Глава II. Динамика науки в западно-европейской культуре
167
Критерий воспроизводимости, достоверности также сущ ест
венно ограничил свои полномочия как основного «маркера» науч
ности. Когда имеем дело со сложными объектами, эксперимент,
зачастую, нет возможности поставить. Воспроизводимость может
быть затруднена по причине того, что эксперимент дорогостоящ,
либо объект недоступен, либо в связи со стохастичностью, инди
видуальностью события. А. Павленко основание эпистемологиче
ского поворота связывает с тем, что наука XX в. переосмысливает
понятие «опыт». Хотя ориентация на опыт как решающий крите
рий оценки теорий пока остается, в некоторых областях знания на
ступил период, когда «теоретические разработки не только сильно
опережают опытные исследования, но по некоторым направлениям
опередили их навсегда» [70]. Например, инфляционная космология
уже поставила вопрос о бессмысленности любых наблюдений, ли
бо экспериментальных подтверждений многих предсказываемых
ею фактов.
Здесь уместно вспомнить известную притчу о строительстве
Ш артского собора. Три человека, каждый из которых катил тачку с
камнями, дали разные ответы на вопрос о том, что они делают.
Первый сказал, что катит тяжелую тачку. Второй ответил, что за
рабатывает хлеб семье. Третий заявил, что строит Ш артский собор.
Биологически и физически они осуществляли одно и то же, но
осознавали свою деятельность по-разному. Возможно, эта притча
поможет ответить на вопрос, который напрашивается после пред
ставленной здесь динамики научности, после того, как убедились,
что формирующаяся постнеклассическая наука радикально отлича
ется от классической. М ожно ли рассматривать постнеклассиче-
скую версию как науку или, может быть, пройдя этим путем, она
становится философией, религией..., но не наукой?
Сценарий конца науки еще в начале века обсуждался филосо
фами. Критика науки, а именно, ее объективизма и рационалисти
ческих притязаний, была начата не в сфере науки, за редкими ис
ключениями (А. Уайтхед, М. Вебер...), не имевшими парадигмаль-
ных последствий. Философское сознание, в отличие от самосозна
ния науки, оказалось более чутким, уловив неполадки в структуре
ментальности, поставившие западно-европейского человека в дра
матическую ситуацию: он уже не находит поддержки в «расколдо
ванном», «обездушенном» мире, эмпирическая реальность не со
168
Раздел 2. Наука и научное познание
держит смыслов, но одновременно утеряна и другая опора челове
ка, что зафиксировано в формуле Ницше - «Бог умер». Как это ни
парадоксально на первый взгляд, но вера в могущество разума тая
ла по мере того, как тускнела идея Бога. Таким образом, «раскол-
дование» и «разбожествление» мира привели к тому, что человек
оказался как раз на полпути между «дольним» и «горним». В этой
ситуации наука, которая, как ожидалось, способна положить весь
мир к ногам своего властелина, оказалась под перекрестным огнем
критики, она, «как соленая вода..., только рождает жажду знания,
никогда не успокаивая воспаленного ума» [71].
Набор «претензий», предъявляемых науке, был сформулирован,
А. Бергсоном, М. Хайдеггером, К. Ясперсом. А. Бергсон отметил
неспособность науки отразить длительность, временной аспект бы
тия. По М. Хайдеггеру, наука ничего не может сказать о бытии за
пределами предметной данности, научное представление никогда не
сумеет обставить существо природы, потому что предметное проти
востояние есть в принципе только один из способов, каким выступа
ет природа. Современная наука мыслит мир как представление, счи
тает М. Хайдеггер. Но там, где мир заменяется картиной мира, там к
сущему приступают как к тому, на что человек нацелен, что он хо
чет преподнести себе. «Картина мира, сущностно понятая, означает
не картину, изображающую мир, а мир, понятый в смысле такой
картины... Бытие сущего ищут и находят в представленности суще
го» [72]. Представить что-либо - значит поместить перед собой.
Начиная с Декарта, представление трактуется как постижение,
это не раскрытие себя вещам, а овладение и опредмечивание. Сущ
ность науки Хайдеггер пытается выразить, формулируя столь важ
ную для него «проблему поворота», она весьма актуальна сегодня в
плане обострившейся дискуссии о конце науки. По Хайдеггеру, в
основе всякого самопонимания лежит исходное отношение к бы
тию, к истине бытия. Человек есть событие (со-бытие) потаенной
истории бытия. Поэтому наука, являясь продуктом человеческой
деятельности, ничего не может сказать о том, что было до поворота
и не воспроизвелось в пространстве-времени. Считая источником
всего сущего бытие, он оценивает науку как один из способов са
мовыявления бытия. Если до XX в. бытие проговаривало себя че
рез науку, то «за поворотом» ее значение для человечества иссяк
Глава П. Динамика науки в западно-европейской культуре
169
нет, и задача будет заключаться в том, чтобы прислушаться к бы
тию и, следуя за ним, понять свое предназначение.
В отличие от Бергсона и Хайдеггера, Ясперс выражал более оп
тимистичный взгляд по поводу судьбы науки, хотя и сознавал ее
ограниченность. Он указывал на связь кризиса научной рациональ
ности с непомерными притязаниями новоевропейской науки. Раз
очарование в науке возникает в связи с тем, что от науки ждут то
го, чего она дать не может: решения фундаментальных проблем
человеческого бытия. В итоге утопии рассудка заменяются уто
пиями «непосредственного» чувства. От этих «шараханий» может
спасти только трезвая оценка границ и возможностей науки. Наука,
по мнению Ясперса, настолько тесно связана с культурным сущ е
ствованием западно-европейской цивилизации, что гибель науки
может явиться следствием только полной душевной катастрофы.
Русские мыслители, пожалуй, даже острее, чем западные, ощ у
щали кризисность эпохи на заре XX столетия. Эту интуицию
П. Флоренский передает фразой «что-то ждется», связывая насту
пающую эпоху с переходом в новый исторический эон Духа Свя
того и крушением эпохи, основанной на идее Логоса. Он реш ает
вопрос о том, какая наука имеет право на существование, указывая
на укорененность науки не только в культуре, но и в бытии. Наука
должна «откликаться на ритм познаваемого». В отличие от Х айдег
гера, Ф лоренский предвещал не конец науки, а ее видоизменение.
В истории культуры одинаково реальны «священная седая таинст
венность древней науки, нравственная, важная строгость - новой,
наконец, радостная, легкая окрыленность грядущей “весёлой” нау
ки» [73]. Грядущая наука связывалась им не только с предметно
стью бытия (М. Хайдеггер) и не только с «жизненным миром»
(Э. Гуссерль), она есть, по Флоренскому, нечто единое - науко-
жизние. В русской культуре не прижились традиции европейского
рационализма, связано ли это с особым географическим положени
ем или с «буферной», как сегодня говорят, позицией России в ми
ровой культуре, или с предназначением (миссией) вывести челове
чество из тупика техницизма особым «третьим путем»?
Наука имеет право на существование, но в какой форме? Этот
вопрос еще более актуален сегодня, когда окончательно развенчан
миф о всесилии науки, разрушен объективистский и редукционист
ский образ науки и ситуация обостряется экологическим феноме
170