190 Тема 14. Развитие личности

ние в нашей гражданской жизни <...>, связав проблему непроходимого поколения с проблемой философа или мыслителя. <...>

Когда я говорил о человеке, который может выпасть из потока вре­мени, неумолимо стремящегося остановиться, я связывал такую останов­ку с задачей человека понять. А если вспомнить призыв Спинозы «не плакать, не смеяться, но понимать», то это и значит не плакать, потому что плакать, это участие в потоке, как и смеяться или подмигивать. При этом <...> я вовсе не имею в виду, что тот, кто понимает, — человек без чувств. <...> Казалось бы, сознание для нас — это что-то вынутое из страстей, бес­страстное, но в действительности оно воспламененное. Почему и как это?

<...> Посудите сами. Как живые существа — к чему мы стремимся? Прежде всего к полноте своего потенциального существования, хотим реализовать себя в терминах человеческого достоинства и какого-то взаи­моотношения с целым своей жизни, в которой стремимся овладеть ею и сделать так, чтобы она не протекала у нас между пальцами, собрать раз­розненные куски своего существования и т. д. <...> В этих задачах мы общи с любым человеком, который жил и 2000 лет тому назад, — он за­нимался тем же самым. Нахождение <...> в кругу такого рода забот — вечное достояние человека. Неважно, сколько книг написал Платон или сколько царств завоевал Александр Македонский: царства уходят, про­ходит слава людская, книги исчезают и другой человек может написать в десятки раз больше (у нас есть графоманы, которые написали в десять раз больше, чем Платон). А нам осталось от Платона его пребывание в том, что единственно является вечным достоянием человека в осуществ­лении драмы человеческого бытия. Т.е. внутри того, что я описал слова­ми «реализовать себя в полноте своих сил».

Повторяю, мы хотим <...> жить так, чтобы быть принятыми миром и другими людьми именно в том, что мы считаем в себе самым живым, ис­кренним и честным. Вот этот клубок вещей условно можно назвать динами­ческой вечностью, потому что мы, как конечные существа, не можем пребывать внутри этой вечности, не совершая усилия. Ведь человеческое достоинство не есть качество, которое может быть однажды завоевано и положено нами в кар­ман. Его приходится все время рождать заново, или впадать в него заново. И то же самое мысль — ее нельзя иметь. Мысль есть нечто, во что мы заново, снова и снова должны впадать, <...> как впадают в любовь.

<...> Так вот, не проходит поколение, которое состоит из людей, спо­собных держать мысль и время, — поток-то течет, все унося, — чтобы тем са­мым сковать его вечностью, наложить на него какие-то обручи. Сковать по­ток вечностью — это и означает стать вертикальным. <...> Я вводил образ <...> человека — стоящего и бодрствующего, не спящего. Это очень важный образ для описания состояния мысли. Естественным образом мы из состоя­ния мысли выпадаем: наше внимание ослабевает, мы не можем на одном и том нее уровне концентрации наших сил удержать мысль. В таком состоянии эмпирически пребывать постоянно мы не можем — мы неизбежно «засы-

Мамардашвили М.К. Л. [Понимание морального закона...] 191

п аем», рассеиваемся. Поэтому, скажем, в евангелическом образе спящих апо­столов (когда Христос обращался к ним с просьбой: «Хоть сейчас не спите, побудьте со мной») не содержится ничего психологически порицательного в адрес самих апостолов, здесь просто описывается удел человеческий. Все мы засыпаем. Но одновременно этот образ указывает и на те моменты, когда у нас может быть мысль, а именно: когда мы бодрствуем во всем составе своего существа и напряжения всех доступных нам сил.

<...> Упоминая о проблеме 1937 года, я <...>, говоря о поколении, которое проходит, сказал, что оно не извлекло опыт из своих же собст­венных испытаний. Оказалось не способным довести свои состояния и действия до законченной формы, такой, чтобы человек действия мог ска­зать, что он пребыл раз и навсегда. <...> Почему практически никто из переживших 1937 год (а их немало) не могут понять его смысл? <...> Ведь переживания у них были. <...> Почему? По психологическим качествам? Потому что они глупые, а мы вот понимаем? И итоговую ситуацию мож­но выразить так: у них (непонимающих) нет раскаяния, а у нас (понима­ющих) нет прощения.

На самом деле все обстоит несколько иначе. Есть какие-то вещи, кото­рые случаются в определенное время, или под определенным знаком вре­мени. Например, мы ясно ощущаем, что наше общество судорожно хочет раз­виваться, но не может. <...> Почему? Понимаете, мы живем и формируемся по биологическим законам, и в соответствии с их порядком уже на стадии раз­вития ребенка есть определенная последовательность: нечто, какая-то наша способность должна развиться именно в период, скажем, с трех до шести лет. И если этого не случилось в то время, потом, даже применяя мощные средства воспитания, сделать уже нельзя. Вот эта опасность стоит и перед нами, у нас тоже свой знак времени, и если мы сделаем, то мы будем поколением, которое не пройдет, т.е. после которого начнется что-то другое, другой мир.

А теперь, чтобы сделать следующий шаг и понять, как здесь участ­вует мысль и почему встает проблема мышления, приведу другой пример. В 1826 году, после восстания декабристов, царь Николай I по отношению к Пушкину выбрал особую тактику, которая состояла в попытке привлечь его на свою сторону, чтобы его энергия и деятельность шли бы на пользу правительству, <...> против невежества, коррупции, произвола и всесилия администрации, всех тех русских бед, которые видели и Пушкин, и царь, стоявший во главе правительственной машины¹.

¹ Ведь <...> такая машина, коррумпированная сверху донизу, не эффективна, посколь­ку, вопреки видимой централизации, в ней господствовала всегда так называемая местная, региональная власть, все вращалось и приходило в движение только ради того, чтобы местный начальник мог гулять, как он хочет. На Кавказе бывало так — многие недоразу­мения, которые вызывали войны с горцами, происходили из-за того, что местные началь­ники гуляли, как обычно русские гуляют, нарушая местные обычаи. И это приводило, как ни странно, в движение всю центральную власть. И, кстати, парадокс этого видимого гос­подства центральной власти при действительном всевластии местных властей сохраняет­ся и по нынешние времена.