Ю. 11. СЕМЁНОВ

ФИЛОСОФИЯ IICTOPIIII

Общая теория, основные проблшы, идеи и концтцш от древности до лаших дней

«СОВРЕМЕННЫЕ ТЕТРАДИ» МОСКВА 2003

ББК 930.1 (0758) УДК Ю252:Т08

СЕМЕНОВ Ю. И. Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней).

— М.: «Современные тетради». 2003. — 776 с.

Книга представляет собой уникальный энциклопедический справочник по философии истории и общей теории исторической науки, пе имеющий аналогов пе только в нашей, но и в мировой литературе. В работе рассматривается развитие философии истории (историософии) И общей ее теории от зарождения в античную эпоху до наших дней В ней раскрывается, как на протяжении многих веков ставились и решались основные философско-исторические вопро¬сы. проблема субъекта исторического процесса, проблема понимания и истолкования этого процесса и, наконец, проблема основы общества и движущих сил истории. Дается обзор всех основных существовавших и существующих сейчас в философской и исторической науках точек зрения по этим вопросам (ч. 1 — 3). Вслед за этим следует теоретический очерк всемир¬ной истории как единого закономерного процесса (ч. 4), а затем выявляются и рассматривают¬ся основные тенденции современного исторического развития и место России в мире к началу XXI века (ч. 5).

Книга предназначена для ФилосоФов. социологов, историков, этнограФов, археологов, сту-деиТОВ и аспирантов гуманитарных институтов и факультетов, для учителей истории средних учебных заведений, а также для всех тех, кто хочеТ не только знать исторические факты, но и понимать историю. Работа написана предельно ясно и понятно, имеет четкую структуру, спо¬собствующую усвоению материала. Поэтому она доступна для студентов и учащихся старших классов и вполне может служить в качестве учебного пособия. Развернутое оглавление, пред¬метный и именной указатели помогают легко ориентироваться в материалах книги, а библио¬графический указатель — в литературе по всем затронутым вопросам.

Библиография. 1450 названий.

ISBN 5-88289-208-2

© Ю. И. Семенов, 2003

© «Современные тетради», 2003

ПРЕДИСЛОВИЕ

Можно по-разному понимать и толковать историю, но вряд ли существуют со¬мнения в том, что она действительно существует. Исследованием ее давно уже зани¬мается наука, которую называют тем же именем, что и изучаемый ею объект, а именно историей. Употребление одного и того же термина для обозначения как реального исторического процесса, так и науки, изучающей этот процесс, создает известные не¬удобства. Чтобы избежать их, я буду в дальнейшем изложении называть историей только сам исторический процесс. Для обозначения же специальной науки об истории я буду использовать термины «историческая наука», и 4,историология», (от греч. ло¬гос - слово. понятие, учение).

Но историология - не единственная наука, изучающая историю. Существует по крайней мере еще одна дисциплина, занимающаяся историческим процессом. Она стре¬мится выявить его общую природу , его основные закономерности и движущие силы. Иначе говоря, она является самой общей, предельно общей теорией исторического про¬цесса. Значение этой предельной теории исторического процесса заключается в том, что она представляет собой самый общий метод проникновения в сущность историче¬ских явлений. Эту самую общую теорию исторического процесса давно уже именуют философией истории.

Термин «философия истории» несколько позднее стал применяться для обозна¬чения и еще одной дисциплины. Последняя исследует не историю саму по себе, а процесс ее познания. В сс задачу входит выявление специфики исторического иозна ния. Это теория исторического познания, историческая гносеология, или, следуя новей¬шей моде, историческая эпистемология.

Настоящая работа посвящена лишь общей теории исторического процесса, кото¬рую помимо философии истории нередко именуют также историософией (от греч. софия — мудрость). Соотношение историософии и историологии носит довольно слож¬ный характер.

Историология, по крайней мере цивилизованного общества, всегда занималась и сейчас занимается описанием исторических событий. Эту составляющую исторической науки можно назвать повествовательной, или нарративной, историологией. Когда-то вся историческая наука полностью или почти полностью сводилась к нарративной исто¬риологии. Это выражалась и в том, что кроме нарративной историологии никакой дру¬гой не существовало, и в том, ЧТО историологи даже в лучшем случаем ограничивались лишь выявлением причин исторических событий, но не объяснением исторического про¬цесса. В те времена различие между историологией и историософией было крайне резким и отчетливым. Между ними не было посредствующих звеньев. В поисках общей концепции истории историологи могли обращаться только к историософии.

Но положения историософии по необходимости посили самый общий характер. Для мыслящих историков они были нужны, но этого им было недостаточно. Результа¬том было постепенное возникновение концепций того типа, которые применительно к общественным наукам, в частности к социологии, часто именуют теориями среднего уровня. Так началось становление нового раздела исторической науки, который мож¬но назвать теоретической историологией.

Отношение нарративной и теоретической историологии в какой-то степени ана¬логично отношению между экспериментальной и теоретической физикой. Но если в физической науке значение физической теории общепризнано и никто не сомневается в необходимости специальности физика-теоретика, то в историологии дело обстоит совершенно по другому. Существование теоретической историологии не признается. Курсы теоретической историологии нигде не читаются, нет по этой дисциплине ни учебников, ни пособий. Если и появляются работы по теоретической историологии, то они либо определяются по ведомству социологии, где они числятся под названиями исторической социологиии, макросоциологии, социологии социальных изменений и т.п., либо относятся к философии истории.

Основание для последнего имеются: грань между теоретической историологией и философией истории весьма и весьма относительна. Историософия в самом узком смысле, т.е. система самых общих идей об историческом процессе одновременно вхо¬дит, с одной стороны, в философию в качестве ее необходимой составной части, с дру¬гой, в теоретическую историологию в качестве ее ядра. Любой исследователь, создав¬ший ту или иную концепцию историософии, никогда не ограничивается лишь общими положениями. Он всегда стремится их конкретизировать и тем самым углубляется в область уже собственно теоретической историологии. Философия истории никогда не может обойтись без каких-то элементов теоретической историологии. С другой сторо¬ны, историк, разрабатывающий проблемы теоретической историологии, нуждается в самых общих идеях о природе исторического процесса, т.е. в философии истории в первом значении этого слова, в историософии.

Сама теоретическая историология заключает в себе несколько уровней исследо¬вания, от самого общего, прямо смыкающегося с историософией, — общей теоретиче¬ской историологии, до более конкретного, включающего концепции, которые относятся не к историческому процессу в целом, а отражают развитие обществ только одного типа и Т.П. — частной теоретической историологии.

