376 Тема 14. Развитие личности

было такое, где она сидела на ветке дерева. Вокруг дерева собралась груп­па мальчишек на велосипедах. Мэрилин спустилась с дерева, села на вело­сипед и поехала одна, смеясь от ласковых прикосновений ветра к ее телу. Положение Мэрилин над мальчишками показывает, что она ставит себя выше других. Ее уединенная поездка указывает на ее отделение от других с последующим их избеганием. Ласкающий ветер демонстрирует ее едине­ние с чем-то большим, чем мужчины, и более значимым, чем она сама. Все три фазы воспоминания отражают большую активность и отсутствие соци­ального интереса.

Однажды она вспомнила свой детский сон, в котором она стояла обнаженной в церкви, а весь приход лежал на полу у ее ног. И опять Мэрилин выше толпы, неприкасаемая, богиня.

Ребенком Мэрилин мечтала стать кинозвездой. По ее рассказам, приемные родители часто отправляли ее в кино, чтобы просто выпрово­дить из дома, и она с восхищением смотрела сеанс за сеансом, весь день до поздней ночи.

Детство Мэрилин не было счастливым. Когда девочке было три года, отец оставил мать и вскоре разбился на мотоцикле. Мать периодически помещалась в психиатрическую больницу, а Мэрилин переходила из одной приемной семьи в другую. Она провела два года в сиротском приюте. Ког­да ей было семь или восемь лет, ее соблазнил постоялец, проживающий в их доме. Она рассказала об этом приемной матери и была наказана за ложь о таком «хорошем человеке». С тех пор, по словам Мэрилин, она стала заикаться. По Адлеру, заикание, независимо от его причины, является про­явлением «неспособности сотрудничать с другими людьми» и «отсутствия интереса к ним».

Очевидно, что в детстве Мэрилин недоставало внимания, заботы и любви. Также очевидно, что мать не смогла поддержать и развить у Мэ­рилин социальный интерес. Поэтому неудивительно, что, став взрослой, Мэрилин утратила социальный интерес и искала внимания. Стремление обнажаться было самой известной ее прихотью. Она искала любви и вос­хищения и была, в некотором роде, очень любвеобильна, но поскольку видела в себе богиню, маловероятно, чтобы она когда-либо получала удовольствие от сексуальных отношений. Она постоянно недооценивала свои способности, заранее извиняясь за неудачу. Ее чувство неполноцен­ности привело к сверхкомпенсации. Она выходила замуж за знаменито­стей (Джо Димадджио, Артур Миллер), пытаясь идентифицироваться с ними. Мэрилин заставляла журналистов, директоров и даже целые ки­нокомпании ждать ее часами, пока она, в поисках совершенства, несколь­ко раз переделывала грим на своем лице.

Еще в раннем детстве, как вспоминает сама Мэрилин, она поставила перед собой цель богоподобия. Ее несчастье было в том, что она достигла своей цели, став секс-богиней, и затем наблюдала, как этот образ исчезал сквозь пальцы по мере старения.

Ансбахер X. [Жизненный стиль Мэрилин Монро] 377

Адлер видел в самоубийстве «выход для того, кто, в результате стол­кновения со сложной проблемой, приходит к утрате своего ограниченного социального интереса». Он считал социальные последствия самоубийства первичными и рассматривал сам этот акт как попытку причинить боль другим, пристыдить, обвинить, огорчить и вызвать их симпатию. Эта месть может относиться к конкретному человеку, обществу и всему миру в целом.

Так же, как невротик, психотик, преступник или алкоголик, само­убийца — это неудачник из-за того, что он утрачивает социальный инте­рес. У него нет уверенности в том, что он может решить свои профессио­нальные проблемы, проблемы дружбы и проблемы с противоположным полом через сотрудничество. Его интерес замыкается на себе самом, а целью является личное превосходство. Его триумф имеет значение толь­ко для самого себя.

Фрейдистский психоаналитик обратил бы внимание Мэрилин как пациентки на то, как она пришла к этому. Во время анализа ее могли бы заставить пережить заново горький ранний опыт. Но прошлое Мэрилин не было ее проблемой, она его преодолела. Ее проблема была в том, что у нее не было будущего. Адлерианский терапевт не стал бы задавать себе вопрос «Как она к этому пришла?» Он помог бы ей увидеть свои действия с точки зрения ее собственной жизненной цели. Он показал бы ей цель симптомов в надежде на то, что она изменит ее на более разумную цель. И через тера­певтические отношения он бы усилил остатки ее социального интереса.

Исследование индивидуальной психологии всегда возвращается к социальному интересу и к обществу. Человек очень тесно связан с обще­ством и не может рассматриваться отдельно от него. Язык, его основное орудие мышления, приобретается в социальном взаимодействии и сам является социальным продуктом.

Социальный интерес — это адлеровский критерий психического здо­ровья человека. <...> Подлинный социальный интерес — это не просто интерес к другому человеку, а интерес к интересам другого человека и к интересам человечества. <...>

Когда Адлер говорит о приспособлении к окружению и хорошо при­способленных индивидах, он имеет в виду, в конечном итоге, приспособле­ние с пользой для человечества в целом. Приспособление к современному обществу с его автоматическим конформизмом ограничивает индивида и не является показателем его психического здоровья. Адлер постоянно со­относит социальный интерес с мужеством и независимостью. Психически здоровый человек объединяется вместе с другими во имя лучшего будуще­го для всех, и в этом процессе кооперации он приобретает независимость и мужество для борьбы с пороками настоящего. Адлер безусловно аплодиро­вал бы призыву Мартина Лютера Кинга создать Международную ассоциа­цию, выступающую за творческую неприспособленность к окружению.

