202 Тема 14. Развитие личности

Так Кант вводит область морального, которая полностью совпадает для него с областью специфически человеческого. И дальше:

«В основе первого лежат эмпирические принципы (материя произ­вола), в основе второго лежит чистый априорный принцип, для которого важна только форма определения воли».

Давайте попробуем расшифровать это. <...>

Ведь что называет здесь Кант патологическим в отличие от мо­рального — не болезненного, не здорового, а морального? Ну, скажем, на меня можно воздействовать приятным для моих чувств предметом, что­бы вызвать определенную реакцию или поступок. <...> Именно это Кант называл патологией, т.е. все то, что в нашем безграмотном просторечии мы обычно называем моралью. Или, например, можно услышать такую фразу: чтобы сделать человека добрым, нужно окружить его добрыми предметами, и тогда он будет получать соответствующие ощущения; его сознание будет ими обработано. Как известно, примерно так отзывался о способностях среднего человека Ленин (есть у него такой пассаж, запи­санный по разговорам), считая, что поскольку эпоха жестокая, то нужно не Пятую симфонию Бетховена разыгрывать, потому что человек нор­мальным образом даже два и два сложить не может, а воздействовать на его сознание. И в этой связи предлагал такое средство: чтобы было хорошо, нужно везде, на что падает его взор — скажем, скалы его окру­жают, дома, — высечь крупными буквами самые лучшие и мудрые мыс­ли человечества. Чтобы они тем самым все время воздействовали на него: куда бы ни повернулся человек, глядь, а там мысль, хочешь не хо­чешь — усваивай. Конечно, для Канта это путь чистейшей патологии, именно это он и называет патологией чувств, причем не с точки зрения биологии. <...>

Так что же такое мораль? И мысль?

Согласно Канту, это следующее: «То чувство, которому с необходимо­стью предшествует закон, чтобы поступок мог совершиться, является мо­ральным».

Т.е. он имеет в виду, что иначе этого поступка просто не было бы или он был бы абсолютно непонятен и непроницаем для других существ. От­вечая на вопрос «как можно хотеть добра», Кант полагал, что естественным (или патологическим) образом, когда на нас воздействуют окружающие предметы, — ничего не получится. Но мы же хотим добра! Хорошо, но в та­ком случае, говорит нам Кант, хотеть его можно только одним путем: проявлением его же действия через меня самого — это то, что он называет законом. Закон предшествует! Чтобы благородный поступок был возможен, сначала есть закон и лишь потом — его эмпирическое проявление, которое можно воспринять. А иначе мы не видели бы мира, в котором люди посту­пали по законам добра, если бы не было вот <...> этого предшествования. Т.е. сфера морали существует именно потому, что <...> можно иметь то или

Мамардашвили М.К. Л. [Понимание морального закона...] 203

иное движение души. Кант выделяет таким образом особого рода дви­жения души или сознания, которые не причиняются патологически, т.е. предметами, а являются движениями самообнаружения какого-то законно­го устройства или действия в нас, которое полагает себе закон, что и назы­вается «свободой».

Ибо что такое свобода? Свобода — это давание самому себе закона действия. И если бы мы не разделяли это чувство свободы с другими людьми, то все наши поступки в мире, совершенные по этим тайным за­конам, были бы для нас невнятны, непонятны. Тогда вместе с Кантом мы спрашивали бы: «Что это такое во мне, что действует без каких-либо вы-нуждений, наказаний и т.д.?» Представьте, что перед нами мир автома­тов, в которых это внутреннее ядро живого представления и идея внут­ренней свободы отсутствовали, а мы видели бы поступки: скажем, кто-то жертвовал бы своей жизнью, кто-то совершал бескорыстное добро — не­понятно, нет никаких причин. Пруст как-то заметил в романе «В поис­ках утраченного времени», что «в этой жизни нет причин даже на то, что­бы быть просто вежливым»¹.

Значит, в мире есть все же определенная совокупность действий, воспринимаемых эмпирически, которые имеют такое происхождение. И тут мы можем завершить наш пассаж о чистой мысли, вместо понятия добра поставив везде мысль, поскольку это такое движение сознания, ко­торое есть только потому, что проявилась сама себя освещающая и по­нимающая мысль. Например, в случае нашего внутреннего сознательно­го мира, если я действительно понимаю, что такое Я, то ведь быть Я — непросто, т.е. быть самостью, жить своей жизнью, думать свои мысли и прочее. Здесь действует закон: если я действительно помыслил Я и дей­ствительно понял, что я говорю, говоря Я, то я — Я. Это и есть чистая мысль. Тогда <...> то, что я называл чистой мыслью, есть некое живое лоно, живой орган мысли.

<...> Мысль, бескорыстная любовь, чистая вера и т.д. <...> — это эмпирически недоступные человеку состояния, <...> поскольку мы их пе­реживаем особым образом, если сопряжены с символами. <...> Те, кто, будучи сопряжены своей психической, духовной, умственной работой с определенными символами, имели пространство, внутри которого инду­цировались и порождались эти высокие состояния, отличные от порож­даемых естественным патологическим потоком. Т.е. порождались мо­рально, как выразился бы Кант. Не случайно поэтому с самого начала человеческой истории есть то, что мы называем произведениями искус-

¹ И у него же есть еще более сложный вопрос: <...> «Что заставляет музыканта тысячу раз проигрывать один и тот же музыкальный отрывок или математика прокручи­вать в голове решение задачи?» Какой-то, очевидно, внутренний голос, который есть голос убедительности, и лишь достигнутое соответствие с этим голосом позволяет музыканту или математику остановиться.