Историософия и общая теоретическая историология настолько тестю связаны и взаимно проникают друг в друга, что когда говорят о философии истории, то чаще всего практически имеют в виду не столько собственно историософию в самом узком смысле слова, сколько ее — взятую вместе с общей теоретической историологией. Вот еще одно, уже третье значение термина «философия истории» И второе, более широкое, значение слова «историософия». Именно философии истории в самом широком смысле слова посвящена настоящая работа. В ней в неразрывном единстве излагается и соб-ствеппо философия истории, и общая теоретическая историология.

Причин невнимания историков к теоретической историологии существует несколь¬ко. Одна из них состоит в том, что нарративная историология столь долго была един¬ственно существующим разделом исторической науки, что для многих историков по¬нятие нарративной историологии было равнозначно понятию историологии вообще.

Другая причина, характерная для отечественных историков, — наше недавнее прош¬лое, когда всем историкам в принудительном порядке в качестве единственно верной общей теории общества и истории навязывался исторический материализм. Материали¬стическое понимание истории практически рассматривалось в качестве не просто наибо¬лее общей, а единственно возможной и единственно правильной теории исторического поцесса. Поэтому всякая попытка разработки теоретической историологии встречалась нашим идеологическим руководством в штыки и объявлялась ревизионизмом. Все это отбивало охоту заниматься теоретическими изысканиями в области истории.

К этому нужно добавить, что марксизм, став господствующей идеологией и сред¬ством оправдания существующих в нашей стране «социалистических» (в действитель¬ности же ничего общего с социализмом не имеющих) порядков, переродился: из строй¬ной системы научных взглядов превратился в набор штампованных фраз, используе¬мых в качестве заклинаний и лозунгов. Настоящий марксизм был замещен видимостью марксизма — псевдомарксизмом.1 Это затронуло все составные части марксизма, не исключая философии, а тем самым и материалистического понимания истории.

Произошло то, чего больше всего боялся Ф. Энгельс. «...Материалистический метод, — писал он, — превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты».2 При этом не только пре¬вращались в мертвые схемы действительные положения материалистического пони¬мания истории, но и выдавались за непреложные марксистские истины такие тезисы, которые не только не входили в систему идей материалистического понимания исто¬рии, но и вообще никак не вытекали из исторического материализма.

Все это порождало у наших историков сомнения в пользе материалистического понимания истории или даже резко отрицательную оценку всех его положений, а у некоторых из них все это перерастало в скептическое отношение к любым теоретиче¬ским построениям в этой области. Поэтому начавшаяся еще в годы перестройки кри¬тика материалистического понимание истории была встречена многими историками с сочувствием. Некоторые из них даже активно включились в борьбу. И далеко не все историки, отбросив исторический материализм, бросились искать иную философию истории. Часть их вообще стала отказываться от всякой теории.

Еще одна причина скептического отношения к теории связана с тем, что по пово¬ду истории и в связи с историей всегда создавалось и сейчас создается огромное множество самых различных схем, находящихся в разительном противоречии с исто¬рической реальностью. Самой обширной областью паранауки, лженауки всегда была и сейчас является квазиисториология, лжеисториология.

Лжеисторические работы выходят из-под пера не только прямых невежд или, в лучшем случае, откровенных дилетантов, но и людей, имеющих ученые степени и зва¬ния, в том числе и в области истории. Если не углубляться слишком глубоко в прош¬лое, то можно указать на многочисленные сочинения доктора исторических наук, про¬фессора Льва Николаевича Гумилева. Сейчас книжные прилавки буквально затопле¬ны потоком совершенно бредовых произведений, изготовляемых действительным чле¬ном РАН, доктором физико-математических наук Анатолием Тимофеевичем Фомен¬ко и его многочисленными сподвижниками и последователями. 3 Имя же всем осталь¬ным — легион.4

' Подробнее см.: Семенов Ю.И. Россия: Что с ней случилось в двадцатом веке / / Российский этнограф. Вып. 20. М., 1993.

2 Энгельс Ф. Письмо П. Эрнсту, 5 июня 1890 г. / / К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 37. С. 351.

3 Фоменко А.Т. Методы статистического анализа нарративных тестов и приложения к хронологии. М., 1990, Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Новая хронология и концепция древней истории Руси, Англии и Рима. Факты, статистика, гипотезы. Т. 1-2. М., 1995; Они же. Империя. Русь, Турция, Китай, Египет. Новая математическая хронология древности. М., 1996; Они же. Библейская Русь: Русско-ордынская империя и Библия. Т. 1-2. М., 1998 и др.

4 Не перечисляя все эти сочинения, обращу лишь внимание иа появившиеся наконец работы, в которых разоблачаются писания как А.Т. Фоменко, так и других бредоисториков: Володихин Д., Елисес-

И если не все, то многие из них выступают в роли не столько повестователей, сколь¬ко теоретиков. Имеются работы, претендующие почти исключительно на теорию. Не все из них носят откровенно бредовый характер, но всех их отличает совершенно бесцере¬монное обращение с историческими фактами. Факты подбираются, кроятся и подгоняют¬ся под заранее заготовленные схемы. В случае отсутствия подходящих фактов, они не¬редко создаются, как это можно видеть на примере сочинений Л. Н. Гумилева.

В результате всей этой вакханалии наши историки-профессионалы с крайним подозрением относятся к любым попыткам теоретизирования в области истории. Им везде мерещится гумилевщина или фоменковщина.

Но вообще- без теории обойтись невозможно. В результате историки, даже те, которые на словах решительно порицают любое теоретизирование, на деле с неизбеж¬ностью обращаются к тем или иным концепциям историософии и теоретической исто-риологии. И так как в большинстве своем они не обладают навыками самостоятельно¬го теоретического мышления, то не могут должным образом оценить существующие концептуальные построения и нередко берут на веру далеко не лучшие из них.

После начала перестройки и особенно после ее конца некоторые наши историки с пылом неофитов стали принимать на веру различного рода философско-историчес-кие концепции, включая самые нелепые, лишь бы они были иными, чем исторический материализм, а еще лучше — прямо противоположными ему. Еще хуже обстояло дело, когда они сами занимаются теоретизированием. Крайности сходятся: люди, пренебре¬гающие теорией, оказываются нередко в плену самых нелепых концепций: чужих или собственных.

Одна из причин печального положения, сложившегося сейчас с историософией и теоретической историологией, заключается в том, что мало кто даже из числа историков знаком с историей основных проблем, которые ставились и решались этими дисципли¬нами. С этим связано бесконечное изобретение велосипедов. Заново создаются концеп¬ции, которые давно уже известны и отброшены в силу полной их несостоятельности.

