2.3.8. Выявление еще одной всемирно-исторической эпохи — эры Древнего Востока

Конечно, историки с самого начала знали, что до Греции и Рима на Востоке существовали государства — Египет, Ассирия, Персия и др. Некоторые мыслители, в частности Жан Боден и Луи Леруа, еще в XVI — XVII вв. создавали схемы, в которых Древний Восток и античность выступали как качественно отличные стадии историче¬ского развития (2.13.2. — 2.13.5). Но такие представления не получили широкого признания. О странах Древнего Востока тогда известно было очень мало. В результа¬те их история нередко понималась как нечто второстепенное: в лучшем случае, как предварительный этап античности.

По существу, мир Древнего Востока стал представать перед европейцами во всем своем богатстве лишь с началом XIX в. (2.6.2). С этого времени историки все чаще стали выделять историю Древнего Востока в качестве особой самостоятельной эпохи, отличной от классической античности Во второй половине XIX в. деление всемирной истории на четыре мировых эпохи- древневосточную, античную, средневековую и но¬вую в основном утвердилось в исторической науке.

Однако наряду с четырехчленным делением в какой-то степени продолжало со¬храняться и старое, трехчленное, но в обновленном виде. Противопоставляя средним векам и новому времени древность (античность) как нечто целое, ее в то же время рассматривали как состоящую из двух эпох: древневосточной и собствешю античной. В отличие от русского научного языка, в котором слово «античность» обозначает лишь греко-римскую древность, в западных языках оно имеет более широкий смысл. Поэтому, когда там хотят подчеркнуть, что имеют виду не всю цивилизованную древ-ностъ вообще, а только греко-римскую, то к слову «античность» добавляют прилага¬тельное «классическая». В русской исторической литературе Древний Восток и ан¬тичность объединяются под названием древнего мира.

2.3.9. Движение исторической мысли XVIII века: от расчленения писаной истории во времени — к стадиальной типологии цивилизованных социоисторических организмов

С самого начала в делении истории на античность, средневековье и новое время в неявной форме присутствовала известная классификация социалыю-исторических организмов. В качестве типов в ней выступали античные и средневековые социоис-торические организмы, а также общества нового времени. Однако эта типология была на первых порах крайне неопределенной. Да и стадиальной назвать ее было трудно. Ведь первоначально античная, средневековая и новая эпохи не понимались как свя¬занные со стадиями поступательного развития человеческого общества.

Как уже указывалось, с точки зрения деятелей Возрождения переход от антично¬сти к средним векам был не шагом вперед, а глубоким регрессом, крушением культуры вообще. Соответственно и Ренессанс понимался многими гуманистами не столько как восхождение на новую, более высокую ступень развития, сколько как возвращение к великому прошлому, его возрождение, причем далеко не полное. Многие гуманисты рассматривали культуру, создателями которой были, как стоящую ниже античной.

В дальнейшем появилась н прямо противоположная точка зрения, состоящая в том, что человечество с переходом к новому времени достигло значительно более вы¬сокого уровня развития, чем тот, который был характерен для античного мира. Разго¬релась полемика, в результате которой сторонники последнего взгляда в конце концов победили. В последующем подвергся пересмотру и взгляд на средние века как на черный провал в истории человечества. Стали накапливаться данные, свидетельству¬ющие о том, что в целом ряде отношений средневековье стояло выше античности.

Первоначально историки практически мало что могли сказать о признаках, отли¬чающих античные, средневековые и современные социоисторические организмы. Но постепешю эта типология стала наполняться все более конкретным содержанием.

Публикация античных источников и работы исследователей обществ древней Греции и древнего Рима, из числа которых особенно выделялся вышедший в 1776— 1788 гг. семитомный труд Эдуарда Гиббона (1737 — 1794) «История упадка и разру¬шения Римской империи» (русск. переводы: сокр. ОДНОТОМ. издание: СПб, 1994; Т. 1—7. М., 1997; Ч. 1 — 7. СПб.,1998-2000) дали основание прийти к выводу, что антич¬ный мир базировался на рабстве.

