3. Немецкая эмпирическая социология

альным властям (государству, церкви, партии, профсоюзу), к культурному достоянию и к радостям жизни, выявить их желания, надежды, разочарова­ния и жизненные настроения.

Наряду с этим, в ходе более долгой переписки, он получил примерно 5200 ответов (на 8000 анкет: очень благоприятный результат, особенно при большом количестве вопросов), которые в качестве дополнительного матери­ала содержали подробные высказывания ранее упомянутого вида. Ценность этого материала заключается в том, что, с одной стороны, это сведения, предоставленные единоверцу, к которому, например, как к "товарищу", можно обращаться на "ты". С другой стороны, не было никакой фильтрации и систематической обработки содержания, которая непременно возникла бы, если бы официальные, будь-то профсоюзные или партийные инстанции или служащие, запрашивали или даже только принимали сообщения: в этом слу­чае, при всем желании участников, ответ был бы пристрастным, в основном просто соответствующим официальным принципам и шаблонам; "советы" насчет ответов сказались бы значительно сильнее, чем это имело место в данном случае, а непосредственность ответов гораздо сильнее была бы нару­шена, чем это, по общему впечатлению, имело место сейчас. Непреходящая заслуга Л. — при всех очевидных методических слабостях его анкет¹ — состоит

' В первой анкете вопрос о всеобщей забастовке был поставлен таким наводящим образом [suggestive], что ответы на него не имели ценности, даже если бы они и не исходили преимущественно из благоприятно расположенных к ней (тогда) кругов. Не в меньшей степени во второй анкете вопрос о том, что "угнетает" ["dmcke"] рабочих (зависимость от работодателя или низкая зарплата), является настолько наводящим, добавим еще искусство применения жирного шрифта, — что ответы на него почти не имеют ценности. Многие другие вопросы также весьма неметодичны, а отчасти и гро­тескны: что думает опрашиваемый об общественных делах, когда он совсем один ле­жит в лесу... Среди большого числа вопросов (обычно спрашивают слишком много)... не должны были бы отсутствовать вопросы о месте рождения, профессии отца, количе­стве и видах прежней работы. Вопрос о виде работы должен не просто обозначать рабочее место, а звучать примерно так: "Что за работу выполняете Вы в настоящее время?" Вопрос о том, какую работу рабочий охотнее выполнял бы вместо нынешней, должен быть строго привязан к предпосылке, что другая работа тоже будет пролетарс­кой. Целесообразны и дают в целом пригодные результаты, хотя далеко несистематич­но поставлены, такие вопросы: о чем думает рабочий во время работы (при обработке ответов следует тщательно отделить тех, кто отмечает, что не может думать, от тех, кто ничего не может сказать об этом, — здесь нужна точная казуистика!); професси­ональные интересы опрашиваемого [Befragte]; желания, которые он удовлетворил бы в первую очередь при увеличении его дохода; его отношение к алкоголю (при правиль­ной обработке материал довольно ясно показывает, какие основания, обусловленные профессией и внепрофессиональные, имело бы антиалкогольное движение в социал-демократии без влияния хозяев); об отдыхе, чтении, влиянии партии и профсоюза; об отношении к Богу и к местной церкви (обычно такое отношение отсутствует); об ожиданиях и надеждах (сопоставление первого и второго обследования Л. показало бы характерные изменения настроений после русской революции, — однако надо было бы сначала изучить: не обусловлены ли они чем-то другим).

329

Хрестоматия

в том, что стоящее вне партии частное лицо вообще вступило на этот нелег­кий путь и таким образом получило материал, обладание которым составляет предмет его гордости, а также требует большой осторожности и осмотритель­ности при научном его использовании. Трудности, однако, начинаются как раз с вопроса о применении и применимости [полученного материала] для действительно научных целей. А они значительно больше, чем Л. видит и, по-видимому, может и "хочет" увидеть.

Примеры одного определенного вида возможного использования дают три приведенные выше публикации. Из них третья, при всем том потрясаю­щем, что мы узнаем из личной жизненной судьбы ее автора, с чисто науч­ной точки зрения оказывается самой бесполезной. Новых сведений она нам не дает. Ее отличие от обычных беллетристических сочинений подобного содержания покоится на том, что она, подобно разве что "Дневнику одной потерянной", претендует на "подлинность" в повседневном смысле слова.

Избранные письма, которые Л. издал под названием "Из глубины", име­ются в печати и, кроме того, многократно обсуждались, так что я не могу к этому добавить ничего нового. Скорее я сошлюсь на рецензию X. Херкнера в "Ежегоднике" Шмоллера (1909, s. 1332)\

Вторая публикация ("Рабочие — философы и поэты") показывает образ­цы материала, который при очень сильном расширении заслужил бы анализа с психологической и филологической стороны². Так как образцы теперь

' Я только хотел бы верить, что Херкнер, делая выводы из своеобразных выска­зываний ткача Рихтера из Форста насчет его внутреннего отношения к работе (s. 1334 внизу), не оставил незамеченным то, что это бездетный рабочий. Если бы он заботился о пяти-шести детях, его жизненная философия была бы, вероятно, несколько по-другому окрашена, или, может быть, он нашел бы для нее гораздо меньше времени или совсем не нашел бы времени. Этим, впрочем, ничуть не умаляется красота того, что он говорит; только Херкнер должен был бы с большей осторожностью интерпре­тировать свое, само по себе вполне справедливое суждение о том, что вид отношений к работе зависит не только от специфики работы, но и от особенностей самих рабочих.

² Сегодня можно было бы указать разве что на характерную роль, которую играет Шиллер (в драматическом опыте одной наборщицы, см. указанное место на 5. 54), или на то обстоятельство, что единственный собственно лирический талант, о котором гово­рится в собрании сочинений (скромный, но все же талант), присущ не промышленному рабочему, а одному бедному, еще молодому крестьянскому поденщику (см. s. 75); или на легкость, с которой настоящий (маленький) талант чеканит эпиграммы (s. 19) из фраз или прямо-таки из свободных сочетаний звуков, когда его принуждают к "глубокомыс­лию" и т.д. Действительно характерное, в особенности характерное для "класса", едва ли найдется. Хорошее изобразительное искусство одного вестфальского машиниста (s. 31Я далее) — содержательно лучшее в этом отношении. Ожидаемых новых форм здесь не найти, а новых точек зрения по психологии пролетариата совсем немного (их наличие все же составляет достоинство). Предисловие лучше бы отсутствовало; как обычно, оно только ослабляет впечатление, в чем легко убедиться, несмотря на благие намерения.

330