Как уже указывалось, в данной работе не рассматривается историческая гносео¬логия (эпистемология). В центре внимания автора проблемы не специфики историче¬ского познания, а самой истории, исторического процесса, причем, разумеется, наиболее общие. Ответы на вопросы, относящиеся к истории в целом, имеют важнейшее значе¬ние не только для историков, но и для всех, стремящихся не просто знать исторические факты, но и понять историю. И дать их может лишь исключительно историософия, выступающая в тесной связи с теоретической историологией.

История есть процесс. С этим сейчас согласно большинство историков и истори-ософов. Но понимают они этот процесс по-разному. Для одних история — поступа¬тельное, восходящее развитие, т.е. прогресс. Для других — просто развитие. Есть люди еще более осторожные: для них история — только изменение. Последние не всегда понимают историю как процесс. Для некоторых из них она — беспорядочное нагромождение различного рода не связанных друг с другом случайностей.

Но если мы трактуем историю как прогресс или даже как просто развитие — перед нами неизбежно встает вопрос: что же при этом развивается, что же является

ва О , Олейников Д. История Росии в мелкий горошек. М., 1998; История и антиистория. Кри¬тика «новой хронологии» академика А.Т. Фоменко. М., 2000; «Антифоменко» / / Сборник Русско¬го исторического общества Т 3 (151) М., 2000. «Так оно и оказалось». Критика «новой хронологии» А.Т. Фоменко. (Ответ по существу). М., 2001; Мифы «новой» хронологии. Материалы конференции на историческом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова 21 декабря 1999 года. М., 2001 и др.

субстратом исторического процесса, его субъектом. Без решения этой проблемы не¬возможно понимание сущности исторического процесса. Нельзя понять историю, не выявив ее субъекта. Помимо всего прочего, важность этого вопроса заключается в том, что он одновременно является и вопросом об объекте исторического исследования. Именно субъект исторического процесса и представляет собой тот самый объект, кото¬рый изучают историки.

Но как ии странно, никто из историков и историософов в сколько-нибудь четкой форме данный вопрос перед собой не ставил. Это, отнюдь, не означает, что названная проблема никем никогда не решалась. Наоборот, почти все и почти всегда давали на этот вопрос какой-то ответ. Без этого не мог обойтись ни один историк.

Но люди решали эту проблему практически, часто совершенно не отдавая себе отчета в том, что они решают именно эту, а не иную проблему. По этому поводу можно вспомнить известного мольеровского героя, который говорил прозой, совершенно не подозревая об этом. Именно потому, что историки в большинстве случаев решали эту проблему совершенно неосознанно, предлагаемые ответы на этот вопрос зачастую были далеко не лучшими.

Решение этой проблемы с неизбежностью предполагает ответ на вопросы о содер¬жании понятий общества, человечества, государства, страны, народа, этноса, нации, куль¬туры, цивилизации, расы, а также выявление отношения между всеми этими понятия¬ми. Именно этому посвящена вся первая часть настоящей работы.

Выявление субъекта исторического процесса открывает путь к пониманию само¬го этого процесса. Здесь проблем еще больше. Из их числа подробно рассматривают¬ся в работе лишь две, но, пожалуй, самые важные.

Одна — проблема понимания и интерпретации исторического процесса. Ей по¬священа вся вторая часть работы. В центре внимания находится прежде всего вопрос о том, существует ли реально человечество и всемирная история.

Семьдесят с лишним лет у нас без конца повторяли слова «общественно-эконо¬мическая формация» и «формационный ПОДХОД», чаще всего даже толком не понимая, что они означают. Но умение без запинки произносить эти словосочетания было как для человека, который их твердил, так для лиц, его окружающих, свидетельством того, что он приобщен к самой передовой в мире исторической науке.

Теперь столь же истово повторяют слова «цивилизация», «цивилизационный под¬ход», тоже не давая себе труда вдуматься в их смысл. Для многих не имеет никакого значения, что именно эти слова означают. Им просто нужно показать, что и они не лыком шиты, что они поднялись на уровень самой передовой в мире западной истори¬ческой науки. Многим даже в голову не приходит, что суть «цивилизационного подхо¬да» состоит в отрицании существования человечества как единого целого, а тем самым и в отрицании мирового исторического процесса.

И парадокс состоит в том, что на Западе «цивилизационный подход» и раньше многими историками отвергался, а к настоящему времени давно уже вышел из моды. Там в почете другие концепции, в верности которым у нас будут клясться через 20 — 30 лет, когда на Западе их давно уже забудут.

Другая важнейшая проблема — вопрос об основе общества и движущих силах истории. На него, как известно, даются самые различные ответы, которые подробно рассматриваются в третьей части работы. С вопросом о движущих силах историче¬ского процесса тесно связаны проблемы причинности, детерминизма, предопределенно¬сти и неопределенности, случайности и необходимости, возможности и действительно¬сти, альтернативности, свободы и необходимости в истории. Все они в той или иной степени с неизбежностью затрагиваются в книге, но специально не расматриваются. Для этого потребовалось бы слишком много места.

В трудах по философии истории нередко рассматривается еще сюжет, который обычно находит свое выражение и в их названиях. Сошлюсь в качестве примера на сочинения русского религиозного философа Николая Александровича Бердяева «Смысл истории» (Берлин, 1923; М., 1990 и др.) и немецкого мыслителя Карла Яс-перса «Истоки истории и ее цель» (1949; русск перевод: Ясперс К. Смысл и назначе¬ние истории. М., 1991). Достаточно полный обзор такого рода сочинений можно най¬ти в книге Бориса Львовича Губмана «Смысл истории. Очерк современных западных концепций» (М., 1991).

Но вопреки мнению названных выше и ряда других мыслителей, мы сталкиваем¬ся здесь не с проблемой, а с псевдопроблемой. В действительности в истории общества, как и в истории природы, нет ни смысла, ни назначения, ни цели, а раз так, то и заниматься их поисками — дело совершенно пустое, бессмысленное.

В книге рассматриваются только реальные проблемы. Все три вопроса, которым посвящена книга, встали перед наукой не сейчас. Историки и историософы искали ответы на них на протяжении многих веков. И без знания истории проблемы невоз¬можно прийти к верному ее решению. Поэтому в работе много внимания уделяется рассмотрению того, как, когда и в какой форме вставала перед наукой та или иная проблема и кто, когда и какие решения ее предлагал. В случае необходимости и спе¬циально прослеживается эволюция самых важных философско-исторических идей. Автор не ограничивается рассмотрением взглядов и учений исключительно лишь ис¬ториков и историософов. Привлекаются труды социологов, экономистов и представи¬телей других общественных наук, в которых ставились и решались проблемы, так или иначе связанные с пониманием исторического процесса в целом.