Для характеристики средневекового общества все чаще начали использоваться термины «феодальное право», «феодальные порядки», «феодальный строй», «феодальное общество», а к концу XVIII в. появился и термин «феодализм». Принято связывать начало изучения феодального строя с работой Ш. Mo^ec^e «О духе законов» (1748; русск. изд.: Избранные произведения. М., 1955; О духе законов. М., 2000). Однако в действительности вопрос о происхождении феодов (de origine feodorum), феодаль¬ных институтов и феодального права был поставлен еще гуманистами (Ф. Петрарка) и был объектом дискуссий историков и юристов в XVI в. Одни считали, что корни этих институтов уходят в античность, другие выводили их из норядков галлов или германцев, третьи склонялись к признанию их результатом германо-романского (ро-мано-германского) или, шире, варварско-романского синтеза.50

Если первоначально под «феодальным порядком» понималась в основном лишь столь характерная для раннего средневековья иерархическая система, связывавшая сюзеренов и вассалов, то в последующем все больше внимания стало уделяться отно¬шениям между господствующим классом и крестьянством, прежде всего крепостниче¬ству. В этом отношении большую роль сыграла работа У. Робертсона «История госу-дарствования императора Карла V ...» (1769; русск, перевод: Т. 1. М., 1839). Средне¬вековое общество все в большей степени стало рассматриваться как основанное на крепостничестве.

Тогда же возник и вопрос о том, представляет ли феодализм специфически за¬падноевропейское явление или же он существовал и за пределами этого региона. Большинство историков придерживались первой точки зрения. Напротив, Вольтер в своем «Опыте о нравах и духе тародов» (1756; 1769) находил феодальные порядки и в Оттоманской империи, Персии, Монголии, Перу, России.

При попытке понять сущность социоисторических организмов нового времени все чаще стали обращаться к понятиям, разработанным сторонниками той периодиза-

50 См . Kelley D R. De Ог^те Feodorum / / Speculum. 1964.Vol. 39. JW 2.

ции истории человечества, в основу которой была положена смена «способов жизне¬обеспечения», прежде всего к понятию торгово-промышленного общества.

Как наука об этом и только об этом обществе возникла политическая экономия. Зародившись в XVI В., она в XVIII в. стала подлинной теоретической дисциплиной. Появление первой системы политической экономии связано с именем Адама Смита. В его знаменитом труде «Исследование О природе и причинах богатства нapoдoв» (1776) дана анатомия и физиология нового общества, которое в последующем получило на¬звание капиталистического. Понятие «капитал», появившееся впервые в XII — XIII вв. в связи С бурным развитием в Западной Европе товарно-денежных отношений, полу¬чило к XVIII в. статус научной категории. Оно широко иснользуется А. Смитом наряду с понятиями товара, стоимости, земельной pen.™, заработной платы. В XVII в. возникло, а в XVIII в. получило права гражданства и слово «капиталист», но в каче¬стве обозначения не столько предпринимателя, сколько финансового дельца, денежно¬го спекулянта. 51

Немалую роль в осмыслении новой и не только новой истории сыграл многотом¬ный труд Гийома Тома Франсуа Рейналя (1713 — 1796) «Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях» (Т. 1 — 6. 1770; Т. 1 — 12. 1780; русск. неполн. изд.: Философическая и политическая история о заведениях и коммерции европейцев в обеих Индиях. Ч. 1—6. СПб., 1805 — 1811; 1834 — 1835). Кар¬динальным фактом истории нового времени он считал открытие «обоих Индий».

<!: Тогда, писал Г. Рейналь, — началась перемена в коммерции, в национальном могуществе, во нравах, промышленности и правлении всех народов... Все перемени¬лось и еще переменяться будет».52 Это связано с тем, что торговля, вообще обмен играют огромную роль в истории. В последующих изданиях своего труда Г. Рейналь включил очерк истории торговли, начиная с финикийцев и кончая европейцами нака¬нуне эпохи Великих географических открытий. Его труд в огромной степени способ¬ствовал привлечению внимания историков к экономическому фактору. Хотя в центре труда Г. Рейналя находилась Западная Европы, по в пей присутствовали и восточные общества.

Но он не был здесь первым. Ровно за сто лет до его труда появилась книга тоже француза Франсуа Бернье (1620 — 1688) <!: История последних политических перево¬ротов в государстве Великого Могола» (1670; русск. перевод: М.-Л., 1936). Автор несколько лет был придворным врачом правителя Индии — Аурангзеба. Книга по¬явилась вскоре после возвращения Ф. Бернье во Францию. В ней было прекрасно показано качественное отличие отношений собственности и вообще всех обществен¬ных порядков стран Востока (Индии, Персии, Турции) от социального строя госу¬дарств Западной Европы, причем как от того, что существовал в средние века, так и от того, который шел ему на смену. По существу, Ф. Бернье дал первое систематическое описание того, что в дальнейшем получило название азиатского способа производства.

В целом результатом развития философско-исторической, исторической и вооб¬ще обществоведческой мысли XVI —XVIII вв. было утверждение к началу XIX в. в исторической — и не только исторической науке — унитарно-стадиального понима¬ния развития человечества.

51 См. Бродель Ф Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV — XVII вв. Т. 2. Игры

обмена. М, 1988. С. 222-228

52 Рейналь. Философическая и политическая история о заведениях и коммерции европейцев в обеих

Индиях. ч. 1. СПб., 1805. С. V-VI.

