206 Тема 14. Развитие личности

рук (руки или голова — в данном случае не имеет значения), продукт труда, а не явление природы. И оказывается, что поэма не выражение наших чувств. Кстати, Рильке <...> тоже предупреждал, что стихи — ни­какие не чувства. <...> Стихи — это органы производства чувств, когда поэт создал что-то, чтобы испытать. Причем испытать уже чувственно, вполне природно. Но само это испытание природным образом произойти не могло. Создал, чтобы испытать.

Следовательно, в этом смысле можно сказать так: мы любим любо­вью. Если любим. Кстати, каким-то близким отражением этого является одно французское выражение, а именно, вы можете спросить свою возлюб­ленную, или она может вас спросить: «Tu meurs d'amour?» — «Ты любишь меня любовью?». По-русски в этом случае сказали бы: «Ты по-настоящему меня любишь?» А это уже звучит сентиментально, это значит: настоящий ли ты человек, можно ли с тобой пойти в разведку? Во французском же просто — <...> без слов «настоящий», «подлинный» и т.д.

И то же самое мы можем сказать, что мы мыслим мыслью. Хотя это, казалось бы, парадоксально. <...> Нет у нас мыслительной способно­сти, которую мы упражняем, и посредством упражнения <...> решаем какие-то мыслительные задачи. Отнюдь. Я имею в виду, что мысль яв­ляется органом. <...> Скажем, печень работает без нашего управления, поэтому она называется внутренним органом. Глаз — орган в том смыс­ле <...>, что мы видим посредством глаза: глаз работает, когда мы ви­дим. Так и чистая мысль, мысль мысли является той силой в нас, которая работает сама, без нас. Орган ведь не нуждается в том, чтобы мы сцепляли его действия по частям. Они почему-то сами сцепляются. Так вот, <...> мысли как органы и есть продукт искусства или то, что я называл про­изведением. А сейчас скажу так — это произведения, производящие про­изведения. В латинском варианте — opera operans, а в применении к мыс­ли можно составить такой оборот: intellegentia intellegense. Т.е. произ­ведение <...> произведено, чтобы производить произведение.

Можно проиллюстрировать это и на примерах нашего мышления о гражданских делах. Но сначала закрепим следующий исходный пункт. Фактически из всего того, что я говорил, следует, что наше сознание, име­ющее дело с миром, каким-то фундаментальным элементом с самого начала включено в этот мир. Есть какая-то <...> онтологическая его предукорененность в мире, и все, что мы потом говорим о нем, сущест­вует лишь постольку, поскольку в этом уже участвует сознание, произво­дится действие сознающего, чувствующего человеческого существа. <...> Именно так происходят события в мире, заключая в себе некоторое их предпонимание. <...> Не в смысле рассудочных актов и специального знания о чем-то, а в смысле исходного понимания человеком жизни сво­его сознания, которая и является основанием появления в качестве объ­ективных вещей перед его глазами каких-либо событий. Скажем, то, что

Мамардашвили М.К. А. [Понимание морального закона..,] 207

я называю любовью, <...> (если она случается) дана сознанию вполне объективно. <...> Чистая любовь — вещь, которая не может быть <...> эмпирическим состоянием и тем не менее мы ее имеем. По одной про­стой причине, что некоторые объективные свойства сознания оказыва­ются символами. <...> Поэтому они и выглядят как вещи; в том числе и метафоры. <...> Это — артефакты. Тоже вещи, но какие-то странные. Вещи разума, которых, конечно, не было бы без человеческого сознания. Леонардо да Винчи как-то сказал о живописи, что она — «козе ментале». Ментальная вещь. И то же самое — лук. Это настолько разумная вещь, что горизонт наших действий и сегодня определяется во многом внут­ренней формой лука, которая обладает признаками полноты и совершен­ства. Это как бы ходячая вещь разума. Или колесо. Разве человечеством придумано что-нибудь лучшее для передвижения? Нет, мы по-прежнему передвигаемся на колесах. Даже самолеты садятся на колесах, хотя ле­тают в воздухе. <...>

Так вот, чтобы понять, что такое произведение, нужно понять, что происходит в понимании. <...> Я сейчас делаю <...> шаг для разъяс­нения этого; когда мы говорим о чем-то, то это можно выразить такой формулой: в человеческом сознании есть что-то, чего может не быть в психике. <...> Чтобы понять это, обратимся снова к тем людям, <...> сказав, что это мы сами по отношению к точке, обозначенной тысяча де­вятьсот тридцать седьмым годом; мы — те, которые не понимали тогда, когда нужно было понимать, и <...> раз не понимали, когда был знак, то и сегодня не поймут, как бы этого ни хотели. Поскольку был пропу­щен определенный этап умственного развития. <...> И эти существа — мы сами; назовем их «протопсихическими существами», имея в виду всех нас, включая и меня, естественно¹.

<...> В нашей действительной жизни <...> у нас есть приставки, амплификаторы, т.е. произведения, рождающие мысль, произведения ис­кусства и прочее, мы тем не менее смешанные существа. Мы ведь жи­вем и там, и там. <...> Попытайтесь наглядно представить себе, что мы живем вот на этой линии, которую я черчу, и что мы имеем только одно измерение. Т.е. для нас не существует верха и низа, мы смотрим в плос­кости этой линии. И никак иначе². Так вот, мы-то в этом случае суще­ства одномерные, тогда как существует трехмерный мир, и представьте, что в этом трехмерном мире находится шар, который начинает двигать-

¹ Ибо философ всегда включает себя в то, о чем он говорит, так как, когда он думает, он ставит себя на карту и с риском и ответственностью совершает акт мысли. И ему не стыдно потерпеть при этом поражение, т.е. оказаться дураком, стыдно скорее за другое — считать, что этого нельзя. Вот это стыдно.

² Я уже как-то приводил эту иллюстрацию в своих лекциях о Прусте, заимствован­ ную из книги Хинтона — был такой теоретик искусств и, по-моему, математик по обра­ зованию.