Достаточно объективную картину развития историософской мысли можно дать лишь при условии четкого различения, с одной стороны, одиночных идей, с другой, кон¬цепций как сознательно разработанных систем идей. Концепция может выступать в форме учения, обязательно включающегося в себя определенную программу поведения, в форме теории, а также может представлять собой одновременно учение и теорию.5

Если обратиться к истории человеческой мысли, то первое известное нам учение было создано фараоном Аменхотепом IV, или Эхнатоном, жившим в XIV вв. до н.э. В Египте в эпоху Нового царства. Оно было религиозным. Это учение было обоснова¬нием и оправданием крутого переворота, совершенного названным правителем в жиз¬ни египетского общества, который в частности выразился и в принятии фараоном нового имени, и в создании новой столицы — Ахетатона.6

Место Эхнатона в духовном развитии человечества обычно недооценивается. А ведь по сути дела он был первым свободомыслящим, который не просто усомнился в верности старых традиционный положений, но попытался разработать целую систему новых идей. Недаром после смерти Эхнатон был объявлен «еретиком из Ахетатона». Эхнатон намного опередил свое время. Первые после него учения были созданы лишь 600-700 лет спустя — в VH-VI вв. до н.э.

5 См.- Семенов Ю.И. Эволюция религии: смена общественно-эконрмических формаций и культур¬ная преемственность / / Этнографические исследования развития культуры. М., 1985. С. 220-221.

6 См.: Перепелкин Ю.Л. Переворот Амен-Хотпа IV. Ч.1. М. 1967; Ч. 2. 1984; Жак К. Нефертити и Эхнатон. Солнечная чета. М., 1999.

В истории человеческой мысли вообще, историософской в частности возникнове¬ние одиночных идей нередко намного опрежало разработку концепций. Но именно концепции, а не одиночные идеи должны быть главным объектом внимания. Так как развитие каждой проблемы, а также самых главных идей и концепций рассматривает¬ся в книге по отдельности, то это обусловило неоднократное обращение к одним и тем же эпохам и одним и тем же лицам. Однако в случае чисто исторического, строго хронологического подхода оказалось бы в тени самое главное — объективная логика развития философско-исторической мысли, все глубже проникающей в сущность ми¬ровой истории

После рассмотрения теоретических проблем всемирно-исторического процесса неизбежным является обращение к самой реальной всемирной истории. Поэтому в четвертой части дается краткий очерк действительной истории человеческого общест¬ва в целом Но этот базирующийся на эмпирии очерк носит теоретический характер. В нем всемирная история предстает как единый процесс развития человечества во времени и пространстве. В нем сделана попытка проследить объективную логику развития человечества.

И, наконец, в пятой части рассматривается современная эпоха, выявляется струк¬тура современного глобального человеческого общества и основные тенденции и nep-спективы его развития. Большое внимание в этой части уделяется месту России в современном мире

Предлагаемая вниманию читателя книга была задумана как учебное пособие по философии истории и теоретической историологии, хотя и своеобразное В учебном пособии принято излагать общепринятые истины. Но таковых в этой области практи¬чески нет Отсюда — упор на историю философско-исторической мысли Однако задуманная как обыкновенное учебное пособие, пусть с обилием далеко не общепри¬нятых положений, работа превратилась в научное исследование Но при всем при этом она сохранила все важнейшие особенности учебного пособия.

Книга предназначена для философов, социологов, историков, этнографов, архео¬логов, студентов и аспирантов гуманитарный институтов и факультетов, для учителей истории средних учебных заведений, а также для всех тех, кто хочет не только знать исторические факты, но и понимать историю Работа написана предельно ясно и по¬нятно, имеет четкую структуру, способствующую усвоению материала Поэтому она доступна для студентов и учащихся старших классов и вполне может служить в качестве учебного пособия Развернутое оглавление, предметный и именной указате¬ли помогают легко ориентироваться в матералах книги, а библиографический указа¬тель — в литературе по всем затронутым вопросам

1. ПРОБЛЕМА СУБЪЕКТА ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА (человечество, общество, общества, государства, страны, народы, эTHOCы, нащт, IЩBlumзащm, куЛьTуры, расы)

1.1. ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Вся история складывается из действий людей. Вряд ли кто станет с этим спо¬рить. Исходя из этого, некоторые историки пришли к выводу, что предметом их науки является человек. Такова точка зрения, по крайне мере, значительного числа предста¬вителей школы «Анналов». «Б самом деле, — писал один из ее основателей — Марк Блок (1886 — 1944) в книге «Апология истории или ремесло историка (1949; русск. перевод: М., 1973), —великие наши наставники, такие как Мишле или Фюстель де Куланж, уже давно научили нас это понимать: предметом истории является человек».1

Эта идея была с восторгом подхвачена рядом наших ученых. «Предмет исследо¬вания историков, — пишет, например, претендующий на роль теоретика исторической науки медиевист Арон Яковлевич Гуревич, — люди, мыслящие и эмоциональные су¬щества».2 Ему вторит член-корреспондент РАН Ахмед Ахмедович Искендеров, ут¬верждающий, что «в центре исторических исследований» должна находиться «челове¬ческая личность». з

Таким образом, у всех у них получается, что именно отдельный человек есть субъект исторического процесса. Но естественно, что никто из них не мог выдержать эту точку зрения последовательно до конца. После такого рода заявлений обычно сразу же следовали оговорки, что, собственно, нужно иметь в виду не человека, а людей, связанных друг с другом, образующих реальные коллективы и Т.П.

И понять эту непоследовательность можпо. К чему можно прийти, если последо¬вательно придерживаться подобного рода взглядов, можно видеть на примере русско¬го философа Владимира Францевича Эрна (1882 — 1917). Поставив в статье « Методы исторического исследования и книга Гарнака «Сущность христианства»» (1907) во¬прос о том, «что должно быть познанным в истории?», он отвечал: « ...Необходимо... каждую отдельную индивидуальную жизнь познать во всем объеме и ее внутреннем содержании и ее внешнего воздействия на окружающее. Но что это значит? Это зна¬чит, что нами должен быть познан безусловно всякий из тех миллиардов людей, кото¬рые жили на земле и которые ведь все безусловно вошли в исторический процесс. Только когда мы будем знать о каждом человеке все, т.е. когда мы узнаем во всей полноте всю бесконечную массу его всех мыслей, всех чувств, всех переживаний, а также всю совокупность воздействий, полученных им от других, а также произведен¬ных им от себя на других, только тогда заполнятся действительно фактическим содер¬жанием те грубые, часто возмутительно грубые, и пустые схемы, которыми историки

1 Блок М. Апология истории или ремесло историка. М , 1973. С. 18.

2 Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа «Анналовн. М., 1993 С. 15.

