131 Халед Хоссейни

меня озарило: ведь Хасан жертвует собой радименя! Если бы он сказал «нет», отец бы ему пове-рил, все мы прекрасно знали, что Хасан никогдане врет. Объясняться пришлось бы мне, и сталобы ясно, кто подлинный виновник. Баба никогдабы не простил такое. И вот еще что: Хасану всеизвестно. Он знает: я был тогда в том захламлен-ном закоулке, все видел и не вмешался. Он знает,что я предал его, и все-таки старается спасти меня.Я любил его сейчас, любил больше всех на свете.Я твой затаившийся враг, Хасан, я чудовище изозера, я недостоин твоей жертвы, я — лгун, мо-шенник и вор! Сию минуту я расскажу тебе все...Но где-то на задворках моей души гнездится под-ленькая радость: скоро все кончится. Еще не-множко — и Баба уволит слуг, и жизнь начнетсясызнова. Забыть, стереть из памяти, вдохнуть пол-ной грудью, начать все с чистого листа...И тут Баба произнес:

— Я прощаю тебя.

Я поражен и повержен.

Прощаю? Как же так! Ведь воровство — осно-ва всех прочих грехов. Убийца крадет жизнь, по-хищает у жены право на мужа, отбирает у детейотца. Лгун отнимает у других право на правду.Жулик забирает право на справедливость. Нетничего презреннее воровства. Не отцовские лиэто слова? Если Баба так легко прощает Хасана,почему он никак не может простить меня за то,что я другой, не такой, как он хотел?

— Мы уходим, ага-сагиб, — медленно прого-ворил Али.

132

Бегущий за ветром

— Что? — переспросил Баба, побелев какполотно.

• Мы больше не можем жить здесь.

• Но я прощаю его, Али, ты что, не слышал?

— Теперь нам нельзя тут оставаться, ага-са-гиб. — Али обнял Хасана за плечи, прижал ксебе, как бы пытаясь защитить.

Уж я-то знал, от кого он его защищает. Взглядстарого слуги холоден и неприступен. Значит, Ха-сан все ему рассказал. Про Асефа с дружками, провоздушного змея и про меня. Странное дело,я даже рад этому, очень уж надоело притворяться.

• Мне плевать на деньги и часы, — возделруки Баба. — Не понимаю, что это тебе в головувзбрело... и почему «нельзя»?

• Извини, ага-сагиб, наши вещи уже упако-ваны. Мы все решили.

Отец вскочил с дивана. Лицо у него искази-лось от горя.

• Али, разве тебе было у меня плохо? Развея обидел когда тебя или Хасана? Ты для менявместо брата и сам это знаешь. Как тебе нестыдно!

• Ага-сагиб, мне сейчас очень нелегко. А оттвоих слов только еще тяжелее.

Губы у Али искривились, и только тут я осо-знал, какая черная беда свалилась на него и на насвсех, если даже на этом каменном, всегда непод-вижном лице написана боль. И это я, я всемупричиной! Я попытался заглянуть Али в глаза, ноон стоял сгорбившись, с низко опущенной голо-вой, и только пальцы теребили рубаху.

133 Халед Хоссейни

— Скажи мне причину! Я должен знать! —В голосе у Бабы появились умоляющие инто-нации.

В ответ Али не произнес ни слова, как про-молчал, когда Хасан признался в краже. Чтоподвигло его на это, не знаю. Догадываюсь, чтоэто Хасан упросил его не выдавать меня, когдаони рыдали вдвоем у себя в домике. Какое чув-ство достоинства, какое самообладание!

• Ага-сагиб, отвезешь нас на автобуснуюстанцию?

• Я тебе запрещаю! — взревел Баба. — Тыслышишь? Запрещаю!

• Прости, ага-сагиб, но ты не можешь мненичего запретить. Я у тебя больше не работаю.

• Куда вы поедете? — Голос у отца пре-секся.

• В Хазараджат.

• К двоюродному брату?

— Да. Так ты отвезешь нас на автовокзал?И тут Баба заплакал. Никогда в жизни я не

видел его слез. Я даже напугался: взрослый чело-век — и рыдает. Позор какой.

— Прошу тебя, — проронил еще Баба, ноАли уже хромал к двери, и Хасан следовалза ним.

Никогда не забуду, какая боль и мольба зву-чали в словах отца.

Летом в Кабуле дождь идет редко. Небо чи-стое и высокое, и солнце горячим утюгом печетшею. Ручейки давно пересохли, рикши подни-

134

Бегущий за ветром

мают целые тучи пыли. Люди, отчитав в мечетиположенные десять ракатов¹⁷ полуденной мо-литвы и выйдя на улицу, радуются любой тении ждут не дождутся вечера, который принесетпрохладу. Школьники в душном классе зубрятаяты из Корана, выворачивают язык на диковин-ных арабских словах и тайком ловят мух в ку-лак под нудное бормотание муллы. Горячий ве-тер, несущий запах нужника, крутит крошечныесмерчи под одинокой баскетбольной корзиной наспортивной площадке.

А вот когда отец отвозил Али и Хасана наавтостанцию, лило как из ведра. Грохотал гром,молнии сверкали на серо-стальном небе, плескводы непривычным эхом отдавался в ушах.

— Я отвезу вас прямо в Бамиан, — предло-жил Баба, но Али отказался.

Целые потоки сбегали вниз по стеклу, когдая, прижавшись к раме, смотрел в окно на зали-тый водой двор, по которому ковылял Али, воло-ча за собой к машине у ворот один-единственныйчемодан, заключавший в себе все их пожитки.Хасан тащил на спине перевязанные веревкойтюфяки. Ни одной игрушки он не взял с собой —они так и остались лежать на полу в их домике.У меня своя куча барахла в углу, у Хасана —своя.

Баба захлопнул крышку багажника, открылдверь машины, нагнулся и сказал что-то Али,который уже сидел сзади. Наверное, это былапоследняя попытка уговорить старого слугу. Раз-говор длился и длился, а дождь лил и лил. Нако-