2.3.10. Философско-историческая концепция А. Сен-Симона

В значительной степени утверждению такого понимания истории способствовала философско-историческая концепция, созданная выдающимся французским мыслите¬лем Клодом Анри де Рувруа, графом де Сен-Симоном (1760—1825). В ней нашли свое концентрированное выражение если не все, то многие достижения исторической науки того времени. У А. Сен-Симона нет труда, специально посвященного изложе¬нию его концепции. Отдельные ее положения разбросаны по целому ряду его произ¬ведений (послед. русск. издание его трудов: Избр. соч. Т. 1—2. М. —Л., 1948).

А. Сен-Симон не сомневается в существовании первобытной эпохи в истории человечества, но на ней специально не задерживается. Почти совсем не учтено им все то, что связано с историей Востока вообще, Древнего Востока в частности. В его кон¬цепции присутствуют лишь античная, средневековая и новая эпохи мировой истории. Но здесь им сказано новое слово. Каждую из этих эпох он совершенно четко связыва¬ет с определенной общественной системой, определенной организацией общества.

С античной эпохой он связывает общественную систему, основанную на рабстве, причем в отличие от многих мыслителей XVIII в. 011 считает появление рабства ог¬ромным прогрессом в развитии человечества. Для средневековой эпохи была харак¬терна феодально-богословская, или просто феодальная, система, базирующаяся на кре¬постничестве. Ее возникновение было большим шагом вперед в человеческой исто¬рии. Эпохе нового времени соответствует индустриальная (промышленная) система.

Каждая новая общественная система является более прогрессивной, чем предше¬ствующая. Возникновение каждой из них означает подъем человечества на новую, более высокую ступень развития. Именно переход от одной такой общественной сис¬темы к другой лежит в основе смены эпох мировой истории.

Каждую из двух первых выделенных им стадий всемирно-исторического разви¬тия А. Сен-Симон связывает с определенной формой эксплуатации человека челове¬ком: античную —с рабством, феодальную — с крепостничесвом. Но хотя ему было прекрасно известно, что для индустриальной системы характерным был наемный труд, он это оставляет в тени.

Данная непоследовательность была преодолена в трудах его учеников и почита¬телей. В книге «Изложение учения Сен-Симона. 1828—1829» (русск. перевод: М., 1961), представляющей собой запись лекций Сен-Амана Базара (1791 —1832), которые были прочитаны по поручению сенсимонистской школы, история цивилизованного человечества предстает прежде всего как последовательная смена форм эксплуатации человека человеком. Первая из них — рабство, следующая — более мягкая — крепо¬стничество, а последняя — еще более ослабленная — наемный труд. Следующий шаг в истории человечества должен состоять в полном уничтожении всякой эксплуатации и возникновения общества, в котором ее не будет совсем.

2.4. МАРКСИСТСКАЯ ТЕОРИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

2.4.1. Вводные замечания

Следующим шагом в развитии унитарно-стадиального истории было появление марксистского материалистического понимания истории. Хотя эта концепция истори¬ческого развития была создана Карлом Генрихом Марксом (1818—1883) и Фридри¬хом Энгельсом (1820—1895) еще в середине XIX в., она, бесспорно, является учением и современным. У материалистического понимания истории немало сторонников, при¬чем не только в бывших «социалистических» странах, но и далеко за их пределами.

Последние десятилетия характеризуются растущим внимание ученых-общество¬ведов ведущих капиталистических стран к материалистическому пониманию истории. Особенно оно популярно среди этнологов (социальных антропологов) и археологов. В странах дальнего зарубежья только за последние 20 дет опубликовано несколько десятков монографий и сборников (не говоря уже об отдельных статьях в периодиче¬ских изданиях), посвященных использованию исторического материализма в этноло¬гии (социальной антропологии) и археологии. Достаточно назвать монографии: ДЖ. У. Уэссмен «Антропология и марксизм» (Нью-Йорк, 1981), М. Блох «Марксизм и am-ропология» (Оксфорд, 1983), Р. Макгвир «Марксистская археология» (Лондон, 1992); Д. Донхэм «История, власть, идеология: Центральные проблемы марксизма и антро¬пологии» (Беркли, 1999); сборники: «Марксистский анализ и социальная антрополо¬гия» (Лондон, 1975); «Производственные отношения. Марксистский подход в антро¬пологии» (Лондон, 1978); «По направлению к марксистской антропологии. Проблемы и перспективы» (Гаага, 1979); «Марксистские перспективы в археологии» (Кембридж, 1984); «Перспективы в марксистской антропологии в США» (Нью-Йорк, 1987); «Ди¬алектическая антропология» (Гейнсвилл, 1992); «Марксистский подход в экономиче¬ской антропологии» (Ланхем, 1992).53 Работ такого рода в западной науке так много, что в издаваемых в Пало Альто (США) «Ежегодных обзорах антропологии» уже появилось три обзорные статьи: «Марксистский подход в антРОПОЛОГИи», (Т. 4. 1975), «Материалистический подход к иреистории» (Т. 10. 1981), «Маркс и антропология» (Т. 26. 1997), содержащие обширнейшую библиографию.^

