§ 2. Патология права

В терминологии данной темы можно сказать, что пренебрежение правом в России всегда выглядело скорее нормальным фактом, нежели патологией. Такой вывод подтверждаю^ не только наблюдения известных отечественных и зарубежных мыслителейуА. И. Герцена, К. Д. Кавелина, Б. А. Кистяковского, Р. Давида, В. В. Леонтовича и др.), но и постоянно низкий уровень кодификации российского законодательства, особое состояние юридических учреждений, ярко представленное вечно униженным правосудием, незавидным положением корпуса профессиональных юристов (на котором, к тому же, государство всегда нещадно экономило).

Но наиболее серьезным вирусом, беспощадно поражающим российское право вплоть до последнего времени, всегда был и пока остается своеобразный коллективистский образ жизни и обусловленный им строй мыслей и рассуждений россиянина.

Самобытность коллективного развития отчетливо проступала в признаваемой и официально удерживаемой мере господства коллективных ценностей над индивидуальными. Мера эта всегда была явно не в пользу отдельного человека.

Как результат подобной организации социальной среды российского общества сложился и соответствующий образ жизни, который никак не следует отождествлять с национальным характером, а тем более подменять одно понятие другим.

Этот образ жизни всегда оставлял слишком мало места для проявлений самостоятельного усмотрения, автономного, защищенного правом свободного развития каждого элемента такой коллективности.

248

Глава VII

Помимо несомненно положительных сторон такой жизни, обеспечивающей более или менее стабильное коллективное воспроизводство, подобная организация социальной среды содержала часто характеристики, которые совершенно не благоприятствовали здоровью права.

Когда в повседневности подобный коллектив существует и воспроизводится благодаря первоочередному и безусловному удовлетворению коллективных ценностей, на передний план неизбежно в качестве едва ли не основной ценности выходит не индивидуальный, а коллективный труд. Но хорошо известно, что коллективный труд, не основанный на соответствующем разделении труда, технической оснащенности и само­стоятельности личности, остается примитивным, требующим непомерных физических усилий и потому всегда малоэффективным.

Можно предположить, что далеко не в последнюю очередь подобная организация социального развития в действительности покоилась на членах общины, отличающихся выносливостью, трудолюбием и добротой. На таких людей Россия всегда была щедра, она порождала их вопреки порядкам, потоком плодившим русское «авось», иждивенчество, безынициативность, безответ­ственность и леность.

Понятно, что общинные порядки в значительной мере «пожирали» потенциал таких людей, жестко ограничивая возможности более рационального использования ими своих сил.

Поэтому индивидуальные ценности, в особенности ценности индивидуального, самостоятельного труда, никогда не становились в нашей стране приоритетными, что не могло не сдерживать развитие гражданских прав, определяло стеснения права и по другим направлениям.

Коллективное чувство нередко поощряло нарушения права (во всяком случае, относилось к ним терпимо). Это часто объясняют склонностью русского человека к обходу законов вообще, взяткам, воровству. Но это некорректное объяснение. Можно полагать, что реального права в стране всегда было слишком мало, недостаточно было поэтому и юридической практики. В таких условиях традиции правового общения не могли свободно складываться, не развивалась и культура правового поведения.

Поголовное нарушение позитивного закона населением и правительством, на которое указывают многие исследователи, по существу, означало предпочтение юридическому других путей достижения желаемых целей. И это можно объяснить тем, что юридический путь в России никогда не обеспечивался государством в качестве надежного, удобного и оперативного.

Является ли состояние коллективных чувств, национального духа фактором, который способен реагировать на правовое развитие страны, т. е.

способен ли он быть реальной величиной, которая либо позволяет управлять людьми, как заблагорассудится самим правителям, либо противиться и не допускать этого?

Положительный ответ представляется более предпочтительным: дух нации — не пустая абстракция, но реальная сила, которая, однако, может принимать различные значения — от пассивного и низменного состояния до едва ли не основного и активного фактора развития.

Например, Б. А. Кистяковский вслед за С. Зарудным отмечает, что основная причина того, почему «Наказ» Екатерины II так и не стал законом, лежит «в умственном, нравственном и общественном состоянии русского народа и общества. Это было состояние позолоченной грубости и неразвитости, то состояние, которое было более благоприятно развитию крепостного права, чем осуществлению мыслей Беккариа и Монтескье — решительно несовместимых с таким состоянием народа».⁵

Можно говорить о нескольких аспектах патологии права. Первый охватывает область правотворчества, где: 1) «живое», т. е. наличное и привычное для населения право путем законодательных интервенций деформируется; 2) издаются акты с органическими пороками, которые «прививаются» праву. \

Второй аспект— область юридической практики. Наиболее распространенным приемом травмирования права здесь является его отчуждение от непосредственных носителей, с последующим «ослеплением» до состояния, когда оно не в состоянии вернуться к тем, от кого было отчуждено.

Патология права неотделима от индивидуального и социального здоровья общества, отдельного индивида. Последнее можно рассматривать в качестве серьезного индикатора патологии права, так же, как патология права всегда есть свидетельство деформаций в положении, самочувствии людей, нации в целом.

⁵ Цит. по: Юмашев Ю. М. Беккариа в России // Государство и право. 1995. № 7. С. 139. Яркий пример «позолоченной грубости» приводит В. О. Ключевский. Он описывает Владимирского губернатора Н. Е. Суйского, который, будучи высокообразованным юристом и страстным поклонником Вольтера, после выхода в отставку устраивал у себя в имении суды над крестьянами по всем правилам западноевропейской юриспруденции с произнесением защитных речей и обвинительных приговоров. А затем пытал осужденных по древнерусскому обычаю, для чего у него в подвале имелся целый арсенал орудий пыток (цит. по: Там же).

250