269 Халед Хоссейни

— Его первая жена была хазареянка из Джа-гори. До твоего рождения было еще далеко. Онисостояли в браке три года.

— И при чем тут все это?

— Детей у них не было, и через три года онаушла от Али, вышла замуж за доброго человекаиз Хоста и родила тому троих дочерей. Вот ивсе, что я хотел тебе сказать.

Я начал понимать, к чему он клонит. Но я нежелал больше об этом слышать. Главное — этоКалифорния, обеспеченная жизнь, старый викто-рианский дом с остроконечной крышей, карье-ра писателя, любящие родственники. Все осталь-ное — побоку.

— Али был бесплоден, — пояснил Рахим-хан.

— Как это? У него и Санаубар родился сын.И звали его Хасан.

• Он не мог иметь детей.

• А от кого же тогда Хасан?

• Сам знаешь от кого.

Мне казалось, я скатываюсь вниз по крутомусклону, напрасно пытаясь ухватиться за траву икусты ежевики. Комната качалась и кружилась уменя перед глазами.

— Хасан знал? — Застывшие губы меня неслушались.

Рахим-хан закрыл глаза и покачал головой.

— Сволочи, — пробормотал я и вскочил на но-ги. — Какие же вы все сволочи! Лживые мерзавцы!

— Прошу тебя сесть.

— Как вы могли скрывать это от меня? Отнего!

270

Бегущий за ветром

— Подумай сам, Амир-джан. Ведь такой по-зор. Пошли бы сплетни, все было бы втоптано вгрязь, и честь, и доброе имя. Проболтаться намбыло никак нельзя, сам понимаешь.

Рахим-хан протянул мне руку, но я оттолкнулее и кинулся к выходу.

— Амир-джан, не уходи.Я распахнул дверь.

— А что меня здесь держит? Что ты мне ещеповедаешь? Мне тридцать восемь лет, и вдруг тымне сообщаешь такое, что все прожитые годылетят псу под хвост! Вся моя жизнь — однасплошная ложь! Чем теперь ты утешишь меня?Тебе нечего мне сказать!

С этими словами я пулей вылетел из комнаты.

ТВ

Солнце почти село, окрасив небо в лиловые ималиновые тона. Дом, где жил Рахим-хан, осталсядалеко позади. В густой толчее вязли велосипе-ды и рикши. Рекламные щиты призывали по-купать кока-колу и сигареты, на пестрых афи-шах пакистанских фильмов загорелые красавцытанцевали со страстными дамами на фоне цвету-щих лугов.

В крошечной чайной, куда я вошел, дым сто-ял столбом. Спросив чаю, я сел на складной стул,откинулся назад, потряс головой, провел по лицуруками. Мне уже не казалось, что я куда-то лечу.Я словно проснулся в собственной кровати иобнаружил, что вся мебель в доме переставлена,привычная обстановка исчезла, все вокруг сдела-лось чужим и незнакомым и надо привыкатьжить по-новому.

Где были мои глаза? Ведь улик хватало. Бабапригласил доктора Кумара сделать Хасану плас-тическую операцию, Баба всегда делал подаркиХасану на день рождения. Что сказал мне отец,когда мы сажали тюльпаны и я заикнулся насчет

272 Бегущий за ветром

новых слуг? Хасан останется с нами. Он здесьродился, здесь его дом, его семья. Да ведь Бабаплакал, плакал, когда Али объявил, что они ухо-дят от нас!

Официант поставил передо мной чашку. Коль-цо из медных шариков, каждый размером с орех,как бы сцепляло скрещивающиеся ножки стола,один шарик еле держался. Я нагнулся и завинтилего. Ах, если бы вот так же легко можно былоисправить собственную жизнь!

Я отхлебнул чернейшего чаю (давненько непил такого) и попробовал отвлечься — заставилсебя думать о Сорае, о генерале, о Хале Джами-ле, о своем неоконченном романе. Передо мнойсновали люди, из транзисторного приемникана соседнем столике звучал кавали³³, но ничтоне занимало моего внимания. Образы прошлогоподнимались в памяти. Вот Баба рядом со мнойв машине после выпускного вечера. Как жалко,что Хасана нет сейчас с нами.

Как мог он все эти годы лгать мне, лгатьХасану? Вот я, маленький, сижу у него на коле-нях, он смотрит мне прямо в глаза. Существуеттолько один грех. Воровство. Лгун отнимает удругих право на правду. Это были слова Бабы.А теперь, через пятнадцать лет после его смерти,я узнаю, что Баба — сам вор, причем вор худше-го пошиба, похитивший самое святое: у меня —брата, у Хасана — отца, у Али — честь.

Вопрос нанизывался на вопрос. Как Баба могсмотреть Али в глаза? Как мог Али жить в этомдоме, зная, что хозяин надругался над его женой