3 Искендеров А.А. Историческая наука иа пороге XXI века / / ВИ. 1996. № 4 С. 25.

хотят подменить познание того, что было в истории, и только тогда обрисуется во всей полноте нормальный образ исторического познания».4

Но историки никогда не знали и никогда не будут знать всего о каждом участни¬ке исторического процесса. Более того, такое знание совсем и не нужно для знания и понимания данного процесса. Все дело в том, что отдельные люди никогда не были и никогда не станут субъектами исторического процесса.- Это в равной степени относит¬ся как к рядовым его участникам, так и к крупным историческим деятелям. Жизнен¬ный путь Наполеона Бонапарта, например, не есть исторический процесс. Это всего лишь момент, хотя и существенный, истории Франции и Европы. Именно в качестве такового он и представляет интерес для историка.

То обстоятельство, что не индивиды, а их объединения являются объектами исто¬рического исследования, давно уже достаточно четко осознано подавляющим боль¬шинство историков и вообще обществоведов. И это осознание было не только практи¬ческим. Было немало попыток теоретического .осмысления и обоснования данного положения. Вот, например, что писал в свое время известный австрийский социолог Людвиг Гумплович: «Мы считаем отдельными реальными элементами в социальном процессе природы не отдельных яиц, а социальные группы: в истории мы будем ис(,:ле-довать, таким образом, не закономерное поведение индивидов, отдельных лиц, но, если можно так выразиться, закономерное движение групп»5 Спор между специалистами идет о том, какое именно объединение людей следует считать субъектом истории.

Нередко в качестве субъекта исторического процесса называется человечество. Такую точку зрения отстаивал, в частности, русский философ Владимир Сергеевич Соловьев, один из немногих мыслителей, четко поставивших вопрос о субъекте исто¬рии. «Прежде всего развитие, — писал он в работе «Философские начала цельного знания» (1877; послед. ИЗД.: Соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1990), — предполагает один определенный субъект (подлежащее), о котором говорится, что он развивается: разви¬тие предполагает развивающееся». 6 И таким субъектом истории он считал человечест¬во. «Субъектом развития, — утверждал он, — является здесь человечество как дейст¬вительный, хотя и собирательный организм».7

Его взгляд разделял историк-медиевист и философ Лев Платонович Карсавин в своей «Философии истории» (Берлин, 1923; СПб., 1993). «Содержание истории, — писал он, — развитие человечества, как единого, внепространственного и всевремешю-го субъекта».8 Взгляд на человечество как на субъект истории определял его понима¬ния предмета исторической науки. «Предмет истории может быть ближайшим обра¬зом определен, — подчеркивал Л.П. Карсавин, — как социально-психологическое раз¬витие всеединого человечества».9

Но с подобным взглядом на субъект истории были согласны далеко не все. Так, немецкий социолог и философ Пауль Барт (1858-1922) в книге «Философия исто¬рии как социология» (русск. перевод: СПб., 1902), заявив вначале, что «история есть история человечества»10, сразу же уточняет, что историки рассматривают «не весь че-

4 Эрн Б.Ф. Методы исторического исследования и книга Гарнака «Сущность христианства» / / Сочинения. М., 1991. С. 249-250.

5 Gumplowicz L. Der Rassenkampf. Sociologische Untrsuchungen. Insbruck, 1883. S. 39-40.

• Соловьев Б С. Философские начала цельного знания / / Соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1990. С. 141.

7 Там же. С. 145.

8 Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993. С. 88.

9 Там же. С. 98.

10 Барт П. Философия истории как социология. СПб., 1902. С. 2

ловеческий род, а лишь общества внутри этого рода; и каждое общество образует само по себе солидарное целое».11 « ...Предметом человеческой истории, — пишет он, — является не индивид и не род, но общество. Итак, предмет истории — человече¬ские общества».12 И историки действительно чаще всего называли объектом своего исследования общество, не всегда, правда, вкладывая в это слово тот же смысл, что и П. Барт. Из-под пера исследователей выходили и выходят книги, носящие названия «История первобытного общества», «История античного общества» и т.п.

Крупный русский историк Сергей Федорович Платонов (1860-1933) в «Лек¬циях по русской истории» (1917; 1993, 2000 и др.) писал, что «История... есть наука, изучающая конкретные факты в условиях именно времени и места, главной целью ее признается систематическое изображение развития и изменения жизни отдельных исторических обществ и всего человечества». 13

Другое, кроме «общества», часто употребляемое историками слово — «страна». Заглавия типа «Новая история колониальных и зависимых стран», «Новая история стран Европы и Америки», «История стран Центральной и Юго-Восточной Европы в ХХ веке», «История стран Азии и Африки в новейшее время» и т.п. обычны в истори¬ческой литературе.

Нередко в трудах историков как субъект исторического процесса выступает го¬сударство. Достаточно вспомнить «Историю государства РОССИЙСКОГО» (1816-1829) Николая Михайловича Карамзина (1766-1826). В противовес Н.М. Карамзину дру¬гой русский писатель и историк — Николай Алексеевич Полевой (1796-1846) на¬звал свой труд «История русского народа» (1829-1833). «Всеобщую историю мы понимаем как историю народов», — писал известный русский мыслитель Николай Николаевич Страхов (1828-1896).14 Взгляд на историю как на историю народов широко распространен и сейчас. «Народ — главный субъект истории», — довольно категорично утверждается, например, в коллективном труде казанских историков «Пе¬риодизация всемирной истории» (1984).!5

Известный русский историк Сергей Михайлович Соловьев (1820-1879) попы¬тался синтезировать взгляды Н.М. Карамзина и Н.А. Полевого. В своей работе «На¬блюдения над исторической жизнью народов» (1868 -1876) он начинает с утвержде¬ния, что история занимается изучением народов. Но далее он критикует тех историков, которые отрывают народ от государства. « ...Государство, — утверждает С.М. Соловьев, — есть необходимая форма для народа, который немыслим без государства... Связь между государством и народом есть отношение между формой и содержанием. Но лишь приведенным выше определением предмета истории С.М. Соловьев не ограни¬чился. Как считал он, от изучения отдельных народов историческая наука переходит к исследованию целого человечества. В другой, более ранней работе «Исторические пись¬ма» (1858) С.М. Соловьев использует для обозначения предмета исторического иссле¬дования наряду со словом «народ» слова «общество» и «общественный организм». "

11 Там же. С. 3.

12 Там же.

13 Платонов С.Ф. Лекции по русской исторь ii. М., 2000 С 9-10.

'4 Страхов Н.Н. Исторические взгляды Г Рюккерта и Н.Я. Данилевского / / Русский вестник. Т. 234. 1894. Октябрь. С. 172.

