3.7.6. Великая Французская революция и крушение волюнтаризма

Казалось бы, что сам ход революции полностью подтверждал волюнтаристиче¬ский взгляд на историю: появились великие люди, от ума и воли которых зависел весь ход событий: Оноре Габриэль Рикети Мирабо, Жан Поль Марат, Жорж Дантон, Мак-симильен Робеспьер. Наконец, па историческую арену вышел Наполеон Бонапарт, который по своему произволу стирал с карты и создавал государства, бесконтролыю вершил судьбы Европы. Оседлав историю, он гнал ее в нужном ему направлении.

Но тот же ход событий полностью опровергал волюнтаризм. М. Робеспьер дейст¬вительно некоторое время имел почти неограниченную власть. Но кончил свою жизнь на гильотине. Наполеон действительно создавал и уничтожал королевства, сажал на престол и убирал монархов. Но конечный результат его деятельности был противопо¬ложен тому, что он замышлял. Вместо того, чтобы стать властелином Европь и мира, он ОКОНЧИЛ свою жизнь В плену па острове, затерянном в Атлантике. Он жаждал одного, стремился к одному, а получилось совсем иное. Все нланы его рухнули.

' В результате наблюдателям всех этих событий невольно навязывалось представ¬ление о какой-то объективной силе, которая определяет ход событий и которой не могут противостоять пикакие, даже самые великие люди. Такое представление возни¬кало не только у философов, историков, по и у поэтов, причем не обязательно великих.

Достаточно вспомнить стихотворение малоизвестного русского писателя Николая Семеновича Соколова «Оп», которое не было забыто потому, что стало популярной народной песней. Поэт вкладывает в уста Наполеона, наблюдающего московский пожар, такие слова:

Судьба играет человеком;

Она, лукавая, всегда

То вознесет тебя над веком,

То бросит в пропасти стыда.

И я, водивший за собою

Европу целую в цепях,

Теперь ионикнул головою

На этих горестных стенах!36

Цит.. Вороницин И.П. История атеизма. 3-е изд. испр и ДОП М., 1930. С. 295. Соколов Н С. Он / / Кубок Баллады, сказаиия, легенды. М , 1970. С. 183-184.

В годы, последующие за началом Великой Французской революции, может быть, впервые в истории человечества на глазах одного поколения коренным образом изме¬нился мир. К 1815 г. Западная Европа стала совершенно иной, чем она была в 1789 г. И всем вдумчивым свидетелям великих событий было ясно, что эти грандиозные пре¬образования не были случайными. Они были неизбежными, неотвратимыми. Кон¬кретные события могли одними, могли быть иными, но конечный их итог не мог быть другим. Это создавало условия для возрождение исторического фатализма и даже провиденциализма.

Уже известный нам французский мыслитель и писатель Жозеф де Местр (1753 — 1821) в работе «Рассуждения о Франции» (1797; русск. перевод: М., 1997) прежде всего подчеркивал объективную предопределенность хода Великой французской ре¬волюции. «Самое поразительное во французской революции, — писал он, — увлекаю¬щая собой ее мощь, которая устраняет все препятствия. Этот вихрь уносит как легкие соломинки все, чем человек мог ото него заслониться: никто еще безнаказанно не мог преградить ему дорогу. Чистота помыслов могла высветить препятствие и только; и эта ревнивая сила неуклонно двигаясь к своей цели, равно низвергает Шаретта, Дюму¬рье и Друэ. С полным основанием было отмечено, что французская Революция управ¬ляет людьми более, чем люди управляют ею. Это наблюдение очень справедливо, и хотя его можно отнести в большей или меньшей степени ко всем великим революциям, однако оно пикогда не было более разительным, нежели теперь. И даже злодеи, кото¬рые кажутся вожаками революции, участвуют в ней в качестве простых орудий, и как только они проявляют стремление возобладать над ней, они подло низвергаются».37

Силой, определяющей ход революции и истории вообще, Ж. де Местр считал бо¬жественный промысел, существование которого, однако, по его мнению, не отменяет сво¬боды воли человека. «Все мы привязаны, — утверждал он, — к престолу Всевышнего гибкими узами, которые удерживают нас, не порабощая. Одно из самых больших чудес во всеобщем порядке вещей — это поступки свободных людей под божественной дла-ныо. Покоряясь добровольно, они действуют одновременно по собственному желанию и по необходимости: они воистину делают, что хотят, но не властны расстроить всеобщие начертания. Каждое из этих существ находится в центре какой-либо области деятель¬ности, диаметр которой изменяется по воле предвечного геометра, умеющего распрост¬ранять, ограничивать или направлять волю, не искажая ее природы».^

Сходные взгляды развивались философом и публицистом Луи Габриэлем Амб-руазом виконтом де Бональдом (1754—1840) в работе «Теория политической и рели¬гиозной власти в гражданском обществе» (1796). Критикуя концепцию общественно¬го договора, он отстаивал идею, что как природа, так и история являются проявлепием божественной воли. Бог — создатель общества и наставник рода человеческого. Идея провиденциализма нашла свое выражение в книге известного писателя и мыслителя Франсуа Рене де Шатобриана (1768 — 1848) «Гений христианства, или Красоты хрис¬тианской религии» (1802; на русск. язык переведены лишь две повести, призванные иллюстрировать теоретические положения труда: Атала, или Любовь двух дикарей / / Французская романтическая повесть. Л., 1982; Рене, или Следствия страстей / / Французская новелла XIX века. Т. 1. М.-Л., 1959), В трактате Ф. Шатобриана целая глава была посвящена восхвалению историческая концепция Ж.Б. Боссюэ.

37 Местр Ж. де . Рассуждения о Франции. М., 1997. С. 14-15.

38 Там же. С. 11.

Сторонником провиденциализма принято считать крупного немецкого историка Леопольда фон Ранке (1795 — 1886). Действительно, в предисловии к первому своему труду «История германских и романских народов с 1494 до 1535 г.» (1824) он писал: «Во всех исторических явлениях виден перст божий».39 Однако в действительности его позиция далеко не так однозначна, о чем свидетельствует его работа «Об эпохах новой истории» (1854; русск. перевод: М., 1898).

Он и здесь отстаивает существование бога. И в то же время утверждает, что идея, согласно которой существует руководящая воля, определяющая движение истории к определенной цели, не выдерживает философской критики и не может быть доказана исторически.

Какая-то предопределенность существует, но не СТОЛЬКО в общем ходе истории, сколько в истории эпох, на которые всемирная история подразделяется. «В каждой эпохе человечества, — писал Л. Ранке, — проявляется... определенная великая тен¬денция, и прогресс покоится на том, что известное движение абсолютного духа обнару¬живается в каждом периоде, выдвигая то одну, то другую тенденцию и своеобразно проявляясь в ней».40

О том, почему абсолютный дух выдвигает в одну эпоху одну тенденцию, а в другую эпоху — другую тенденцию, Л. Ранке ничего не говорит. Нельзя даже катего¬рически утверждать, что он видит их начало в боге. «Мне представляется, — пишет Л. Ранке, — что Божество, существуя вне времени, обозревает все историческое чело¬вечество в его целом и всюду считает его одинаково ценныш».4! И это все, что сказано им в данной работе о роли бога в истории. Таким образом, никаких сколько-нибудь четких представление о движущих силах истории у Л. Ранке не было.

Наивысшее свое осмысление события конца XVIII — начала XIX века полу¬чили в уже рассмотренной выше философии истории великого немецкого мыслителя Г.В.Ф. Гегеля.