§ 3. О понятии преступности

Удивительное положение сложилось с объяснением преступности. С одной стороны, можно, как будто, говорить об изобилии характеристик данного явления. С другой, — если воспользоваться известным математическим приемом, посредством которого величины с различными знаками взаимно уничтожаются, то, пожалуй, все признаки преступности «погасят» друг друга, оставляя в итоге преступность все тем же таинственным и малопонятным явлением: то ли социальным, то ли психобиологическим, то ли юридическим.

⁷Общественные науки за рубежом: Реферативный журнал. Серия 4: Государство и право. 1990. №6. С. 126.

⁸ Там же. С. 168.

⁹ Цит. по: Шур Э. Наше преступное общество. М., 1989. С. 144.

¹⁰ ТамХ. Преступность и уровень жизни. М., 1982. С. 193.

Показательны в этом смысле рассуждения П. А. Сорокина. Он, в частности, считал, что если акты убийства, воровства и растления с убийством считать исходно преступными, т. е. преступными по определению, то как согласовать такое мнение с бесчисленным рядом фактов, в соответствии с которыми убийство не считается преступлением? Достаточно указать на детоубийство, отцеубийство, насилование и убийство девушек — факты обычные в древности и совершенно не считавшиеся преступными?

Можно указать на ряд народов, у которых кража и грабеж не только не были (и сегодня не являются) преступлениями, но и считались если и не добродетелью, то вполне нормальным социальным фактом.¹¹ Мало того, продолжал П. А. Сорокин, и в наше время ряд убийств (убийство противника на войне, в случае необходимой обороны, смертной казни и др.) не только не считаются преступными актами, но некоторые из них даже еще и вознаграждаются в качестве актов доблести. Значит, дело не в самом содержании поведения, а в чем-то ином; если акт убийства по своей природе есть преступление, то он должен быть таким везде и всегда, чего в действительности не было и нет.¹²

Разумеется, на этот счет имеются и другие позиции. Вот одна из них: «Ошибка социологов в том, что для них преступление — это социальное поведение (хотя оно фактически асоциально), для психологов преступление — это поведение, которому учатся (тогда как фактически никакого обучения не требуется), для биологов преступление — унаследованная черта характера (хотя фактически преступное поведение, так же, как и несчастные случаи, не может быть унаследовано)».¹³

^""Совершенно очевидно, что в данном случае мы имеем в некотором роде вариант научной кавалерийской атаки, где происходит выделение одних признаков, без достаточной аргументации, и оставление в глубокой тени других, отнюдь не второстепенных.

Еще одной достаточно распространенной и признанной характеристикой преступности может считаться интерпретация преступления как действия

¹¹ См. об этом: Спенсер Г. Научные основания нравственности. СПб., 1896. С. 350-369. У некоторых народов севера взятие вещи в отсутствие хозяина считается делом нормальным, не воровством. Предполагается, что вещь (или компенсация за нее) непременно будет возвращена.

В Афганистане действовало правило, в соответствии с которым лицо, ограбившее караван, в случае рассмотрения дела в суде могло претендовать на компенсацию. Последнюю обязан выплатить хозяин ограбленного каравана грабителю, который в ходе выслеживания каравана износил обувь, халат и пр. Получается, что там грабеж — нормальный социальный факт, в общем, работа.

¹² Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 71.

¹³ Цит. по: Там X. Преступность и уровень жизни. С. 56.

Преступность как социальное явление

275

(бездействия), нарушающего юридическую норму. Это — юридическое видение предмета. Но здесь будет уместным заметить, как указывают некоторые исследователи , что не характер преступления, а другие факторы определяют обычно вид санкции за противоправное дйяние. В течение исторически обозримого периода времени за одно и то же преступление применялись самые различные виды санкций: телесные наказания, каторжные работы, содержание в одиночных камерах, смертная казнь, штраф.