15 Периодизация всемирной истории (учебное пособие) Казань, 1984. С. 120.

16 Соловьев С. М. Наблюдения над исторической жизнью народов / / Собрание сочинений СПб.,

б. г. С. 1126.

■7 Соловьев С. М Исторические письма / / Там же. С. 848-854.

У таких выдающихся мыслителей XVIII в., как Джамбаттиста Вико и Адам Фер-гюсон, в качестве субъектов исторического процесса фигурировали нации. Но ни тот, ни другой даже не попытался обосновать свою точку зрения и раскрыть значение используемого ими термина. Такую попытку предпринял видный немецкий историк Карл Лампрехт (1856 — 1915) «Наше исследование, — писал он, — привело нас к понятию нации, — к этой единице исторической жизни, в которую включена жизнь отдельной личности, и в развитии которой можно отметить определенные, типичные фазисы... Конечно, кроме наций, есть в истории и другие массовые явления. Но нет никакого сомнения, что последние являются более частными и в то же время более сложными, чем первые, и что для их понимания нужно уже иметь ясное и определен¬ное понятие о нации». 18

С критикой такой точки зрения выступил другой крупный немецкий историк — Эдуард Мейер. «Итак, — утверждал ОН, — считать единицей истории нацию и из ее судеб выводить нормы исторической эволюции — совершенно ошибочно. Никакой замкнутой в себе национальной истории вообще нет: все народы, вступившие между собой в продолжительное политическое и культурное единение, представляют собой для истории до тех пор единство, пока связь их не нарушается ходом исторической эволюции, и в сущности истории отдельных народов, государств, наций являются час¬тями единой всеобщей истории; хотя их и можно рассматривать отдельно, но никогда нельзя изучать совершенно изолированно, без связи с целым. Основной и высшей целью исторического изучения и всякой, даже направленной па частности, историчес¬кой работы может быть только всеобщая история». "

Однако, объявив по сути дела субъектом истории, а тем самым и объектом исто¬рической науки человечество, Э. Мейер спустя несколько страниц пишет: «Объектом исторического интереса может быть как отдельный человек, так и общества людей: народы, государства, целые культуры».20 И тут же вносит поправку: «Что история возможна только по отношению к человеческому обществу, к социальным группам, — это разумеется само собой, потому что жизнь и деятельность каждого отдельного чело¬века могут протекать только в тесной связи и взаимодействии с жизнью других лю-дей».2>

Крупнейший русский историк Василий Осипович Ключевский (1841 — 1911) не возражал против взгляда, согласно которому предметом изучения истории является «ЖИЗНЬ человечества». Однако он тут же добавлял, что «этот термин «жизнь челове¬чества» — есть очень широкое обобщение, которое выведено несколькими ступенями из конкретных явлений»^ И. на вопрос о том, что представляют собой «видимые конкретные предметы» исторического исследования, давал ответ: ими является раз¬личного рода человеческие союзы. «Предметом исторического изучения, — писал он, — служат человеческие союзы — их развитие, взаимодействие и смена».2з Из местных исторических процессов складывается всеобщая история.

8 Lamprecht К. Individualitat, Idee und sozialpsychische Kraft in der Geschichte / / Jahrbhcher fur Nationalokonorme. Dritte Folge, Ваш! LXVII (III. Folge, Ваш! XIII). Jena, 1897. S. 890

'9 Мейер Э. Теоретические и методологические вопросы истории. Фплософско-исторические иссле¬дования. М., 1904. С. 40.

10 Там же. С. 44.

21 Там же. С. 45.

11 Ключевский В.О. Методология русской истории / / Цивилизация: прошлое, настоящее и буду-

щее человека. М., 1988. 144.

д Там же. С. 164.

Разные мыслители в разные времена объявляли субъектами исторического про¬цесса культурно-исторические типы (Николай Яковлевич Данилевский), культуры (Лео Фробениус, Освальд Шпенглер и др.), цивилизации (Арнольд Джозеф Тойнби, Филип Бэгби, Кэррол Квигли и др.), этн0СЫ (Сергей Михайлович Широкогоров), зтн0СЫ и суперэтносы (Лев Николаевич Гумилев, Эдуард Сальманович Кульпин), расы (Людвиг Вольтман) . Особенно модным в последнее время стало рассматривать в качестве субъектов исторического процесса цивилизации. О «цивдлизационном под¬ходе» говорят все кому не лень.

Еще чаще историки, не вдаваясь ни в какие теоретические изыски, давали своим трудам такие, например, названия как «История древней Греции», «История Древнего Рима», «История Византии», «История Франции», «История РОССИИ», «История Древ¬него Востока», «История античного мира», «История Европы», «История Тропической и Южной Африки» и т.п.

Но даже, когда историки пользовались не единичными, а общими понятиями, последние редко получали определения и почти никогда — теоретическую их разра¬ботку. О понятии общества написано множество работ. Но все они носят чисто фило¬софский или социологический характер. Нет ни одной, в которой бы предпринималась попытка разобраться в том, что именно имеют в виду историки, когда говорят об обществе как объекте своего исследования.

Понятие страны, как правило, вообще никак не определяется, хотя ему в послед¬нее время стали придавать такое значение, что даже появился термин «страновый ПОДХОД». Известный советский историк Борис Федорович Поршнев (1905 —1972) в своем докладе «Мыслима ли история одной страны?», посвятив немало места выявле¬нию значения слова «страна», так и не дал никакого определения этому понятию.24

Попытка дать определение понятия «страна» была предпринята в уже упоми¬навшейся выше работе «Периодизация всемирной истории». «Страна, — говорится там, — это не просто регион; это совокупность регионов, объединенных как некоторым сходством путей своего развития, так и проистекающим из него единством, общностью развития. Страна, как некоторый комплекс территорий, не исключает развития в их судьбах, а потому всякая страна может быть расчленена в ходе исторического позна¬ния на более дробные «страны», каждая со своим собственным темпом и ритмом развития»^ Определение из числа не слишком ясных.

О понятии «народ» написано много, но ни в одной работе не поднимается вопрос о том, что собственно понимают под этим словом историки, когда говорят, что их наука изучает историю народов.

И, к сожалению, никто не преднринял попытки выявить соотношение между по¬нятиями человечества, общества, страны, государства, народа, этноса, нации, цивилиза¬ции, культуры, расы. Таким образом, в исторической науке не существует никакого четкого представления о субъекте истории, а тем самым и об объекте ее исследования. А оно необходимо. Не разобравшись в вопросе о субъекте истории, невозможно по¬нять всемирно-исторический процесс.

