247 Халед Хоссейни

просьбой, хочу рассказать тебе про Хасана. По-нимаешь?

— Да, — пробормотал я.

— Хочу рассказать тебе о нем, поведать все.Ты слушаешь?

Я кивнул.

Рахим-хан глотнул чая, привалился к стене иначал свой рассказ.

16

На поиски Хасана в Хазараджат в 1986 году яотправился по целому ряду причин, главной изкоторых, да простит меня Аллах, было одиноче-ство. К тому времени большинство моих друзейи знакомых либо были убиты, либо бежали изстраны в Пакистан и Иран. В городе, в которомя прожил всю жизнь, мне не с кем стало словомперекинуться. Дойду до Карте-Парвана, до тогоместа, где в старые времена собирались торгов-цы дынями, — помнишь? — и ни одного знако-мого лица. Никто тебе не поклонится, не с кемвыпить чаю, не с кем поболтать — одни русскиепатрули. В конце концов я перестал выходить издома, сидел в кабинете, читал книги твоей ма-тушки, слушал новости, смотрел коммунистичес-кую пропаганду по телевизору, совершал намаз,готовил, ел, опять молился и ложился спать.И так изо дня в день.

А вот работать по дому с моим артритомстановилось все тяжелее. Боль в коленях и пояс-нице не утихала ни на минуту, по утрам я струдом мог пошевелиться, особенно зимой. А я

249 Халед Хоссейни

не мог допустить, Амир-джан, чтобы особняктвоего отца, который он сам проектировал, при-шел в упадок. Столько приятных воспоминанийбыло связано с этим домом! К тому же передвашим бегством в Пакистан я обещал, что будусодержать все в порядке. Но когда я оказалсяодин... Правда, я старался: поливал цветы, пост-ригал лужайку, иногда приходилось просто лезтьиз кожи вон — и все равно не мог уследить завсем. Молодость-то моя давно миновала.

Все-таки я худо-бедно держался — пока непришло известие, что твой отец умер. Тут мнестало ужасно одиноко в этом доме и невыносимопусто на душе.

И в один прекрасный день я заправил свой«бьюик» и отправился в Хазараджат. Когда Алиуволился, твой отец сказал мне, что они с Хаса-ном уехали к двоюродному брату Али в какую-то деревушку у самого Бамиана. Я понятия неимел, где мне искать Хасана, кого расспраши-вать. Ведь десять лет прошло с тех пор, как ониушли от вас, Хасан уже взрослый, двадцать два —двадцать три года, не меньше. Да и жив ли онеще? Шурави — да сгорят они в аду за все, чтосделали с нашей родиной, — перебили стольконаших молодых парней, сам знаешь.

Но Аллах милостив — я разыскал его, и оченьскоро. Пара вопросов — и шоди в Бамиане пока-зали мне, где деревушка Хасана. Даже не помню,как она называлась. Да и было ли у нее название?Знойным летним днем моя машина едва ползла поизрезанной колеями грунтовке, окрест только со-

250

Бегущий за ветром

жженные солнцем кусты, искривленные стволыдеревьев и какая-то солома вместо травы. Дохлыйосел у дороги, очередной поворот — и глазаммоим предстала кучка глинобитных домиков. Во-круг них ничего — -только бесплодная земля,и жаркое небо, и зубчатая гряда гор невдалеке.

В Бамиане мне сказали, что я легко найдуХасана: у него единственного сад обнесен забо-ром. Низенькая саманная стена с проломами ок-ружала крошечную хижину — назвать ее домомзначило бы оказать почести не по чину. Босыеребятишки, игравшие на улице, — они палкамикатали по пыли старый теннисный мячик — таки уставились на меня. Я остановился, выключилмотор, постучал в деревянную дверь и ступил водвор. Ни сада, ни огорода — высохшая грядказемляники да лимонное дерево без единого пло-да, вот и все. У тандыра в тени акации сидел накорточках мужчина, брал деревянной лопаткойшматы теста из кадки и нашлепывал на глиня-ные бока печи. Завидев меня, он выронил лопат-ку и кинулся целовать мне руки.

— Перестань немедленно, — рассердился я, —и дай-ка я на тебя посмотрю.

Хасан отступил на два шага. Он был такойвысокий — чуть не на две головы выше меня.Под солнцем Бамиана кожа у него задубела ипотемнела. Нескольких передних зубов нет, затообзавелся жидкой бороденкой. А вот узкие зеле-ные глаза — все те же, и шрам над верхнейгубой, и круглое лицо, и радостная улыбка. Тыбы узнал его, Амир-джан, я уверен.