548 Тема 14. Развитие личности

х од твердо выбирает последнее. И придерживается того мнения, что первый может быть включен в последний.

Правда, термин «экзистенциальный» в наши дни сомнителен и за­путан и ассоциируется с движением битников как одна крайность и с изотерическими, непереводимыми немецкими философскими концепци­ями как другая. Правда также, что это движение собирает вокруг себя фанатиков, от которых не свободны ни экзистенциальная психология, ни психиатрия. Я часто спрашиваю себя, не стал ли этот термин настолько неопределенным, что его уже невозможно использовать. Но термин «эк­зистенция» действительно имеет важное историческое значение, обрисо­ванное ранее, и, возможно, поэтому может и должен быть сохранен от искажающих интерпретаций.

В психологии и психиатрии этот термин означает установку, осо­бый подход к человеческому бытию, а не специальную школу или груп­пу. Сомневаюсь, имеет ли смысл говорить об «экзистенциальном психо­логе или психотерапевте» в противовес другим школам; это не система терапии, а установка по отношению к терапии; не набор новых техник, а интерес к пониманию структуры человеческого бытия и его переживаний, который должен предшествовать всем техникам. Поэтому имеет смысл сказать, если я буду правильно понят, что любой психотерапевт является экзистенциальным в той мере, в какой он хороший терапевт, т.е. насколь­ко он оказывается способным воспринять пациента в его реальности и характеризуется способами понимания и присутствия, которые будут опи­саны ниже. <...>

С этим настроением я в течение нескольких лет как практикую­щий терапевт и как человек, обучающий терапевтов, задумывался над од­ним и тем же вопросом: насколько часто интерес и стремление понять пациента в терминах механизмов, которыми управляется поведение, бло­кируют понимание того, что человек действительно переживает. Вот, на­пример, пациентка миссис Хатчинс <...>, которая пришла ко мне в пер­вый раз, жительница пригорода лет 35, старающаяся произвести впечат­ление уравновешенной и умудренной опытом. Но трудно не заметить в ее глазах какого-то ужаса испуганного животного или потерявшегося ребенка. Я знаю от специалистов по неврологии, обследовавших ее, что ее главной проблемой является истерическая напряженность гортани, вследствие которой она может говорить только с непрекращающейся хрипотой. По ее результатам, полученным с помощью теста Роршаха, я выдвинул гипотезу, что она всю свою жизнь ощущала то, что можно вы­разить следующей фразой: «Если я скажу, что я действительно чувствую, то буду отвергнута; в таких условиях лучше не говорить ничего». В те­чение первого часа работы с ней я также получил несколько намеков на то, почему развилась ее проблема, так как она рассказала мне об автори­тарном отношении к ней ее матери и бабушки и о том, как она училась твердо избегать разглашения любых своих секретов.

Мэй Р, [Экзистенциальный подход в психологии и психотерапии] 549

Но если уж я терапевт, я буду в основном задумываться над тем, почему и как возникла эта проблема, я пойму все, кроме самого важного момента — существующей личности. Действительно, у меня будет все, кроме единственного настоящего источника данных, имеющихся у меня, а именно, — это бытие человека, эту сейчас возникающую, становящуюся, «строящую мир» личность, которую отметил бы экзистенциальный пси­холог, находясь в одной комнате со мной.

Как раз здесь феноменология — первая стадия в экзистенциально-психологическом движении — для многих из нас будет полезным про­рывом. Феноменология пытается принимать феномен как данное. Это дисциплинирующая попытка очистить мысли от предположений, которые так часто являются причиной восприятия нами в пациенте только соб­ственных теорий и догм собственных систем, попытка взамен этого испы­тать феномен в своей реальной целостности. Это установка открытости и готовности слушать — аспекты искусства слушать в психотерапии, кото­рое считается обычно само собой разумеющимся и кажется очень про­стым, но является чрезвычайно сложным.

Заметьте, что мы написали пережить феномен, а не наблюдать; мы должны быть в состоянии понять настолько глубоко, насколько возмож­но то, что пациент общается на множестве разных уровней; это включает не только слова, которые он произносит, но и выражения его лица, жесты, расстояние от нас, на котором он находится, различные чувства, которые он будет испытывать, которые искусно обращены к терапевту и будут слу­жить ему в качестве опорных точек, даже если пациент, в конце концов, не сможет их точно вербализовать. Всегда существует много сублимируе­мых коммуникаций на нижележащих уровнях, которые как пациент, так и терапевт могут осознать в данный момент. Эти идеи указывают на спор­ную область в терапии, в которой трудней всего чему-нибудь научить и что-либо сделать, но от нее нельзя спрятаться, и поэтому она так важна — это возвышенная, эмпатийная, «телепатическая» коммуникация. В эту область мы не будем углубляться; я хотел бы только сказать, что пере­живание коммуникаций пациента на множестве разных уровней одновре­менно является одним из аспектов того, что экзистенциальные психиат­ры, такие, как Бинсвангер, называют присутствием.

Феноменология нуждается в «установке дисциплинирующей наи­вности», [утверждал] Роберт Мак-Леод. Комментируя эту фразу, Альберт Вэллек добавил свою: «способность критически испытать на опыте». По моему мнению, человек не может слушать какие-либо слова или даже об­ращать на что-то внимание без каких-то общих понятий, конструктов в собственной голове, посредством которых он слышит, благодаря которым он ориентирует сам себя в мире в данный момент. Важные для трудно­го приобретения объективности термины «дисциплинировать» в выска­зывании Мак-Леода и «критично» в комментарии Вэллека, которых я цитировал, — означают, что, пока у любого человека, для того чтобы слу-