155 Халед Хоссейни

кат, на котором был изображен улыбающийсяпрезидент с поднятыми вверх большими пальца-ми. Этот плакат отец оправил в рамку и повесилна стену прихожей рядом с черно-белой фотогра-фией, где Баба пожимает руку королю Захир-шаху. Надо сказать, что по соседству с нами жилив основном водители автобусов, полицейские, ра-ботники автозаправок и матери-одиночки, полу-чающие пособие, — в общем, сплошной пролета-риат, который «рейганомика» прижала к ногтю.Так что в нашем корпусе Баба был единственнымреспубликанцем.

Все бы хорошо. Только смог мегаполиса елБабе глаза, от шума автомобилей у него болелаголова, а от пыльцы цветущих калифорнийскихрастений он кашлял и чихал. Фрукты были несладкие, вода не очень чистая, а садов и полей неимелось вообще. Битых два года я уговаривалБабу записаться на курсы английского. Ответоммне были одни насмешки.

— Ну произнесу я правильно «кот», и что стого? Неужели учитель наградит меня блестя-щей серебряной звездочкой? Вот уж будет чемперед тобой похвастаться!

Как-то в воскресенье (это было весной 1983-го)во время прогулки я решил заглянуть в лавкубукиниста, рядом с индийским кинотеатром набульваре Фримонт. Баба, у которого в этот деньбыл выходной — он работал на автозаправке, —только плечами пожал. Из окна книжной лавкия видел, как он переходит улицу в неположенномместе и скрывается в дверях «Фэст-энд-Изи»,

156

Бегущий за ветром

маленького продуктового магазина, принадлежа-щего пожилым вьетнамцам — мистеру и миссисНгуен, седеньким и очень милым в общении.У нее была болезнь Паркинсона, у него вместобедренной кости был вживлен имплантат.

— Ну прямо «Человек ценой в шесть милли-онов долларов»²¹. — На лице у Бабы появляласьщербатая улыбка. — Помнишь этот фильм, Амир?

В ответ мистер Нгуен хмурился в точностикак Ли Мэиджорс и нарочно начинал двигатьсякороткими ломаными движениями, словно робот.

Я листал изрядно потрепанный экземпляр оче-редного детектива про Майка Хаммера²², когда стой стороны улицы послышались крики и звон раз-битого стекла. Отбросив книгу, я помчался черездорогу. Супруги Нгуен, белые как полотно, прижи-мались за прилавком к стене. Мистер Нгуен обни-мал жену. На полу, усыпанном апельсинами, валя-лась перевернутая стойка с журналами. У ног Бабыкрасовалась разбитая банка говяжьей тушенки.

Оказалось, у Бабы не было с собой наличныхденег, чтобы заплатить за апельсины, и он выпи-сал мистеру Нгуену чек, а тот захотел взглянутьна удостоверение личности.

• Он хотел, чтобы я предъявил ему своиправа! — вопил Баба на фарси. — Я уже большегода покупаю у него фрукты и пополняю егомошну, а этот собачий сын требует, чтобы я емупоказал права!

• Здесь нет ничего личного, Баба, — успока-ивал его я, улыбаясь Нгуенам. — Таков порядок.Так здесь принято.

157 Халед Хоссейни

• Убирайтесь из моего магазина. — Мис-тер Нгуен прикрыл своим телом жену, выставилтрость в сторону Бабы и обратился ко мне: — Выочень милый молодой человек, но ваш отец, онненормальный. Мы не хотим его больше здесьвидеть.

• Он думает, я — вор? — возопил Баба. —Что за страна! Никто никому не верит!

Начали сбегаться зеваки.

• Я вызову полицию, — высунулась из-заплеча мужа миссис Нгуен. — Уходите, или явызову полицию.

• Прошу вас, уважаемая, не надо звонить вполицию. Я сейчас отведу его домой. Не надо зрябеспокоить власти, ладно?

• Да, да, уведите его. Прекрасная мысль, —изрек мистер Нгуен, не сводя глаз с Бабы.

Когда я выводил отца на улицу, он успелпнуть журнал.

Взяв с Бабы клятвенное обещание, что он замной не пойдет, я вернулся в магазин и извинилсяперед вьетнамцами. Я постарался объяснить, что уотца сложный период в жизни, дал миссис Нгуеннаш телефон, попросил оценить нанесенный ущерб.

— Только позвоните, и я сразу же все оплачу.Простите его. Он еще не приспособился к жизнив Америке.

Руки у старой вьетнамки дрожали сильнееобычного. Я разозлился на Бабу. Надо же, дочего довел даму.

Как мне было объяснить им, что в Кабулемы ходили за покупками с оструганной палоч-

158

Бегущий за ветром

кой вместо кредитной карты? Когда мы с Хаса-ном брали хлеб, пекарь просто делал на па-лочке отметку. Одна лепешка из гудящего ог-нем тандыра — одна зарубка. В конце месяцаотец подсчитывал отметки и расплачивался. Воти все. Никаких лишних вопросов. Никаких до-кументов.

В очередной раз поблагодарив миссис Нгуенза то, что она не вызвала полицию, я отправилсяс Бабой домой.

Пока я возился в кухне с курицей и рисом,отец сердито курил на балконе. Уже полторагода минуло с того дня, как наш рейс из Пеша-вара прибыл на территорию США, а Баба всееще не привык.

Ужинали мы в молчании. Проглотив парукусков, Баба отодвинул тарелку.

Как он изменился! Натруженные, загрубевшиеруки, обломанные ногти черны от машинногомасла, одежда провоняла пылью, потом и бензи-ном — заправка есть заправка. Баба напоминалвдовца, который женился снова, но не в силахвыбросить из головы покойную супругу. Он ску-чал по тростниковым полям Джелалабада и садамПагмана, тосковал по дому, где почти всегда рои-лись люди, мечтал пройтись по Шурбазару, поздо-роваться за руку со знакомыми, со стариками, ко-торые хорошо знали его отца и деда, с дальнимиродственниками.

Для меня Америка была землей, где я могпохоронить свои воспоминания.

Для Бабы — местом скорби по прошлому.