24 Поршнев Б.Ф. Мыслима ли история одной страны? / / Историческая наука и некоторые пробле¬мы современности Статьи и обсуждения М., 1969. С. 301-306

2.1 Периодизация всемирной истории (учебное пособие) С. 118-119.

1 2 ОБЩЕСТВО, ГОСУДАРСТВО, ЦИВИЛИЗАЦИЯ, СТРАНА 1.2.1. Многозначность слова «общество»

Начать, на мой взгляд, нужно с понятия «общество» Оно является самым важным не только для исторической науки, но для всех вообще общественных наук. Обращаясь к анализу смысла слова «общество», мы сразу же сталкиваемся с тем, что оно имеет не одно, а множество значений Иначе говоря, существует не одно понятие общества, а несколько разных понятий, но выражаемых одним словом, что очень усложняет дело

Не буду останавливаться на житейских, обыденных значениях этого слова, когда

о человеке говорят, например, что он попал в дурное общество или вращается в вели-

косветском обществе. Лишь упомяну об использовании слова как в быту,

так и в науке для обозначения тех или иных общественных и прочих организаций-

«Общество соединенных славян», «Южное общество», «Философское общество», «Об-

щество охраны памятников истории и культуры», «Общество взаимного кредита», об-

щества любителей кошек, собак, акционерные общества и т.п.

Если оставить все это в стороне, то выяснится, что в философской, социологичес¬кой и исторической литературе термин «общество» используется, по меньшей мере, в пяти, хотя и связанных между собой, но все же разных смыслах.

1.2.2. Два взгляда на общество: 1) как на простую совокупность людей и 2) как на целостное образование (организм)

Первое и, пожалуй, самое важное для историка и этнолога значение термина «об¬— отдельное, конкретное общество, являющееся относительно самостоятельной единицей исторического развития. Этот смысл слова «общество» очень часто не отли¬чают от другого его значения — общества вообще, в котором выражается то общее, что присуще всем конкретным отдельным обществам, независимо от их типа, индивидуаль¬ных особенностей, времени существования и т.п. А отличать эти два смысла слова «общество» крайне необходимо для любого обществоведа, историка прежде всего.

Выделение отдельного конкретного общества позволяет поставить вопрос о том, имеет ли общество самостоятельное существование или его бытие есть производное от существования составляющих его индивидов. С самого начала теоретического подхо¬да к исследованию общества в философской и исторической мысли существовали два основных ответа на этот вопрос.

Один из них заключался в том, что общество представляет собой простую сово¬купность, сумму индивидов Поэтому единственными реальными объектами социаль¬ного исследования являются люди. Никаких других не существует. Такую точку зре¬ния нередко называют социологическим номинализмом Подобного рода взгляд на¬шел свое предельно четкое выражение, например, в одном из мест работы известного русского историка, историософа и социолога Николая Ивановича Кареева (1850 — 1931) «Введение в изучение СОЦИОЛОГИИ» (СПб , 1897). Последний писал. «Личность есть единственное реальное существо, с которым имеет дело социология. Народы или отдельные классы одного и того же народа суть собирательные единицы, состоящие из отдельных личностей» 26

* Кареев Н И Введение в изучение СОЦИОТОГИИ СПб , 1897 С 103-104

Сходного взгляда Придерживался известный немецкии социолог Макс Вебер (1864-1920). Наиболее четко он изложен в работе «Основные социологические по¬нятия» (русск. перевод: Избранные произведения. М., 1990). «Для других (напри¬мер, юридических) познавательных целей или для целей практических, — писал он, — может быть, напротив, целесообразно или даже неизбежно рассматривать социальные образования («государство», «ассоциацию», «акционерное общество», «учреждение») совершенно так же, как отдельных индивидов (например, как носителей прав и обя¬занностей или как субъектов, совершающих релевантные в правовом отношении дей¬ствия). Для понимающей социологии, интерпретирующей поведение людей, эти обра¬зования — просто процессы и связи специфического поведения отдельных людей, так как только они являют собой понятных для нас носителей осмысленных действий». л

Подобная точка зрения и сейчас имеет много сторонников. Желая сэкономить время и место, ограничимся одним лишь высказыванием Дарио Антисери и Лоренцо Инфантино, которым открывается их предисловие к сборнику работ известного авст¬рийско-американского экономиста Фридриха Августа фон Хайека (1899- 1992) «По¬знание, конкуренция и свобода. Антология сочинений» (русск. перевод: СПб., 1999). «Не существует ни классов, ни общества как такового, - пишут они, - сущест¬вуют лишь индивиды. Социальные науки (социология, экономика, историография, ан¬тропология и т.п.) имеют дело с коллективными понятиями, как государство, нация, партия, революция, капитализм, общество и т.д. Два крупных направления мысли отражают коллективистскую традицию интерпретации таких понятий и индивидуа¬листскую традицию. Коллективисты (Сен-Симон, Конт, Гегель, Маркс, неомарксисты, структуралисты) утверждают, что коллективистским понятиям соответствует некая определенная реальность, автономная и независимая от людей: общество, партии, клас¬сы в качестве реальных образований лепят индивидов, а ученый обязан искать и опи¬сывать законы развития этих субстанций. Сторонники методологического индивиду¬ализма (А. Смит, Д. Юм, К. Поппер, Хайек — ближе к нам Р. Будон) утверждают, что коллективным понятиям не соответствует никакая специфическая реальность. Клас¬сов, обществ, партий, ни даже вооруженных сил не существует. Есть только индивиды. Только индивиды думают и действуют. В этом состоит теоретическое ядро методоло¬гического индивидуализма»^

Для завершения картины добавим к К. Попперу и Ф. Хайеку еще одного авст¬рийско-американского экономиста — Людвига фон Мизеса (1881-1973), который занимался также и философией истории. В работе «Теория и история. Интерпрета¬ция социально-экономической эволюции» (1957; русск. перевод: М., 2001) он начина¬ет с того, что объявляет вопрос «является ли общество суммой индивидов или оно больше этого, и тем самым является сущностью, обладающей независимой реаль-НОСТЫО?» не имеющим смысла. «Общество не является ни суммой индивидов, ни чем-то большим или меньшим. Здесь арифметические концепции неприменимы».29

Но далее оп развивает концепцию социологического номинализма. Стремясь опровергнуть «коллективистическую философию», под которой он подразумевает со¬циологический реализм, Л. Мизес обвиняет ее в том, что она «отрицает существование индивидов и действий индивидов».30 Он утверждает, что, согласно взглядам его оппо-

27 Вебер М. Основные социологические понятия / / Избранные произведения. М., 1990. С. 614.

28 Хайек Ф.А.фон. Познание конкуренция и свобода. Антология сочинений. СПб., 1999. С. 43.

29 Мизес Л.фон. Теория и история. М., 2001. С. 183.

