151 Халед Хоссейни

Следующее воспоминание — слепящий свет.Раннее утро, мы выбираемся из цистерны. Хва-таю ртом свежий воздух и никак не могу нады-шаться. Валюсь на насыпь и смотрю в светлею-щее небо. Воздух. Свет. Жизнь. Благодарю тебя,Господи.

— Мы в Пакистане, Амир, — говорит Баба,возвышаясь надо мной. — Карим сказал, приедетавтобус и отвезет нас в Пешавар.

Перекатываюсь на живот. Перед глазами уменя ноги Бабы, и наши чемоданы, и бензовоз,стоящий у обочины, и беженцы, выбирающиесяиз цистерны на свет божий. Под серым небомдорога устремляется через фиолетовые поля кдалеким холмам и пропадает. На склоне раскину-лась деревня.

И вот опять передо мной маячат чемоданы.Мне делается жалко Бабу. Все, чего он добивал-ся, за что боролся, все его планы и мечты све-лись к этим двум чемоданам. И к сыну, принося-щему одни разочарования.

Слышится крик. Даже не крик, визг. Люди со-бираются в круг, возбужденно переговариваются.Слышен голос: «Ядовитые испарения».

Подбегаем к толпе. На земле, скрестив ноги,сидит отец Камаля, и раскачивается взад-вперед,и целует пепельно-серое лицо мертвого сына.

— Он задохнулся! Он не дышит! — причита-ет несчастный, прижимая к себе труп. Неживаярука трясется в такт рыданиям. — Мой мальчик!Он не дышит! Аллах, ниспошли ему глоток воз-духа!

152

Бегущий за ветром

Баба встает рядом на колени и кладет рукуему на плечо. Но убитый горем отец сбрасываетее, припадает к телу сына, отталкивается и од-ним стремительным движением вырывает писто-лет у Карима из-за пояса.

Карим орет не своим голосом и отскакиваетв сторону.

— Не стреляй! Не убивай меня!

Никто не успевает даже пошевелиться. ОтецКамаля засовывает ствол себе в рот и нажимаетна спуск.

Никогда мне не забыть приглушенный звуквыстрела и брызнувшую красную струю.

Скрючиваюсь пополам и оседаю на землю.

11

Фримонт, Калифорния, 1980-е

Баба любил сложившийся у него образ Аме-рики.

Но жизнь в Штатах разочаровывала его накаждом шагу.

Во Фримонте мы с ним частенько гуляли попарку у озера Элизабет. Баба смотрел на мальчи-шек, играющих в бейсбол, на маленьких девочек,весело раскачивающихся на качелях, и развивалпередо мной свои политические взгляды.

— Среди государств только три настоящихмужика: Америка, Британия и Израиль. Все про-чие, — тут Баба презрительно фыркал, — всеголишь старые сплетницы.

Его точка зрения насчет Израиля вызывалаярость и недоумение у фримонтских афганцев.Отца обвиняли в сионизме и антиисламских на-строениях. За чаем, стоило заговорить о политике,Баба доводил соотечественников до белого каления.

— Как они не могут понять, — возмущалсяон потом, — что религия тут вообще ни при чем.

154

Бегущий за ветром

По мнению Бабы, Израиль был настоящимостровком твердости духа, окруженным моремарабов, которые до того обалдели от бешеныхнефтяных доходов, что не силах позаботитьсядаже о самих себе.

— Израиль то, Израиль се, — ворчал Баба сделанным арабским акцентом. — Так не сидитесложа руки, делайте что-нибудь! Вы же арабы,помогите, наконец, палестинцам!

Отец презирал Джимми Картера и называлего «зубастым кретином». Когда в 1980 году (мыеще были в Кабуле) США объявили бойкотОлимпийским играм в Москве, Баба просто вы-шел из себя.

— Брежнев устроил в Афганистане насто-ящую бойню, а этот слюнтяй чем ответил? Небуду плавать в твоем бассейне? И это все?

Баба считал, что Картер, сам того не желая,сделал больше для дела коммунизма, чем ЛеонидБрежнев.

— Джимми не годится на роль руководителяэтой страны. Это все равно что мальчишку, кото-рый не умеет кататься на велосипеде, посадитьза руль новенького «кадиллака».

По мнению отца, Америке и миру нужна бы-ла «твердая рука», надежный человек, который,случись что, стал бы действовать, а не языкоммолоть.

И сильная личность не замедлила явиться.Это был Рональд Рейган.

Когда Рейган в своем телеобращении назвалшурави «империей зла», Баба пошел и купил пла-