Самое любопытное состоит, однако, в том, что каждое из приведенных выше суждений нельзя считать беспочвенным. Определенная часть преступлений действительно (в данных условиях и в данный исторический отрезок времени) ничего, кроме вреда, не приносит; обозревая совокупные последствия таких деяний, можно отчетливо почувствовать их асоциальную направленность. Именно поэтому такие оценки преступления находили и продолжают находить опору в коллективных чувствах больших групп населения. С этим не считаться никак нельзя.

С другой стороны, не менее очевидны и в равной степени небеспочвенны взгляды на преступность как на нормальную реакцию нормальных людей на ненормальную ситуацию, способную проложить дорогу для ценностей, истинное значение которых становится со временем определенно положительным. Однако нужно также признать, что подобные взгляды всегда имели и продолжают иметь в качестве опоры явно меньший слой коллективных чувств.

Трудно сомневаться в том, что преступность как явление противится применению к ней плоских и однозначных, раз и навсегда устоявшихся значений. Последнее, в частности, означает, что преступность нельзя рассматривать (и объяснять) только в свете нарушений правовых норм или только как посягательство на нравственные ценности и нормы.

Сложность проблемы в том и состоит, что преступность полиформна и может выступать как производное от определенного социального и правового порядка, как то, что посягает на нормы морали и права, как то, что оскорбляет коллективные чувства, наконец, как способ внесения изменений в устоявшийся порядок вещей; однако на передний план нередко выходит и становится господствующей какая-то одна из упомянутых выше характеристик.

Например, преступление начинает трактоваться как основание для того, чтобы обществу, но чаще государству, была дана власть вмешиваться в жизнь гражданина и применять в отношении него силу, с тем чтобы обеспечить повиновение в целях безопасности и благополучия общества. Причем гражданин не обязательно должен быть девиантом, интервенция в его личную жизнь происходит под предлогом совершения преступлений другими.

Доведенный до крайности, такой подход неизбежно приводит к последствиям, о которых говорил еще Ш. Л. Монтескье: чрезмерная уголовная репрессия подавляет не столько преступную, сколько добропорядочную волю.

Хотелось бы бросить взгляд еще на один аспект рассматриваемой проблематики. Преступность утверждается в обществе посредством конкретных, единичных преступных актов. Вне последних преступности как социального явления нет. Однако некоторые ученые пытаются провести достаточно резкую грань между отдельным преступлением и преступностью тсак явлением. Возможно, с познавательной точки зрения такое и оправдано. Однако разграничительную линию абсолютизировать все-таки не стоит. Как преступление, так и преступность — это симптомы личного и социального неблагополучия (или патологии).

Когда девиантное поведение причиняет ущерб, оно оскорбляет коллективные чувства, но оно же пробивает, в конце концов, дорогу поведению, которое утверждается в качестве социально значимого и социально ценного. Поэтому преступность — это множественное единство девиантных отклонений, как явление преступность существует и проявляется лишь в отдельных преступных актах.

Основные характеристики преступления (точно так же, как и преступности в целом) следует искать в особенностях содержания, структуры, механизмах,

Iвызывающих такое поведение и управляющих им. Но это знание будет стоить немногого, если оно не будет дополнено представлением о механизмах формирования и изменения официальных оценок такого поведения. Итак, изучение отклоняющегося поведения требует особого внимания к еро^мотивационным механизмам, самоконтролю, механизмам принятия и реализации решения. И поскольку поведение любого человека в подавляющем большинстве случаев обретает смысл только в его отношениях с другими людьми, постольку изучение особенностей преступного, отклоняю­щегося поведения также должно учитывать, что оно совершается лицом, имеющим определенные связи и отношения с другими людьми, т. е. находящимся под влиянием определенным образом организованной макро-и микросреды.

Самого пристального внимания заслуживают рассуждения Э. Дюркгейма о роли деэиантного поведения (в данном случае преступлений) в обретении людьми своих основных прав и свобод. Во многих странах и в прошлом, и в настоящем свобода выражения своих мыслей, в первую очередь, — свобода слова, признавалась и признается преступлением. Будучи преступлением, такое отклонение день ото дня становилось все более распространенным, необходимым и... полезным. Так продолжалось (и продолжается) до тех пор,

276