30 Там же. С. 187.

нентов, «индивид суть простой фантом, не имеющий реальности, иллюзорный образ, изобретенный псевдофилософий апологетов капитализма»-.31 Большей глупости сто¬ронникам социологического реализма приписать просто трудно. Когда в ход идут такие аргументы, это свидетельствует о крайней слабости защищаемой точки зрения.

Ни названные выше авторы, ни другие сторонники данного взгляда никогда не могли привести его до конца последовательно. В другом месте той же самой названной выше книги Н.И. Кареев утверждал: «Общество не есть простая совокупность лично¬стей, находящихся в психическом и практическим взаимодействии, но целая система этих взаимодействий, в коей последние получаот известные постоянные формы, изве¬стную организацию»-.^ Тем самым фактически он переходит на совершенною иную позицию.

Суть второго ответа на поставленный выше вопрос как раз и заключается в том, что общество, хотя и состоит из индивидов, но ни в коем случае не представляет собой их простой совокупности. Оно есть целостное образование, имеющее свою жизнь, не сводимуо к существованио , составляющих его лодей, особый субъект, развиваощийся по собственным, только ему присущим законам. Подобную точку зрения нередко име¬нуют социологическим реализмом. Такой взгляд в достаточно четкой форме проявил¬ся уже в труде Аристотеля (384 — 322 до н э.) «Политика»- (русск. переводы: Соч. в 4-х т. Т. 4. М., 1983; Аристотель. Политика. Афинская полития. М., 1997 и др. ИЗД.). «Итак, очевидно, — писал великий мыслитель, — государство существует по природе и по природе предшествует каждому человеку; поскольку последний, оказавшийся в изолированном состоянии, не является существом самодовлеющим, то его отношение к государству такое же, как отношение любой части к своему целому»-.33

Перед теми исследователями, которые рассматривали общество как единое целое, несводимое к сумме составляющих его индивидов, с неизбежностью вставал вопрос об основе его целостности Многие из них искали истоки этой целостности в духовной сфере. Делая это, они в то же время не могли не видеть, что если понимать духовную жизнь общества как психическую, душевную жизнь составляющих его людей, то это с неизбежностью приведет к переходу на позиции социологического номинализма. По¬пытки преодолеть субъективизм в понимании душевной жизни как основы общества вели некоторых из них к объективному идеализму и даже к религии.

Примером может послужить сочинение русского религиозного философа Семе¬на Людвиговича Франка (1877 — 1950) «Духовные основы общества. Введение в со¬циальную философию»- (1930; / / Русское зарубежье. Из истории социальной и пра¬вовой мысли. Л., 1991; М., 1992; С.Л. Франк. Духовная жизнь общества. М., 1992). Утверждая, что «общественная жизнь по самому своему существу духовна, а не мате¬риальна»-, С.Л. Франк в то же время подвергал критике «социальный психологизм»-.34 Конечный его вывод состоял в том, что «общественное бытие в целом есть как бы система божеств или божественных сил, некий пантеон, в котором выражается данная стадия или форма человеческого отношения к Божеству»-.з5

Ясно, что для любого настоящего ученого подобного рода выводы совершенно

31 Там же

31 Кареев Н И Указ раб С 295-296.

33 Аристотель Политика / / Соч в 4-х т Т 4 М, 1983 С 379

34 Франк С Л Духовные основы общества Введение в социальную философию / / Русское зарубе-

жье Из истории социальной и правовой мысли Л, 1990 С 317-3.18

35 Там же С 330

неприемлемы. Он с неизбежностью должен искать иное объяснение целостности обще¬ства. Убежденным сторонником социологического реализма был известный француз¬ский социолог Эмиль Дюркгецм (1858 — 1917), автор прежде всего таких работ, как «О разделении общественного труда» (1893; 1902; послед. русск. перевод: О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991) и «Метод СОЦИОЛОГИИ» (1895; 1901). Он настаивал на том, что общество представляет независимую отиндивидов, внеиндиви-дуальную и надындивидуальную реальность. Эта особого рода реальность, не сводимая к другим ее видам, включена в универсальный природный порядок. Социальная реаль¬ность столь же устойчива и основательна, как все другие виды реальности, и соответст¬венно так же как и они, развивается по определенным законам.

На естественно возникавший вопрос о природе этой социальной реальности Э. Дюркгейм прямого ответа не давал. Но так как он с самого начала своей научной деятельности настаивал на духовном характере всех социальных явлений (включая экономические), то получалось, что эта реалыюсть была в сущности духовной. Объяс¬нить, каким образом духовная реальность могла быть независимой от людей, Э. Дюрк-гейм оказался не в состоянии. И в результате, начав с резкой критики психологизма, с подчеркивания внешнего и принудительного характера социальных фактов, он в по¬следующем все в большей и большей степени стал склоняться к психологическому их объяснению.

Стремление найти действительно объективную основу общества издавна толкало мыслителей, придерживавшихся социологического реализма, к поискам аналогий меж¬ду обществом и животным организмом, а иногда и к стремлению уподобить общество биологическому организму. Такие попытки начались еще в античную эпоху и продол¬жались в последующее время. Использовали, например, термин «организм» в приме¬нении к обществу французский просветитель Жан-Жак Руссо в труде «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между ЛЮДЬМИ» (1755; русск. перевод: Ж.-Ж. Руссо. Трактаты. М., 1969; Об общественном договоре. Трактаты. М., 1998), французский материалист Клод Антуан Гельвеций в работах «Об уме» (1758; русск. перевод: Соч. в 2-х т. Т. 1. М., 1973) и «О человеке» (1769, 1773; русск. перевод: Там же. Т. 2. М., 1974).

Но достаточно широко термин «организм» в применении к обществу стал ис¬пользоваться лишь начиная с 40-х годов XIX в. Одним из первых это сделал осново¬положник позитивизма и одновременно родоначальник социологии как особой опыт¬ной науки Огюст Копт (1798 — 1857). Последний отнюдь не оттождествлял общество с биологическим организмом. Ему важно было лишь подчеркнуть, что общество есть целостное образование, особый субъект эволюции. И чтобы подчеркуть отличие обще¬ства от животного организма он называл его не просто организмом, а социальным организмом.

Термин «социальный организм» был подхвачен известным английским филосо¬фом-позитивистом и социологом Гербертом Спенсером (1820 — 1903). Этому понятию он посвятил статью «Социальный организм» (русск. перевод: Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские. Минск, 1998) и постоянно использовал его в своих «Основаниях СОЦИОЛОГИИ» (русск. перевод: СПб., 1898) и других работах. Глав¬ным для него было «уподобление общества живому телу»36 с целью обоснования мыс-