3. Немецкая эмпирическая социология

Итак, понятно, что физический характер труда представляет собой для рабочего признак его дифференциации по отношению к "другим", не буду­чи воспринимаем неизбежно как недостаток или преимущество. Важней­шим признаком его мотивационного сознания как рабочего он становится лишь через объединение с представлением о продуктивности и приоритетах. Это представление углубляет дистанцирование и придает собственным дей­ствиям качественное отличие: "Ведь в конце концов они (другие) живут благодаря производительности рабочего". Это убеждение, лежащее в основе полемики всех типов, за исключением первого, который вообще не поле­мизирует. Конечно, оно не должно пониматься так интеллектуально, как здесь сформулировано. Вероятно, его лучше всего понять, если зрительно представить себе те перспективы, в которых рабочие должны видеть все пред­приятие: они сами те первые, кто должен работать и производить железо, сталь и прокат. Те "там наверху" — там наверху, в зданиях заводоуправле­ния — обеспечивают остальное, что еще надо сделать. Их отдаленность от того, что, собственно, происходит на сталелитейном заводе, очевидна; с точки зрения рабочих и производства их функции вторичны, для рабочего они имеют характер "плохого общества". "Ценности" создает рабочий. Мно­го раз для нас рассчитывали, какую продажную цену имеет произведенное на собственном рабочем месте. Эти расчеты не всегда были правильны — случалось, цена неумеренно преувеличивалась; но они все же показывают, как сознательно часто оценивается собственная доля в общем успехе. На место соотношения "продажа рабочей силы" — "оплата труда" особенно ча­сто у второго типа встает очень четко сравнение продуктивной и потреби­тельской доли рабочего. За этим сравнением не стоит, конечно, осознанная народнохозяйственная теория. Это прежде всего полемический аргумент, в основе которого лежит определенное производительное сознание. Полемика венчается удивленно-критической констатацией: "Сколько же они должны зарабатывать!" Но чаще всего звучит предложение, которое стало общеприз­нанным ключевым оборотом всего этого представления и объединяет все три различаемых нами момента производительного сознания: "Лишь на на­ших костях могут они зарабатывать свои деньги!"

Итак, это производительное сознание, в первую очередь, есть феномен дистанцирования, отграничения от "других". Мы уже подчеркнули, что от­дельный рабочий осуществляет это отграничение не как одиночка: только как часть рабочего сообщества, а не как третий плавильщик или второй конверторщик, он своей производительностью выигрывает в сравнении с капиталом. Как одиночка он сменим и заменим в любое время. Итак, произ­водительная мотивация может действовать только тогда, когда она допол­нена коллективным сознанием. Самосознание рабочего как рабочего стано­вится действительным в общественном плане лишь тогда, когда оно заклю­чает в себя самопонимание как части рабочего сообщества.

Чрезвычайно важным моментом этого самопонимания служит тот факт, что промышленный рабочий имеет историю, свою собственную историю. И участие в управлении он может понимать как эпоху своей истории. Мы,

379

Хрестоматия

однако, заметили, что у значительной части опрошенных это усвоение от­сутствует и что применительно к количественно значимой группе вообще не может быть и речи о собственном историческом сознании. Эта группа, которая более не знает героического прошлого, полна разочарования и пе­ред будущим: рабочий остается рабочим — он никогда не будет самостоя­тельным — в действительности же всегда правит капитал. Однако именно в этом разочаровании заложен еще один момент самопонимания, который хотя и не может заменить историческое сознание, но может поддерживать коллективное сознание...

Насколько можно сделать такой вывод из нашего обзора, решающее значение имеют представления об обществе, существующие у двух групп: типа два и типа три. Тип два воспринял наследие того пролетарского созна­ния, которое однажды приняло и ассимилировало марксистскую теорию. Бескомпромиссная вера в собственную миссию, правда, в значительной мере потеряна. Сохранилось, однако, специфическое самосознание, кото­рое может ориентироваться на новые условия, не теряя надежности своей собственной позиции. Эта уверенность в себе может показать и другим, что промышленный рабочий имеет собственные интересы, которые противоре­чат интересам других. И она претендует на право представлять эти интересы против других. Противоречие формируется открыто и без каких-либо попы­ток оправдания с отсылкой "ко всему обществу" — чрезвычайно редкое явление в современном обществе. Именно потому, что специфическое рабо­чее сознание типа два представлено наиболее четко, он имеет способность и право быть партнером по переговорам. Он может заключать компромиссы, не меняя позиций. Он может признать других, не теряя веру в свои соб­ственные права. Он может, наконец, делать с другой стороной общее дело, не изображая совпадения интересов.

Конечно, нельзя упускать того, что этот тип живет в значительной мере на подъеме, которым характеризуется послевоенное социально-политическое развитие в немецкой тяжелой промышленности. Поэтому он также особенно чувствителен к опасностям этого развития, из которых здесь нужно назвать прежде всего две: смазывание отношений партнерства вследствие общей иде­ологии "умиротворения", которая в конечном счете сводится к тому, чтобы отговорить рабочего от того, что он рабочий, и легитимизировать эту труд­ность путем привлечения рабочих представителей к управлению социальным подъемом. Если же удастся лишить рабочего его специфического самоощуще­ния как рабочего, то любые партнерские отношения станут иллюзорными. Тот же результат имела бы изоляция рабочих представителей.

Даже ортодоксальный марксист не имеет никакой формулы легитими­зации социального подъема своих представителей. Он знает только союз с другим социальным слоем, боевое содружество лба и кулака. Так и он ока­зался бы беспомощным наблюдателем в ситуации, когда рабочие привыкли бы к тому, чтобы видеть своих собственных представителей как род управ-

380