159 Халед Хоссейни

— Может, нам вернуться в Пешавар? — спро-сил я, глядя на кусочки льда в своем стакане.

Мы прожили в Пешаваре полгода, ожидая,пока Служба иммиграции и натурализации вы-даст нам визы. Наша захудалая квартира с однойванной вся пропахла грязными носками и кошка-ми, но вокруг были все свои, — во всяком случае,свои для Бабы. Он мог пригласить на ужин це-лый коридор соседей — большинство из них, каки мы, маялись в ожидании визы. Кто-нибудь обя-зательно приносил с собой музыкальные инстру-менты, у кого-то был сносный голос, и песнизвучали до самого рассвета, пока не стихнет ко-мариный зуд и ладони не вспухнут от постоянно-го прихлопывания в такт музыке.

• Тебе там было лучше, Баба, — добавил я. —Ты там был будто дома.

• Мне-то конечно в Пешаваре было хорошо.Тебе — нет.

— У тебя здесь такая тяжелая работа.

— Ну, теперь-то стало полегче, — возразилон. (С недавних пор его назначили старшим сме-ны. Но я-то видел, как в сырые дни он, морщась,потирает запястья. Видел, как пот выступает унего на лбу, когда он пьет после еды свое лекар-ство от несварения.) — Кроме того, я не радисебя самого прикатил сюда, правда?

Я погладил его по руке. Моя ладонь — чистая инежная — и его мозолистая лапа трудяги. Сколькоподарков он сделал мне в Кабуле — игрушечныегрузовики, поезда, велосипеды! И вот Америка.Последний подарок Амиру.

160 Бегущий за ветром

Не прошло и месяца с момента нашего при-бытия в США, как Баба нашел работу на буль-варе Вашингтона. Владел автозаправкой какой-то афганец, — естественно, знакомый Бабы.Шесть дней в неделю, двенадцать часов в деньБаба заливал бензин, пробивал чеки, менял мас-ло и протирал ветровые стекла. Иногда я прино-сил ему еду и заставал такую картину: Бабаразыскивает на полке какую-нибудь пачку сига-рет, а клиент ждет с той стороны покрытогомаслянистыми разводами прилавка. Когда я вхо-дил, звенел электронный колокольчик, и Бабаоборачивался и с улыбкой смотрел на меня черезплечо, а глаза его слезились от напряжения...

В тот же день, когда Бабу приняли на работу,мы отправились в Сан-Хосе на прием к миссисДоббинс — служащей органов социального обес-печения, которая занималась нашими пособия-ми, полной негритянке с весело поблескива-ющими глазами и ямочками на щеках. Как-тоона мне сказала, что пела в церкви. Ничего уди-вительного — ее голос так и тек молоком имедом.

Баба вывалил ей на стол целую кучу продо-вольственных талонов и сказал, что они ему безнадобности.

— Я всегда работаю, — пояснил Баба. — И вАфганистане, и здесь. Большое вам спасибо, мис-сис Доббинс, но я трачу только то, что зарабо-тал. Дармовых продуктов мне не надо.

Миссис Доббинс подозрительно прищурилась,не понимая, где тут подвох, но талоны взяла.

161

6 Бегущий за ветром

Халед Хоссейни

— За пятнадцать лет, что я здесь служу, тако-го случая не припомню. — В голосе ее слыша-лось крайнее удивление.

Бабе всегда было ужасно неловко рассчиты-ваться в магазине талонами — он ведь не нищий.Еще какой афганец увидит, позору не оберешься.

Из конторы на улицу Баба вышел такой до-вольный, словно ему только что успешно выре-зали опухоль.

Летом 1983 года я закончил среднюю школу.Мне было уже двадцать лет — самый старшийсреди вышедших на футбольное поле выпускни-ков в академических шапках. Помню, Баба со-всем затерялся в толпе родителей, среди вспы-шек фотокамер и голубых платьев. Потом егофигура обнаружилась рядом с двадцатиярдовойлинией — руки в карманах, на груди фотоаппа-рат — и опять исчезла. Люди так и сновали туда-сюда, девушки обнимались, смеялись и плакали,все махали друг другу руками. Борода у Бабыпоседела, волосы на висках поредели, и он вродекак стал меньше ростом — в Кабуле-то отецвозвышался над любой толпой. На нем былкрасный галстук, который я подарил ему на пя-тидесятилетие, и парадный коричневый кос-тюм — тот самый, который он на родине наде-вал только на свадьбы и похороны, — нынеединственный. Разглядев меня, Баба улыбнулся,подошел поближе, поправил у меня на головеакадемическую шапку и щелкнул меня на фонешкольной башни с часами. Конечно, сегодня был

162

Бегущий за ветром

его день, даже в большей степени, чем мой.Обнимая меня и целуя, Баба сказал:

— Я горжусь тобой, Амир.

Глаза у него при этом заблестели, и я былтому причиной. Какое счастье.

Вечером он повел меня в афганскую шаш-лычную в Хэйворде и столько всего заказал, чтов нас не влезло. Хозяину он объявил, что осеньюсын отправится в колледж. Я готов был поспо-рить с ним на этот счет и сказал, что сейчас мнелучше пойти работать, поднакопить денег и по-ступить в колледж на следующий год. Но Бабана меня так глянул, что мне сразу расхотелосьразвивать дальше свою мысль.

После праздничного обеда мы с Бабой отпра-вились в бар через дорогу от ресторана. Темноепомещение было все пропитано ненавистным мнезапахом пива. Мужчины в бейсболках и жилетахиграли в бильярд, клубы дыма колыхались в нео-новом свете над покрытыми зеленым сукном сто-лами. На этом фоне я в своем спортивном пиджа-ке и отглаженных брюках и Баба в коричневомкостюме выглядели не совсем обычно. Мы сели убара рядом с каким-то стариком, голубые отсветырекламы пива «Микалоб»²³ придавали его морщи-нистому лицу болезненный оттенок. Баба закурили заказал нам два пива.

— Сегодня я очень-очень счастлив, — возгла-сил он, обращаясь ко всем вообще и ни к комув частности. — Сегодня я пью вместе с моимсыном. И налейте пива моему другу, — обратилсяотец к бармену, шлепая старика по спине.