Высоко оценивают материалистическое понимания истории и многие видные за¬падные историки, не принадлежащие к числу марксистов. Вот что, например, говорил в 1982 г. известный американский историк Бернард Бейлин в своем обращении в качест¬ве президента Американской исторической ассоциации к ежегодному ее собранию: «Pa-зумеется, марксисты создали могучее средство для упорядочения материала в историче¬ских трудах. Какими бы ни были их слабости, историки-марксисты искали — именно искали — позади всех обстоятельств и случайностей усилия и достижения человечества и сводили вместе самые разнообразные материалы в единую непротиворечивую карти¬ну, которая показывала как настоящее вырастает из прошлого. Они выделяли лежащие в основе силы, которые как прямо, так и через «доминирующие идеологии» формирова¬ли живые человеческие функции, и стремились объединить базисные силы и структуры социальной и культурной жизни во всеобъемлющую схему, которая концентрировала

53 Wessman J.W. Anthropology and Marxism. New York, 1981; Bloch М Marxism and Anthropology: The History of Relationship. Oxford, 1983, McGuire R.H. А Marxist Archaeology. London, 1992; Donham D.L. History, Power, Ideology. Central Issueb ш Marxism aiid Anthropology. Berkeley, 1999; Marxist Analysis and Social Anthropology. Ed. Ьу М. Bloch. London, 1975; Relations of Production: Marxist Approach to Есопотю Anthropology. Ed. by D. Seddon. London,1978, Towar d а Marxist Anthropology. РгоЫепм and Perspectives. Ed. by S. Diamond. The Hague, 1979; Marxist Perspectives in Archaeology. Ed. by М. Spnggs. СагпЬг^е, 1984; Perspectives in US Marxist Anthropology. Ed by D. Hakken and Н. Lcssinger. New York, 1987; Dialectical Anthropology. Essays iii Нопог of S. Diamond. Vols. 1 — 2. Gainesville, 1992; Marxist Approach in Economic Anthropology. Lanham, 1992.

54 O'Laughlin B. Marxist Approach in Anthropology / / ARA. УО1. 4. 1975, КоЫ P.L. Materialist Арргоасгшь in Prehistory / / Ibid. Уо1.10. 1981; Roseberry W. Магх and Anthropology / / Ibid. Уо1. 26. 1997.

внимание на критических переходах. Взгляд с позиций марксизма остается мощной силой в осознании прошлого, каков бы ни был подход к истории...».55

Английский историк Джон Тош в книге «Погоня за историей. Цели, методы и новые направления в изучении современной истории» (3rd edn. 2000; русск. перевод: Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. М., 2000) в главе «Исто¬рия и социальная теория» характеризует материалистическое понимание истории как наилучшую социальную теорий из всех ныне существующих. И далее почти всю главу он посвящает изложению основных положений исторического материализма. «Мой продолжительный анализ марксистской исторической теории, — пишет в заключение Дж. Тош, — некоторые читатели могут расценить как субъективную приверженность автора вышедшему из моды радикализму. Разве марксизм не оказался на свалке исто¬рии теперь, после 1989 г., когда во всем мире сохранились лишь островки марксист¬ских режимов, а международное коммунистическое движение потерпело полный крах? ... Сейчас еще рано утверждать, какими будут долгосрочные последствия сдвига 1989 — 1992 гг. в интеллектуальном плане, но сразу по двум причинам можно предположить, что марксизм вряд ли удастся быстро списать со счетов. Во-первых, большинство историков-марксистов мало интересовались возможным влиянием их работы на поли¬тический процесс в прошлом и настоящем, придерживаясь мнения о минимальной связи между исторической теорией Маркса и и его революциошю-полнтическим уче¬нием. Во-вторых, нынешнее враждебное отношение, как бы велико оно ни было, не изменит того факта, что марксизм оказал совершенно беспрецедентное воздействие на историческую науку и в качественном, и в количественном смысле. Эта теория не имеет равных по широте охвата и уровню научной проработки. Пока историки при¬знают необходимость теории, они будут обращаться к марксистской традиции. Обос-новашюсть этого прогноза станет совершенно бесспорной, если мы учтем сравнитель¬ную теоретическую бедность других направлений истории».56

И подобного рода высказывания можно было бы приводить без конца.