207 Халед Хоссейни

Соединение наших семей — великая радостьдля нас.

Что касается тебя, Амир-джан, супруг моейдочери, светоча моих очей, ты будешь мне сы-ном. Твоя боль да будет нашей болью, твоя ра-дость да будет нашей радостью. Да будем мы,Хала Джамиля и я, вторыми родителями в твоихглазах и да будет ваша с Сораей жизнь исполне-на счастья. Благословляем вас.

Все захлопали в ладоши и как по командеповернулись к двери. Долгожданная минута на-стала.

В традиционном афганском темно-красномплатье с золотой отделкой Сорая появилась вгостиной. Баба сжал мне руку. Ханум Тахеризаплакала. Сорая медленно подошла к нам, со-провождаемая целой свитой родственниц, поце-ловала руку моему отцу и села, потупив глаза.

Грянули аплодисменты.

Пир в связи с помолвкой — Ширини-хори, Слад-кую трапезу, — как принято, должна была датьсемья Сораи. Через несколько месяцев следоваласвадьба. Тут уж все расходы ложились на Бабу.

От Ширини-хори мы с Сораей сразу отказа-лись, и все понимали почему, хоть и не высказыва-лись на этот счет. Тянуть было нельзя, до свадь-бы в положенные сроки Баба мог и не дожить.

Сорая и я никуда не выходили вдвоем, покашли приготовления к свадьбе: мы ведь еще небыли женаты, да и церемония обручения быласмазана — Сладкая трапеза-то не состоялась.

208 Бегущий за ветром

Все, что мне оставалось, — приходить в гостивместе с Бабой, сидеть за обеденным столомнапротив Сораи и воображать, как она кладетголову мне на грудь, как я вдыхаю запах ееволос, целую и ласкаю ее.

Баба потратил на свадьбу целых тридцатьпять тысяч долларов, сбережения чуть ли не всейжизни. Он снял во Фримонте огромный банкет-ный зал, принадлежащий одному афганцу, ра-зумеется знакомому по Кабулу. Хозяин предо-ставил значительную скидку. Баба заплатил заобручальные кольца и за выбранное мною ко-лечко с бриллиантом, купил мне смокинг и тра-диционный зеленый наряд для пики — обрядапринесения клятвы врачующимися.

Из всех свадебных событий и хлопот — к счас-тью, организовывала все по большей части ханумТахери с друзьями — память удержала немногое.

Помню нашу нику. Мы сидим за столом — обав зеленом, цвет Корана, но также цвет весны иновых начинаний. На мне костюм, на Сорае (един-ственной женщине из присутствующих) — вуаль.С нами Баба, генерал (на этот раз в смокинге) инесколько дядюшек Сораи. Вид у всех самый чтони на есть торжественный. Мулла задает вопросысвидетелям и читает Коран. Мы произносим словаклятвы, подписываем бумаги. Дядюшка Сораи изВирджинии, Шариф-джан, брат ханум Тахери, под-нимается и прочищает горло. Сорая говорила мне,что он живет в США уже более двадцати лет,женат на американке и работает в службе имми-грации. К тому же он еще и поэт. Маленький

209 Халед Хоссейни

человечек с птичьим лицом и пухом на головечитает длиннейшее стихотворение, посвященноеСорае. Почему-то оно написано на фирменнойбумаге какой-то гостиницы.

— Вах, вах, Шариф-джан, — восклицают все,когда он заканчивает.

Помню, как мы медленно идем к сцене, сцепивруки. На этот раз я в смокинге, Сорая — в беломплатье с вуалью. Рядом со мной мелкими шажка-ми семенит Баба, генерал с женой следуют засвоей дочерью. В зале полно дядюшек, тетушек икузенов, они расступаются перед нами, бьют владоши, щелкают фотоаппаратами. Вспышки ос-лепляют нас. Сын Шариф-джана держит у нас надголовами Коран. Из динамиков несется старинная«Аэста боро» — эту песенку распевал русскийсолдат на блокпосту в Магипаре, когда мы с Ба-бой бежали из Кабула:

Пусть превратится утро в ключ и упадет в колодец,Не торопись, красавица-луна, не торопись.Пусть длится ночь и солнце не встает,Не торопись, красавица-луна, не торопись.

Помню, как мы, держась за руки, сидим насцене на диване, словно на троне, и триста чело-век не сводят с нас глаз. Обряд именовался АенаМасшаф. Нам дали зеркало и набросили на наспокрывало, и мы остались как бы одни и смот-рели на свои отражения, и никто нам не мешал.В зеркале мне улыбалась Сорая, и я, восполь-зовавшись символическим уединением, впервыешепнул, что люблю ее. Щеки ее вспыхнули.

210

Бегущий за ветром

Помню живописные блюда с кебабом чопан иоранжевым диким рисом. Помню Бабу, он сидит,улыбаясь, на диване между нами. Помню, как за-литые потом мужчины танцевали традиционныйатан — собравшись в круг, взявшись за руки,они скакали, и бежали, и вертелись все быстрее ибыстрее, крутились все стремительнее, пока почтивсе не повалились на пол от изнеможения. Помню,как мне было жалко, что Рахим-хана нет с нами.

Интересно, а Хасан женился? Тогда чье лицоон созерцал в зеркале под покрывалом? Чьивыкрашенные хной руки касались его?

Около двух часов ночи гости покинули банкет-ный зал и отправились к нам на квартиру. Чайлился рекой и музыка гремела, пока соседи невызвали полицию. До рассвета оставалось мень-ше часа, когда все наконец разошлись по домам.

Сорая и я впервые легли вместе. Всю моюжизнь я пребывал среди мужчин. В эту ночь яоткрыл для себя нежность женщины.

Сорая сама пожелала переехать к нам с Бабой.

• Я-то думал, ты будешь настаивать, чтобымы с тобой жили вдвоем, — удивился я.

• И оставить Кэку-джана одного? Такого боль-ного? — В глазах у Сораи плескалось возмущение.

Я поцеловал ее.

— Благодарю тебя.

Теперь все заботы о Бабе взяла на себя мояжена. Она поила его чаем по утрам, помогалалечь и встать, давала обезболивающее, стирала