К. Г. Юнг О СТАНОВЛЕНИИ ЛИЧНОСТИ¹

В несколько вольном контексте нередко цитируют стихотворение Гёте:

Hochstes Gliick der Erdenkinder Sei nur die PersSnlichkeit²,

высказывая тем самым мнение, что самая заветная цель и самое сильное желание каждого человека состоят в том, чтобы дать раскрыться той цело­стности своего существа, которую обозначают понятием личность. «Вос­питать личность» — это стало сегодня педагогическим идеалом (в проти­воположность стандартизированному коллективному, или нормальному, человеку, выдвигаемому в качестве идеала массовым большинством) в ре­зультате правильного понимания того исторического факта, что великие, освободительные деяния мировой истории исходили от передовых личнос­тей, а не от массы, во всякое время вторичной и косной, которая даже для малейшего перемещения всегда нуждается в демагоге. Возгласами ликова­ния приветствует итальянский народ личность дуче, другие народы стена­ют, оплакивая отсутствие великих фюреров³. Тоска по личности стала на­стоящей проблемой, которая занимает сегодня многие головы в противовес прежним временем, когда лишь один-единственный человек — Фридрих Шиллер предугадал этот вопрос, а его письма по эстетическому воспитанию спали непробудным литературным сном более столетия с момента их появ­ления. Мы можем совершенно спокойно утверждать, что священная рим­ская империя германской нации совсем не заметила во Фридрихе Шилле­ре воспитателя. Зато furor teutonicus⁴ набросился на педагогику, т.е. на воспитание детей, занялся детской психологией, откопал инфантильное во

ЧОнг К.Г. Конфликты детской души. М.: Канон, 1997. С. 185-208.

² Западно-восточный диван. Книга Зулейки. [Счастлив мира обитатель // Только личностью своей. (Пер. В.В.Левина.)]

³ После того, как эта фраза была написана, Германия также обрела своего фюрера.

⁴ Тевтонская ярость (лат.).

Юнг К. О становлении личности 379

взрослом человеке и тем самым превратил детство в столь важное для жизни и судьбы состояние, что рядом с ним творческое значение и возмож­ности зрелого возраста полностью отошли в тень. Наше время даже чрез­мерно восхваляется как «эпоха ребенка». Этот безмерно разросшийся и раздувшийся детский сад равнозначен полному забвению воспитательной проблематики, гениально предугаданной Шиллером. Оспаривать или хотя бы умалять возможность младенчества никто и не собирался; слишком уж очевидны тяжкие, часто пожизненные раны, наносимые ублюдочным до­машним и школьным воспитанием, и слишком неотложна необходимость разумных педагогических методов. Действительно, желая пресечь это зло в корне, нужно серьезно задаться вопросом: как же это случилось и почему сохраняется такое положение, когда применяются глупые и ограниченные методы воспитания? Ведь очевидно, что это происходит лишь потому, что существуют глупые воспитатели, которые суть не люди, а персонифициро­ванные автоматические методы. Хочешь воспитывать — будь сам воспитан­ным. Все еще практикуемые сегодня зубрежка и механическое применение методов не есть воспитание — ни для ребенка, ни для самого воспитателя. Беспрестанно твердят о том, что из ребенка нужно воспитать личность. Разумеется, я преклоняюсь перед этим высоким воспитательным идеалом. Однако кто призван воспитывать личность? В первую очередь и прежде всего это самые обыкновенные некомпетентные родители, которые очень часто сами на протяжении половины или даже всей жизни остаются во многом детьми. В самом деле, кто будет ждать от обыкновенных родителей того, что они — «личности», и разве кто-нибудь позаботился о том, чтобы отыскать такие методы, с помощью которых можно было бы дать роди­телям представление о «личности»? Поэтому, естественно, многое ожидает­ся от педагога, от образованного специалиста, которого с грехом пополам обучили психологии, т.е. точкам зрения (по большей части различным в своей основе) на те или иные правила, по которым предположительно уст­роен ребенок и по которым с ним нужно обходиться. В отношении моло­дых людей, которые избрали педагогику своим жизненным призванием, предполагается, что сами они воспитаны. То, что они к тому же являются личностями, видимо, никого не интересует. Они получили в большинстве своем то же самое дефектное воспитание, как и дети, которых они, как пред­полагается, должны воспитывать, и они, как правило, личности в такой же малой мере, как и эти дети. Наша проблема воспитания обыкновенно стра­дает односторонним интересом к подопечному ребенку и столь же односто­ронним невниманием к невоспитанности взрослого воспитателя. Всякий закончивший учебу априорно считается полностью воспитанным — одним словом, взрослым. Он, более того, должен считать себя таковым, ибо должен быть твердо убежден в своей компетентности, чтобы суметь выстоять в борьбе за существование. Сомнение и чувство неуверенности оказали бы парализующее и стесняющее действие, они похоронили бы столь необходи­мую человеку веру в собственный авторитет и сделали бы его непригод-