175 Халед Хоссейни

— Ты же меня знаешь, — ответил Баба, ос-торожно выруливая к выезду с толкучки. — Кактолько разговор переходит на сплетни, я уда-ляюсь.

— Но ведь что-то было?

• Интересуешься? С чего бы это? — Виду Бабы был хитрый.

• Так, просто из любопытства, — ухмыль-нулся я.

• Да неужто? Что, понравилась девушка? —Баба не сводил с меня глаз.

Я сделал равнодушное лицо.

— Прошу тебя, Баба.

Он улыбнулся, и мы покатили к шоссе 680.После нескольких минут молчания отец про-изнес:

— Знаю только, что у нее был мужчина и всесложилось... неблагополучно.

Слова его прозвучали так мрачно, словно де-вушка была смертельно больна.

— Ага.

— Я слышал, она порядочная девушка, рабо-тящая и добрая. Только после того случая ниодин жених не постучался в дверь к генералу. —Баба вздохнул. — Наверное, это несправедливо,но в один день иногда столько всего случится,что вся твоя жизнь меняется, Амир.

Ночью я не мог уснуть, все думал о СораеТахери, о том, какая у нее родинка, о горбинке наносу, о блестящих карих глазах. Сердце у менястучало. Сорая Тахери. Моя принцесса с толкучки.

176

12

Первая ночь месяца Джади, первая ночь зи-мы, самая длинная в году, в Афганистане имено-валась илъда. В эту ночь мы с Хасаном всегдазасиживались допоздна. Али чистил нам яблоки,кидал кожуру в печку и, чтобы скоротать время,рассказывал старинные сказки о султанах и во-рах. Именно от Али я услышал, какие поверьясвязаны с ильдой, о мотыльках, летящих наогонь навстречу собственной гибели, и о волках,в поисках солнца забирающихся на вершины гор.Али клялся, что если в эту ночь съесть арбуз, тобудущим летом тебя не будет мучить жажда.

Сделавшись постарше, я узнал, что поэтиче-ская традиция подразумевает под ильдой бессон-ную беззвездную ночь, когда истомленные разлу-ченные любовники тоскуют и ждут не дождутсярассвета, с приходом которого они обретут другдруга. Вот такие ночи настали и в моей жизнипосле первой встречи с Сораей Тахери. Ее пре-красное лицо, ее карие глаза просто преследова-ли меня. Воскресным утром по пути на бло-шиный рынок время так тянулось... Вот она,

177 Халед Хоссейни

босоногая, перебирает пожелтевшие энциклопе-дии в картонных коробках, и браслеты позвяки-вают на тонких запястьях, и тень пробегает поземле, когда она откидывает назад свои шелко-вистые волосы, и нет меня рядом... Сорая, мояпринцесса с толкучки, утреннее солнышко послетемной ночи...

Я придумывал предлоги, чтобы пройтись порядам, — Баба только игриво усмехался, — ма-хал рукой генералу в знак приветствия, и об-лаченный в неизменный серый костюм воена-чальник величественно поднимал длань в ответ.Порой он даже восставал из своего руководяще-го кресла и мы с ним обменивались парой словнасчет моих успехов на литературном поприще,мельком упоминали войну, расспрашивали другдруга, как идет торговля... Я отводил глаза отСораи, сидевшей тут же с книгой в руке, прощал-ся с генералом и шел прочь, изо всех сил стара-ясь не горбиться.

Порой она была одна, генерал доблестно от-сутствовал — наверное, беседовал где-нибудь сземляками, — и я проходил мимо, делая вид, чтомы не знакомы, вот ведь жалость! Иногда вместес ней была осанистая бледная дама с крашенны-ми в рыжий цвет волосами. Я дал себе слово, чтозаговорю с Сораей до конца лета. Но школывновь распахнули свои двери, красные и желтыелистья сдул с деревьев ветер, зарядили зимниедожди, у Бабы заболели суставы, на ветках по-явились почки, а мне все не хватало смелостидаже заглянуть ей в глаза.

178

Бегущий за ветром

В конце мая 1985 года я успешно сдал всеэкзамены и зачеты в колледже (что достойноудивления, ведь на занятиях у меня не шла изголовы Сорая).

Настало лето. Как-то в воскресенье мы сБабой сидели за прилавком, усиленно обмахива-ясь газетами. Несмотря на жару, народу былополно, и, хотя едва перевалило за двенадцать, мыуже успели наторговать долларов на сто шесть-десят.

Я встал и потянулся.

• Пойду схожу за кока-колой. Тебе принести?

• Да, пожалуйста. Только поосторожнее там.

• Ты о чем, Баба?

— Я тебе не какой-нибудь ахмак, так что непридуривайся.

— Не понимаю, о чем ты.

— Помни, — наставил на меня палец Баба, —этот человек — пуштун до мозга костей. Длянего главное — нанг и намус.

Честь и гордость. Да, они в крови у каждо-го пуштуна. Особенно если речь идет о добромимени жены. Или дочери.

— Я только хотел принести нам попить.

— В общем, не заставляй меня краснеть, воти все, что я хотел сказать.

— О господи, Баба. Я не дам тебе повода.Отец молча закурил и опять стал обмахи-ваться.

Я прошел мимо киоска с закусками и напит-ками и свернул в ряд, где торговали футболками.За каких-то пять долларов тебе на майке оттис-