мир. Этот мир должен быть отделяем как от Европы, так и от Азии»/39 Так как Евразия сама по себе представляет особое целое, то отсюда вытекает необходимо¬стью и неизбежность ее политического единства. Первыми всю ее объединили монго¬лы. « ...Чингисхану, — писал Н.С. Трубецкой, — удалось выполнить историческую задачу, поставленную самой природой Евразии, — задачу государственного объедине¬ния всей этой части света». i 40

В последующем эту задачу решила Россия. Российская империя была преемни¬цей монгольской. «История русского народа, — писал Г.В. Вернадский, — с этой точки зрения есть история постепенного освоения Евразии русским пародом. История России должна быть рассматриваема в свете истории Евразии, и только под этим углом зрения может быть должным образом понято все своеобразие русского истори¬ческого процесса. Но вместе с тем русская история до конца XIX в. далеко не совпа¬дает с историей Евразии. Лишь с последней четверти XIX в. история России есть в сущности история Евразии». «Государство, созданное русским народом в процессе

137 Там же. С. 97.

138 Там же. С. 98.

'з9 Вернадский Г.В. Начертание русской истории. Прага, 1927. С. 7.

140 Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана / / Н.С. Трубецкой. История. Культура. Язык. М., 1995.

С. 215.

141 Вернадский Г.В. Начертание русской истории ... С. 12.

исторического развития, — продолжает тот же автор, — не есть только политический механизм; это государство есть угромный историко-культурный организм; это госу¬дарство есть особый мир — особая часть света. В состав этого мира входит не только русский народ, но также народы иного этнического состава — турецко-монгольские, финские и иные племена... Стихийный исторический процесс сплотил и продолжает сплачивать все больше племена и народности Евразии в единое культурное целое... Российское государство есть государство Евразийское, и все отдельные народности Евразии должны чувствовать и сознавать, что это их государство».ш

Таким образом, евразийство было не чем иным, как теоретически обоснованием единства и неделимости России, независимо от характера существующей в ней полити¬ческой власти, будь она царской или советской. Другой его важнейшим момент — противопоставление России Западу и призыв к борьбе против влияния последнего. «Мы, — провозглашалось в своеобразном манифесте сторонников этого течения — «Евразийство (опыт систематического изложения)», — должны осознать себя евра¬зийцами, чтобы осознать себя русскими. Сбросив татарское иго, мы должны сбросить и европейское иго».143